Подкидыш
Владимир Бейдер

Рузвельт назвал ее величайшей трагической актрисой. Сталин ставил выше всех советских комедийных киноактеров. Брежнев признавался ей в любви. Ее ближайшими подругами были Любовь Орлова и Анна Ахматова. Любовником – один из самых прославленных маршалов Великой Отечественной. Более полувека она была предметом обожания миллионов зрителей. Ее фразы стали фольклором, породили серию анекдотов, вошли в сборники афоризмов… И всю жизнь она жаловалась на то, что одинока, обделена любовью, обижена жизнью и несчастлива в профессии, — привереда. Но правдой было и то, и это.

На старости лет она считала, что остепенилась. В одном интервью даже похвастала, подчеркивая это:

- Я не пью, больше не курю и  никогда не изменяла мужу. Поскольку его у меня никогда не было.

- Так что, — подначил журналист, — у вас и недостатков нет?

- В общем, нет, — подтвердила Раневская. Но после паузы поправилась: — Правда, у меня большая жопа и иногда я немного привираю.

Слова «жопа» и «говно» были любимыми в лексиконе этой рафинированной московской интеллигентки. Она постоянно пребывала в контрапункте, не вписывалась в среду, к которой принадлежала, вечно оказывалась чужой между своих, везде была, как подкидыш, — по имени фильма, который сделал ей всенародную славу и которого она всегда стыдилась, как дырки в чулке.

Гадкий утенок

У таганрогского фабриканта Гирша Фельдмана (завод сухих красок, недвижимость, розничная торговля, пароход «Святой Николай») было пятеро детей, две дочери: старшая, красавица Белла, и младшая, Фаня, — дурнушка.

Белла – любимица семьи, папина гордость, и – Фаня, какая есть.

Не повезло, неудачная вышла. Ну, так что ж – все равно, родная кровь. Бог недодал – папа восполнит приданым, сладится как-нибудь. Дочерняя карьера какая? Замуж – и дальше рожать. Не с лица воду пить, если с лицом не очень; есть, чем поправить, с чего пить и есть, не нищие чай, и она не сирота.

Сейчас, глядя на ее девичьи фотографии, трудно понять, чем она была так страшна, как сама о том то и дело рассказывала. Может, всему виной слишком пристальное сравнение с сестрой, возможно, и вправду красавицей, может – слишком некритично усвоенное семейное мнение. Но она с детства считала себя уродиной. И это убеждение вкупе с развитыми на нем комплексами отравило ей жизнь.

Она заикалась, была неуклюжей и нескладной, чуралась компании, не имела друзей, не любила учебу, ненавидела гувернантку и бонну (были у нее и та, и другая), ей плохо давались языки, а математика приводила в ужас. Лишь в чтении находила она отдушину. Но и здесь не все было слава Богу: когда в книге кого-то из героев обижали, она рыдала до истерики, ее за безутешность ставили в угол.

Впечатлительностью Фаня, скорее всего, была в мать. Однажды застала ее горько, в голос рыдающей. Испугалась – что стряслось? «В Баденвейлере умер Чехов», — сквозь всхлипы произнесла маман набор незнакомых слов. На коленях ее подрагивала в такт рыданиям газета со страшной вестью, на ковре валялся выпавший из ослабевших рук томик его рассказов. Так восьмилетняя девочка впервые узнала о своем великом земляке. И сразу – такое горе.

В Таганроге был небольшой театр, построенный местными меценатами, среди которых числился и ее отец. Здесь выступали приезжие артисты, давали спектакли. Опера Фаню обескуражила. Героя убивают и при этом поют, он, умирая, поет тоже. Когда после всех этих переживаний актеры, с убитыми вместе, вышли на поклон, девочка почувствовала себя обманутой.

В 12 лет она впервые увидела кино. Потрясение было настоящим. Хотелось сделать что-то большое, доброе, жертвенное. В возбуждении вернувшись домой, Фаня разбила копилку – фарфоровую свинью, набитую мелочью, платой за выпитый рыбий жир, — раздала соседским детям.

Драматический театр открыла для себя в 14. И это была уже болезнь. Спектакль кончился, а она все не могла встать и выйти из зала. «Я не выбирала профессию, — написала позже, — она вошла в меня». Стала театралкой. Не пропускала ни одного представления. Устраивала любительские спектакли дома.

Крыша окончательно съехала, когда (ей было уже 17) удалось попасть в Московский художественный театр. Там играли все тогдашние звезды. Естественно, Чехова. «Вишневый сад». Вышли после спектакля на бульвар. У нее дрожали руки, она выронила сумочку, деньги разлетелись на ветру.

- Красиво летят, — сказала Фаня вслед, — как осенние листья в саду.

-  Вы прямо как Раневская! – восхищенно заметил обескураженный спутник.

Она запомнила.

Если бы в тот вечер давали «Чайку», возможно, страна узнала ее под именем «Заречная». Как-то, уже через полвека, в Крыму, глядя на вспорхнувшую чайку, она иронично заметила: «О, МХАТ полетел».

Но тогда давали «Вишневый сад». Улетели деньги. Она стала Раневской.
Читать полностью