Французское. Насколько я помню, так называли скандинавов во Франции, кажется, это значит "северные люди". Называли так всех скандинавов, откуда бы они ни прибыли - из Дании, Швеции или Норвегии.

Карл  заплатил Ролону за "крышу", чтобы тот отгонял остальных рэкетиров, и Роллон с успехом с этим справился. До этого викинги не меньше трех раз подступали к Парижу и не раз по нему гуляли. Легенда гласит, что когда Карл, заключая договор с Роллоном, заявил, что тому надлежит встать на колени перед французкским королем, викинг ответил, что негоже победителю вставать на колени перед побежденным, и толкнул короля так, что тот слетел с трона.

Вот еще, что я нашла.

оригинал:http://velikobritaniya.org/istoriya-velikobritanii/istoriya-anglii-do-x-veka.html

Не за что анабель
Йомены - это свободные саксы, мне думается. В противовес несвободным сервам(рабам). Т.е.Робин был свободным человеком.

В англосаксонской хронике говорится, что первые приплывшие три корабля, принадлежали норвежцам. Составители хроник именуют своих мучителей норманнами или викингами( nordmanni, wicingas).  Норманны и даны стали собирательными названиями.
В книге Гвина Джонса "Викинги" говорится, что и сегодня датские и норвежские историки оспаривают друг у друга право считать, что именно их предки основали герцогство Нормандия.

Характер норманнов

Норманны, гласит одно из описаний характеров, — это "неугомонные люди". "Они беспокойный народ, — гласит другое, — и если бы их не сдерживала твердая рука правителя, они были бы готовы на любые проделки". Но самое примечательное описание встречается в повествовании XI века итальянца Жоффруа Малатерры.

"Норманны, — отмечает он, — это хитрый и мстительный народ, красноречие и скрытность представляются их наследственными качествами; они могут кланяться ради лести, но если их не сдерживать силой закона, то они отдаются буйству природы и страстей. Их правители любят воздавать хвалу людской щедрости. В людях сливаются крайние степени жадности и расточительности, и, страстно стремясь к богатству и власти, они презирают все, что бы ни имели, и надеются на все, что бы ни возжелали. Оружие и лошади, роскошь одеяний, охота верховая и соколиная — все это услады норманнов, но при стесненных обстоятельствах они могут с невероятным терпением переносить суровость любого климата, и тяготы, и лишения военной жизни".

Это исчерпывающее описание можно дополнить только словами Ордерика Виталия, который пришел к следующему заключению:

"Когда у норманнов есть сильный правитель, они — самые храбрые люди, и в умении встречать трудности и бороться за победу со всеми врагами им нет равных. Но при всех других обстоятельствах они рвут друг друга и губят сами себя".

И это была правда, данное утверждение подчеркивает, как повезло норманнам, что на протяжении всего периода величайших достижений ими управляли люди, которые, при всех своих пороках, обладали такими экстраординарными лидерскими качествами, как те, что проявили, например, Вильгельм Завоеватель, Роберт Гвискар, Рожер, граф Сицилии, или Боэмунд Тарентский. Конечно, разбой останется постоянной и прискорбной особенностью норманнских завоеваний, были ли они в Англии, Италии, на Сицилии или в Сирии. Но никто из серьезно размышляющих над ходом норманнских завоеваний, над той пропагандой, которую норманны использовали, чтобы оправдать свои действия, или над результатами, которые повлекли за собой эти завоевания, не сможет согласиться с тем, что политические достижения норманнов можно объяснить простой жаждой наживы. Это еще раз подчеркивает разницу между викингами VIII века и норманнами XI века.

Who were the Normans?
A short history of the Norman peoples

A common misconception today is that the Normans were "French." Strictly speaking this is not true although it is a widely held belief and, like most beliefs, has some basis in fact.Towards the end of the ninth century, the Viking raiders from Northern Europe (commonly known as Norsemen) were regularly foraging (raiding and trading) along the coast line of the Frankish kingdoms. During these raids, the Vikings got more and more bold - even going as far as sailing up the Seine and sacking Paris. Initially the raiders would set off from their home villages in Scandinavia and return a few weeks later with any plunder they had gathered, however as the raids continued the Norsemen started establishing raiding bases away from home. It was during this time that England was invaded by the "Grand Army" (more detail in the Vikings Section). These bases were often in very good farmland and quickly grew rich with the spoils of war, and as a result of this quickly grew in size.
In AD. 911, the Frankish King Charles (the Simple), in an effort to reduce the raids and destruction offered a large amount of land in northern France to a band of Vikings led by Rollo in return for token obedience to the Frankish crown. During the years of "Duke" Rollo's reign, the local term for the "Norsemen" slowly contracted to "Norman" and this pretty much stuck for the rest of time.
As befitting the descendants of excellent sea farers, the Normans traded with most of the kingdoms and Empires. They provided soldiers to act as a papal guard and not long after the conquest of the Angle's lands (England) they turned their attention to other places. The Normans raided Italy, and were a driving force behind the Crusades.From the British point of view, the main identifiers of the Norman invaders were the language they spoke (a variant of Frankish - French) and their tendency to build castles everywhere. Prior to the Norman occupation, both the Anglo-Saxons and the Celtic Britons before them had lived in smallish communities built on hill tops. These Hill Forts were the primary means of defence and provided a community central point for refuge etc.
Following the Invasion of AD1066, one of the first things William I wanted to do was to establish Norman control. This was, in part, enforced by the building of Motte and Bailey castles over the land where the Norman Knights could have a base to subjugate the surrounding lands. To ease the building, these were often on the site of Hill Forts, and equally often these hill forts had been removed from the local Celtic/Saxon nobility not to long in the past. Building on hill forts is one of the reasons why so many Norman castles (especially the early ones) are of the famous motte and bailey design. This design is easy to implement over the site of a previous hill fort. You can read more on Motte and Bailey Castles in the Etrusia Article. On occasion, the Norman buildings were inside even older structures - such as the Norman Castle inside the Roman Fort at Portchester (Shown).Another common trait of the Normans, was their love of Hunting. In addition to the construction of new forest blocks across the Country, the Normans established lots of new laws. These were all very unpopular with the local British - often they were now unable to hunt or farm on their own land. While the Norman hunting may have left some gorgeous forestry blocks, and been responsible for the importation of new species, it certainly was not started from ecological grounds. Another side effect of this hunting fanaticism, was the construction of hundreds of hunting lodges around the country. These mini-castles, like Luggershall (pictured) were used by the Knights and Kings as places to stay and feast while they were out hunting (which was a lot of the time). Although they were never used as fortified bases in the way the Castles were, the hunting lodges were remarkably well built. A sign of how cheap labour and materials were to the Norman overlords.

источник
http://normans.etrusia.co.uk/whowere.php

Слово “викинг” произошло от древнескандинавского слова vikingr.
Относительно его происхождения существует ряд гипотез.
Одна из них - происхождение от слова «vik» – фиорд, бухта.
Буквально - «человек из фиорда».

Норманны были лучшими мореходами в Европе. Они строили небольшие (на 20—40 человек), но надежные и быстроходные корабли. Корма делалась такой же заостренной, как и нос, чтобы не приходилось в узких фьордах, где много мелей, разворачивать корабль. В случае необходимости можно было быстро переставить весла и плыть в обратном направлении. Нос судна обычно украшался резными (часто раскрашенными, а иногда даже позолоченными)  высоко вздымающимися резными головами животных. сказочного чудовища — то ли дракона, то ли змея. Это  должно было отпугивать злых духов и наводить ужас на врагов. Компаса норманны не знали, но они хорошо ориентировались по звездам и отваживались пускаться в очень далекие морские походы.

«Корабль — жилище скандинава». Это выражение франкского поэта очень верно передает самую суть отношения древних норвежцев и датчан к своим кораблям. Необычайное богатство морской терминологии и выражений, которые они употребляли, называя свои суда, бесчисленные изображения кораблей, погребения в ладьях — все свидетельствует о том, какое большое место в сознании скандинава они занимали, об огромной роли мореплавания в его жизни.

Драккар викингов.реконструкция

Отредактировано иннета (26-11-2010 22:35:54)

Кто такие были норманны?
НОРМАННЫ: ОТ ЗАВОЕВАНИЙ К ДОСТИЖЕНИЯМ
1050–1100 гг.
Дэвид Ч. Дуглас.

Более известного места на континенте, чем Нормандия, в Англии нет. Провинция Нормандия находится прямо напротив английского побережья протянувшегося от графства Кент до графства Дорсет, от города Фолкстон до города Пул. Развитие этой провинции долго связывали с развитием этой части Англии, сельская местность там похожа на нашу собственную, а названия таких крупных городов, как Руан и Кан, Байё, Дьепп и Шербур, знакомы и севернее Ла-Манша. Однако именно из-за знакомства с современной Нормандией легко может создаться ложное впечатление о той провинции, выходцами из которой были норманны XI века. В основе единства этой части северной Франции лежат вовсе не географические условия, а средневековую Нормандию лучше описывать как творение истории, а не природы. Даже сегодня сухопутные границы Нормандии ничем не примечательны. Реки, окаймляющие эту область — Бресль и Эпт на востоке, Селюн и Куэнон на западе и даже Авр на юге, — четких границ не создают, нет физического единообразия и внутри этой области. Фруктовые сады на открытых просторах сельской местности и кукурузные поля — характерные особенности восточной Нормандии — можно противопоставить неровным ландшафтам Bocage normand (кустарниковой Нормандии), а воды Сены, соединяющие Руан с Парижем, а Гавр с центром Франции, делят надвое провинцию, которую словно сама природа сговорилась разделить.

Возможно, еще римские правители были первыми, кто решил, что прибрежное пространство от Эу до Барфлера может быть единой приморской провинцией. Очевидно, что именно здесь, на территории Галлии, они основали провинцию Лугдуненсис Секунда — второй Лионез, — которая позже в империи Каролингов стала провинцией Нейстрия и продолжала существовать в церковной провинции Руана с шестью несамостоятельными епархиями в Байё, Авранше и Эвре, Си, Лизье и Кутансе. Вследствии этого в регионе веками шло сплочение административного, правительственного и церковного начал. Вот такая провинция примерно в начале X века под влиянием прибывших из-за моря людей и начала приобретать более индивидуальные черты. Нейстрия Каролингов сильно пострадала от набегов викингов на западный христианский мир, в это же время в результате массовых бегств из скандинавских стран по Сене и Луаре туда стали стекаться поселенцы с севера. Таким образом, часто считают, что отчетливая история Нормандии начинается именно с этих событий, в частности с того момента, когда император Карл III провозгласил одного из вождей викингов, по имени Рольф, правителем Нейстрии.

Родом Рольф I (позже его стали называть на французский манер — Ролло) был из Норвегии. После успешных опустошительных набегов, особенно на Ирландию, через устье реки Луары он вошел во Францию. Воюя, он продвигался на северо-восток, пока в 911 году у стен Шартра не потерпел поражение в решительном сражении c войсками правящего императора Карла III. После этих событий в знак подчинения Рольф принял крещение от архиепископа Руанского, а к 918 году он и его собратья уже получили от императора земли в долине Нижней Сены. Первые пожалованные земли были сконцентрированы у Руана, а их границами служили море и реки Эпт, Авр, Бресль, Дива. И только во времена сына Рольфа, Вильгельма Длинного Меча, владения семьи стали простираться до реки Орн, а в 933 году и до Куэнона. Однако к этому времени в Галлии прочно обосновалась новая династия викингов и будущее норманнов было в ее руках. Тем не менее было бы уместным узнать, каково же было в действительности значение всех этих событий и насколько сильно эти скандинавские поселения определили характер и социальную структуру страны, которую позже стали называть Нормандией.

Читать дальше

Норманнский рыцарь. Внешний вид и снаряжение. XII столетие
Норманны
К.Граветт., Д.Николь

Наряду с ранее используемой свободной рубахой появились и прижились более длинные и прилегающие камизы с прорезью впереди, порой перетянутые кушаком, или поясом, с подвешенным к нему мечом. Рукава таких одеяний, вероятно, имели по форме сходство с колоколом и были, в любом случае, свободными, тогда как перед сражением их закатывали (мода 30-70-х гг. XII столетия).

Другие отличались подворачивающимися и украшенными орнаментом обшлагами. В конце столетия распространение получила мадьярская мода с характерной широкой рукавной проймой, оказавшая влияние на камизу следующего столетия. К середине века брэ укоротились и стали доходить только до колена, превращаясь в некое подобие подштанников. Длинные чулки сделались общепринятыми, они натягивались поверх брэ и крепились к открытым участкам их пояса. Волосы отпускались и разделялись пробором, бороды и усы тоже оставались в ходу.

Молодые люди, однако, брили лица и выбривали голову, оставляя шапку волос только на затылке. Если верить Ордерику Виталису, одним из способов отличить рыцаря от оруженосца во времена Генриха I служила укороченная прическа молодых, которым не разрешалось отпускать волосы. После битвы при Буртерульде Гильом Ловель, обрезав волосы, сумел остаться неузнанным и был отпущен на свободу.

Кольчуга XI столетия продолжала находить применение на протяжении всего XII в. и встретила следующее столетие. Однако художественные источники показывают определенные изменения. Длина оставалась где-то в районе колена - чуть выше, чуть ниже, - хотя более длиннополые кольчуги тоже оставались в употреблении. Кольчужные рукава обычно покрывали предплечье до запястья, а к концу столетия удлинились еще больше и превратились в подобие латных рукавиц. Некие половинные версии отображаются на миниатюрах, украшающих Винчестерскую Библию (1160-1170), где у нескольких персонажей кисти рук покрыты кольчужным плетением, тогда как сами пальцы остаются голыми. Коль скоро вся рука скрывалась под железом, защищенная целиковой кольчужной вязью, приходилось обеспечивать ладони кожаный или холщовый захват, чтобы не выскальзывала рукоять меча или иного оружия, кроме того, оружейники стали делать специальный шлиц в области ладони, чтобы воин мог в случае надобности высвободить руку. Часто шнурки продевались через кольца в области запястья, чтобы стягивать рукава и не допускать их сползания внизу на кисть.

Ближе к концу столетия стеганая шапочка, напоминавшая формой чепец гражданских лиц, стала занимать место под кольчужным  капюшоном.  Иногда  встречаются  по-прежнему отдельные капюшоны, но в общем и целом они плелись как неотъемлемая часть кольчуги. Кстати, забрало в виде клапана на груди стало встречаться чаще. Четырехугольный вариант уже упоминался в связи с капителью Клермон-Феррана, где одна из подобных защит закрывает лицо воина до глаз. Другие забрала подвесной конструкции прикрывали в случае надобности горло и подбородок и закреплялись к кольчужному капюшону шнурками в области виска. Иногда использовались просто завязки, затягивавшие вертикальный шлиц участка кольчужного плетения, защищавшего горло. Кольчужные чулки приобретали все более широкую популярность, хотя их, по всей видимости, продолжали еще носить с кожаной обувью. У некоторых таких чулок имелись шнурки под коленом, чтобы предотвратить их сползание.

На иллюстрациях XII столетия многие рыцари изображены в длинных и, по всей видимости, свободных одеждах, выглядывающих из-под кольчужных рубах. Некоторые предполагают, что подразумеваются стеганые гамбезоны, однако последние обычно довольно плотные. Более того, несмотря на то что в середине века Уэйс (англо-норманнский придворный поэт. -Прим, пер.) упоминает о гамбезонах как об альтернативе кольчуге, и в то время как в 1181 г. в Ассизе об оружии о стеганых рубахах говорится в связи с кольчугами, когда речь идет о Третьем крестовом походе, гамбезоны называются пехотным снаряжением. Первое описание стеганок, носимых под доспехами, относится к началу XIII столетия. Хотя, конечно же, отсутствие упоминания не может означать, что они и вовсе не применялись, доказать это не представляется возможным. Ни в коем случае не исключено, что выбивающиеся из-под кольчуг рубахи - просто вошедшие в моду в XII в. одежды, нефункциональные в военном смысле.

К середине рассматриваемого столетия возник новый элемент военного снаряжения - сюрко, носившиеся поверх кольчуг. На некоторых иллюстрациях мы находим длинные рукава со свободными подворачивающимися манжетами (вновь общие черты с гражданской одеждой), однако в большинстве своем сюрко были безрукавными и имели высокий разрез спереди и сзади. Посему весьма мало верится в гипотезу, высказываемую в одной летописи XIV в., согласно которой задача сюрко состояла в том, чтобы поддерживать доспехи в сухости и чистоте. Но вот что вполне похоже на правду, это то, что данная деталь облачения воина помогала в крестовых походах, смягчая воздействие солнца на металл кольчуг.

Возможно, все еще проще, и сюрко появились вследствие желания европейцев подражать длинным и просторным одеяниям сарацин. В основном сюрко перетягивались в области талии кушаком или поясом, однако отдельным от того, на который вешали меч. Первые сюрко бывали обычно белыми или простыми небелеными. Вскоре они стали полем для художественного творчества, однако пока еще не с целью помещения геральдических символов. Геральдика уже развивалась, причем развивалась быстро и действовала в соответствии с довольно определенными законами. Дворянин имел право только на один герб, который после смерти родителя наследовал старший сын. Правила также четко регламентировали сочетания цветов - то, какой цвет мог наноситься на какой. Вместе с тем до XIV столетия сюрко не слишком широко использовалась для размещения геральдики.

Пластинчатые доспехи продолжали оставаться в обиходе. Уэйс говорит о еще одном типе брони, сипе, которая, если судить по названию, изготавливалась из кожи. К сожалению, образчиков XII в. в изобразительном искусстве не сохранилось, однако источники XIII столетия позволяют сделать вывод, что подобные доспехи представляли собой надевавшуюся через голову куртку длиной до пояса, затягивавшуюся по бокам шнурками с пряжками. Кожу, должно быть, усиливали металлические элементы. Иногда и рыцари носили такие панцири поверх кольчуг, но под сюрко, пехотинцам же кожаные «жакеты» нередко заменяли доспехи как таковые.

Конический шлем с носовой пластиной продолжал пользоваться спросом на протяжении всего XII столетия, хотя и он претерпел всевозможные усовершенствования. У многих вершина приняла наклонную вперед форму, у других же появилась тенденция удлинения затылочной части и образования защиты шеи. Во второй половине столетия появились полусферические, а примерно с 1180 г. цилиндрические шлемы с насалами и без оных. Также в то время на некоторых германских иллюстрациях отмечается дополнительная полоска металла на оконечности носовой пластины, прикрывающая рот. К концу столетия тенденции усиления предохранения лица от повреждений привели к внедрению сплошной маски с двумя узкими смотровыми щелями и отверстиями для дыхания. Для подобной новаторской конструкции лучше всего подходила цилиндрическая форма. Когда же к новому шлему добавилась предохраняющая шею пластинка, были созданы все предпосылки для появления «большого шлема» XIII в. Шлем Ричарда I имел гребень - вероятнее всего, металлический, - на котором изображался шагающий лев с поднятой правой передней лапой - такой же, как на щите, или очень похожий. Другие шлемы тоже украшались рисунками, хотя отнюдь не все они несли смысловую геральдическую нагрузку.

К тому же в середине века возникло еще одно направление в конструкции шлемов, так называемый котелок. На скандинавских шахматных фигурках с острова Льюис в Шотландии прослеживаются две формы: одна отличалась цилиндрическим верхом и глубоко загнутыми полями; другая походила на привычную в XX столетии каску (очевидно, имеется в виду британская каска с широкими полями. - Прим. пер.}. Хотя данного рода шлем считался пехотным, из источников XIII столетия мы узнаем, что время от времени и рыцари предпочитали «котелок» глухому и неудобному большому шлему, что, скорее всего, случалось и раньше -уже на исходе XII в.

Каплеобразный щит существовал на протяжении всего XII столетия. Однако к середине века верхнюю кромку - круглую часть перевернутой капли - стали как бы срезать и делать щит с этого конца ровным, что позволяло рыцарю лучше просматривать пространство перед собой, чем со щитом, привычным в XI в. Многие щиты имели загнутые боковые края, как бы облегавшие владельца. На исходе столетия длина щитов тоже стала сокращаться (вероятнее всего, с рыцарскими щитами это произошло раньше, как только распространились кольчужные чулки, взявшие на себя функцию защиты в том числе левой ноги всадника; уменьшение размера давало возможность применять более прочные материалы и повышать надежность щита при той же массе. -Прим. пер.). Выпуклости, или «бобыли», щитов сохранили декоративные функции, как, например, недавно открытая коническая «шишка» из замка Рептон.

Обоюдоострый рубящий меч, описанный ранее, оставался главным рыцарским оружием. Ближе к концу столетия появился новый вариант со слегка сужающимся клинком и укороченным желобком, сделавшийся особенно популярным в следующем веке. Появились также иные головки эфеса. Одна, например, напоминала по форме ромбик и привлекала интерес, судя по всему, примерно начиная с 1175 г. Мечи, однако, продолжали довольно часто носить под кольчугой. Вошел в употребление и сделался популярным новый способ крепежа: длинный конец пояса разрезали на два хвостика, которые продевали в шлицы, прорезанные в другом конце, и связывали узелками.

Помимо вымпелов, которые наблюдаем мы на вышитом полотне из Байё, применялись и другие, в том числе треугольной формы. Уэйс проводит различия между флагами баронов и вымпелами простых рыцарей. Сохранилось несколько бронзовых многоугольных головок палиц, датирующихся, как можно предполагать, XII столетием. Несмотря на их относительно невысокую массу в сравнении с более поздними образцами, такие булавы обладали способностью вывести из строя не защищенного доспехами воина или же нанести увечья облаченному в пластичную кольчугу рыцарю.

Ближе концу XII столетия задние луки рыцарских седел сделались выше и стали охватывать бедра всадника, передняя лука тоже выросла и приняла изогнутую форму. Появились седельные покрывала или попоны, которые клались на седло и на часть - или на весь - крупа лошади; такие покрывала имели прорези для передней и задней луки.

Святой Бенедикт освобождает пленника. С манускрипта примерно 1070 г. из Монте-Кассино в Италии. Иллюстрация позволяет сделать вывод о конструкции тогдашнего седла, отличавшегося в данном случае закругленными луками, схожими по форме с теми, которые находим мы на южнофранцузской иллюстрации.

Норманнские короли Англии изменили изображение на печати их англосаксонских предшественников, желая показать себя как рыцарей на боевых конях. Большая печать Генриха I (1100-1135). Снаряжение, судя по всему, мало изменилось с 1066 г., если не считать удлинения рукавов кольчуги (Государственный архив, Лондон).

Норманны на Востоке
Норманны
К.Граветт., Д.Николь

Норманны упоминаются в византийских источниках как солдаты императоров уже через несколько лет после их появления в Италии. Все так называемые франки, служившие Византии в XI столетии, являлись в действительности итало-норманнскими солдатами или же теми, кто попадал в Константинополь через Южную Италию. Некоторые приезжали в одиночку, другие приходили отрядами порой до сотни человек.
Поначалу они задействовались в рядах византийских войск, воевавших с мусульманами на Сицилии или же против тюркских кочевников печенегов на Балканах.

Норманны быстро сделались заметной военной силой; так, например, некий Эрве примерно в 1050 г. выступал не только в качестве вожака норманнских наемников, но и являлся одним из двух ближайших помощников полководца Ники-фора. Нет ничего удивительного, что беспокойные и непредсказуемые норманнские вожди вскоре поссорились с нанимателями, однако в Византии, в отличие от Италии и многих других мест, попытка норманнов нарезать себе земельки и обосноваться в фактически независимом княжестве провалилась. Эрве порвал с императором Михаилом VI и увел войско из 300 норманнов в Восточную Анатолию.
Здесь, однако, ему пришлось столкнуться не только с византийским руководством, но с армянами, турками-сельджуками и, наконец, с арабским эмиром Ахлата, Абу-Назром, который заковал Эрве в цепи и отправил обратно в Византию. Но «скромное обаяние» норманна оказалось настолько сильным, что где-то около 1058 г., при Исааке Комнине, Эрве поднялся до должности стратилата (командующего. - Прим, пер.) восточной армии Византии.
К тому времени норманны уже давно перестали быть редкостью в византийской Армении, Грузии и в регионе Трапезунда. К 1057 г. пять из восточных пограничных корпусов состояли из «франков». Главной базой им служила Малатия. Другие дислоцировались дальше на юг в Урфе, или Эдессе, и находились под началом дуки Антиохии («дука» - один из придворных постов в Византии, из которого в английском и французском, а также в некоторых других языках образовалось слово Аи&е/Аис, что означает «герцог»; венецианское «дож» того же происхождения; византийское же «комит» дало соответственно соипг и сот1е - граф. - Прим. пер.). Следующим вожаком у этих норманнов стал Роберт Криспен, известный как Крепин Франкопулос (т.е. букв. Сын Франка.). Он умер, - как поговаривали, отравленный византийцами, - вскоре после катастрофического поражения византийского войска от турков-сельджуков под Манцикертом в 1071 г.
Но у норманнов быстро нашелся новый - третий - лидер, Руссель де Байёль, который до 1069 г. служил одним из ближайших помощников Роберта Гискара в Южной Италии. Затем он поступил на службу к императору Византии, сражаясь сначала против язычников печенегов на Балканах, а затем принимая участие в печальной памяти кампании императора Романа, закончившейся разгромом в 1071 г. Манцикерт заставил Византийскую империю опуститься на колени, вынудил ее до поры до времени уйти с авансцены малоазиатской политики.
Отныне сельджуки, прочие тюрки, армяне, курды и арабы сражались между собой за то, чтобы укрепиться в тех или иных областях Анатолии. Руссель быстро оценил возможности, которые предоставляет -сложившаяся обстановка, и приступил к формированию норманнского государства на Востоке. Он ближе других подошел к успеху, обогнав предшественников, но в итоге тоже потерпел неудачу.
Руссель де Байёль создал себе независимое княжество на основе города Амазея, однако, как и Эрве до него, угодил в плен к мусульманам и был отправлен в качестве ценного подарка своему тогдашнему противнику, будущему императору Алексею I Комнину. Спустя четыре года Руссель снова появился на имперской службе как обласканный все тем же Алексеем I предводитель франкских наемников.

Судьба многих норманнов в Восточной Анатолии менее ясна и до некоторой степени загадочна. Данный стратегический ареал защищали крепости с сильными византийскими гарнизонами, в состав которых входили обычно лучшие западные наемники. После катастрофы под Манцикертом иные норманны, или «франки», помогли туркам уничтожить вассальные Византии армянские государства Тарой и Сассун. Однако армяне не покорились совсем, оказав в горах Тауруса, или Тавра, что в Киликии и в Северной Сирии, серьезное сопротивление захватчикам. Около 8 тыс. «франков» под началом некоего Урселя выдвинулись в долину Верхнего Евфрата и северную оконечность Сирийской равнины.
Многие из расположенных там городов номинально зависели от византийской администрации, но фактически превратились в данников победоносных сельджуков. Им удавалось выживать, фактически оставаясь пешками в большой игре - в ожесточенной борьбе турков-сельджуков и арабских эмиров Сирии, - сохраняя при этом заметную степень автономии. Один армянский воевода по имени Филарет в 1079 г. захватил власть в Антиохии. Изначально Филарет являлся воеводой, возглавлявшим византийские войска, дислоцированные по юго-восточной границе, и как таковой был вполне известен норманнам. Филарету удалось распространить контролируемую им зону на довольно отдаленные территории, в том числе и на Урфу (Эдессу). Считается, что Филарет возглавлял армию из 20 тыс. воинов, наиболее эффектной составляющей которой являлся насчитывавший, по всей видимости, 8 тыс. человек контингент норманнов, или «франков», командир которых Рэмбо присоединился к Филарету со своими людьми в 1073 г.

Первой базой норманнов стала крепость Афранджи - замок «франков» около Гарпута - на левом берегу Евфрата. Другие служили в гарнизоне Урфы и, возможно, Антиохии. Рэмбо погиб в 1074 г., сражаясь перед шатром Филарета, отражая натиск Торнига, армянского князя Сассуна. Посему нет ничего удивительного в том, что купцы из Амальфи в управляемой норманнами Южной Италии продолжали торговать с Антиохией на протяжении всех этих непростых лет, в то время как граждане Бари, одного из главных городов норманнской Италии, занимались коммерцией в Тарсусе, в Киликийской Армении, в 1097 г.

Карьера Филарета и, возможно, его норманнских сторонников резко оборвалась в 1085 г., когда турки-сельджуки впервые захватили Антиохию и принялись крушить арабские династии в Мосуле и Алеппо вместе с их армянским союзником Филаретом. Урфа пала в 1087 г. в результате предательства, совершенного кем-то из жителей города. Однако же городу удалось сохранить автономию под рукой армянских управителей. Урфа располагала собственными войсками для защиты как самого города, так и обеспечения гарнизонами расположенных поблизости крепостей. Солдаты являлись преимущественно городскими ополченцами, хотя попадались наемники, привлекаемые за деньги.
Судьба норманнов после прихода сельджуков неизвестна, однако, если верить источникам крестоносцев, воины Урфы в момент прихода туда отрядов Первого крестового похода имели доспехи и оружие, вполне напоминавшие европейское снаряжение.
В других местах, особенно в Антиохии, представители старого военного класса армян и греков назывались «отуреченными»  через браки с сельджуками. Значительная часть прежней элиты, совершенно очевидно, сумела договориться с пришельцами, и именно они или их потомки, как считается, бежали прочь при приближении крестоносцев. «Франки», или норманны, никак особенно не упоминаются.
Тем не менее лишь 12 лет отделяло захват сельджуками Антиохии от прихода участников Первого крестового похода. Могло ли случиться так, что потомки норманнских наемников - законные или же нет - защищали город, когда норманнские рыцари из Европы собирались под стенами Антиохии?

После катастрофы под Манцикертом Византия потеряла Анатолию, а вместе с ней и основные районы набора воинов, и в правление Комнинов византийские командиры все больше и больше полагались на наемников, среди которых заметный процент приходился на норманнов. Многонациональная армия формировалась за счет норманнов, германцев, французов и отрядов из государств крестоносцев, особенно из норманнского княжества Антиохия, князья которого долгое время являлись теоретическими вассалами Византийской империи.
Император Мануил Комнин перестроил византийские войска по образу и подобию франко-норманнских феодальных армий, делая главный упор на применение тяжелой кавалерии, атакующей с зажатым под мышкой копьем. Результатом стала вторая катастрофа - под Мириокефалоном в 1176 г., - где Византийская империя потерпела еще одно сокрушительное поражение от сельджуков, сравнимое по кровопролитное™ только с разгромом под Манцикертом чуть более столетия тому назад.
Под Мириокефалоном крестоносцы из Антиохии образовывали правый фланг войска Мануила. После разгрома император отправил письмо к Генриху II Английскому, в котором Мануил превозносил храбрость служивших ему англичан, имея в виду, надо полагать, англосаксонский элемент своей армии. Многие норманны сражались на стороне Византии против соплеменников из Южной Италии, служивших Роберту Гискару и прочим тамошним сеньорам. Других привлекали для войны с печенегами и сельджуками в 80-е и 90-е гг. XI столетия. «Франки» входили в гарнизон, оборонявший Никею (теперь Изник) в 1113, Корфу в 1149 и Варну в 1193 гг.
Другие участвовали в гражданской войне после 1180 г., в то время как всё те же «франки» служили Теодору Ласкарию, правившему Никеей в 1259 г.
Многие наемники осели в Византии и основали семьи с продолжительными военными традициями. Они часто держали «пронойя» - византийский эквивалент западного феода. Феодализация Византии могла в действительности стать следствием обычая императоров Комнинов набирать по возможности максимальное количество норманнских и других западных наемников. Среди семейств, основанных «франками», находились Раулии, происходившие от некоего итало-норманнского воина по имени Рауль, и Петралифе - потомки Пьера д'Ольпа.
Следует также отметить целую группу осевших в Албании семей воинов с фамилией Маниациат, предками которых являлись норманны, служившие византийскому военачальнику Маниацу. Возглавлял их некто Константин Губертопулус, если судить по имени, потомок некоего Губерта, или Юбера. В 1201 г. Константин Франгопу-лос получил под свое начало шесть боевых галер, а в 1285 г. другой Губертопулус защищал расположенную в сегодняшней Болгарии Мессембрию от монголов.

В период с 1190 по 1216 г. первое средневековое албанское государство сумело добиться независимости под властью местных архонтов. Было бы небезынтересно узнать, не заявляли ли некоторые из них о своем происхождении от франков или норманнов. Совершенно точно, что, когда в 1272 г. анжуйское правительство Южной Италии создало марионеточное албанское государство, многие сеньоры из местных с готовностью приняли феодальные титулы и усвоили соответствующие нормы поведения.

В Первом крестовом походе норманны тоже играли непропорционально большую роль, представленные двумя различными контингентами: норманнами из Нормандии и норманнами из Южной Италии, отряд которых, если и уступал по численности первому, являлся, вероятно, более важным и боеспособным. Возглавлял его Боэмунд Тарантский, лишенный отцовского наследства старший сын Роберта Гискара. Несмотря на сравнительно небольшую численность, италийские норманны обладали лучшим снаряжением, имели выдающихся командиров и сохраняли высокую дисциплину, но самое главное, они располагали значительным опытом общения и войны с византийцами и мусульманами.

НОРМАННЫ: ОТ ЗАВОЕВАНИЙ К ДОСТИЖЕНИЯМ
Дэвид Ч. Дуглас.

Светская власть

     Едва наступил XII век, а лучшие по организации королевства Европы уже находились под контролем созданных норманнами монархий, а в самом сильном из государств крестоносцев правил норманнский князь. Такой успех был обусловлен не только самим фактом завоевания и даже не появлением известных правителей, которых поддерживала сильная феодальная аристократия. Этот успех был еще и следствием проведения  особой управленческой политики, которую норманны ввели повсюду. Во всех государствах, где правили норманны, в этот период они были озабочены тем, чтобы оживить управленческие институты, которые они обнаружили на завоеванных территориях, и тем, чтобы, конструктивно развивая эти институты, использовать их в собственных интересах.

   Таким образом, столь много разрушившие норманнские завоевания 1050-1100 годов тем не менее для того, что они создали, были почти так же важны, как и для того, сохранению чего они способствовали.
В этом смысле еще в большей степени норманнский гений адаптации проявился в тех странах, которые подвергались различным влияниям с древнейших времен. Во многих районах Англии на англосаксонские традиции сильно накладывались обычаи, пришедшие из Скандинавии, и чувствовалось влияние (хотя и в меньшей степени) Западной Европы. Подобным же образом в южной Италии еще долго хранили верность Ломбардии, а еще в большей степени греческому прошлому, а Сицилия, завоеванная норманнами, представляла собой мозаику языков, религий и рас. Столь же смешанным было и княжество, где к власти пришел Боэмунд.

     С того момента как Антиохия находилась под властью византийцев и почти до прихода норманнов (за 12 лет до их прихода) основной составной частью правительственной деятельности, без сомнения, была Византия. Но в сельской местности укоренились мусульманские обычаи, и крестьянство как до, так и после 1099 года вело привычную для него жизнь, как и в прежние времена, под непосредственной юрисдикцией  кади (в мусульманских странах судья, единолично осуществляющий судопроизводство на основе шариата)  их собственнои расы и веры.
Толерантность не является тем качеством, которое можно было бы приписать ранним норманнским правителям в первую очередь, но они, кажется, были готовы ради собственной выгоды принять значительные расхождения среди своих подданных.

То, что в завоеванных ими странах норманны полагались на уже существующие институты, повсюду видно с самого начала их правления. Вильгельм Завоеватель постоянно стремился подчеркнуть, что, хотя он и шел по пути узурпации, он является законным преемником Эдуарда Исповедника и что теперь он может в полной мере пользоваться королевской властью, которая в противном случае могла бы ему не достаться.
Получив титул герцога Апулии, Роберт Гвискар тоже стал опираться на греческих председателей суда и на установившийся византийский порядок, то же можно сказать  о более позднем правлении в Антиохии Боэмунда и Ганкреда.
Еще ярче действия Рожера «Великого графа»: не теряя времени, он создал на территории Сицилии совместное управление, куда свой вклад внесли и мусульмане, и греки, и норманны. Специфичные местные традиции тоже ассимилировались.

Норманнское поселение западнее границы Уэльса основывалось на принципах, отличных от тех, которые норманны использовали на побережье Англии, а после того, как Рожер II бъединил все норманнские земли на территории Италии в единое Сицилийское королевство, он очень внимательно следил за тем, чтобы не произошел полный перенос установившихся на Сицилии и в Калабрии управленческих порядков на Апулию и Капую.

Во всех норманнских государствах можно легко найти доказательства того, что норманны применяли эту стратегию. В 1075 году, через 4 года после падения Бари, Роберт Гвискар был тесно связан неким Маврелианом, которого называли лигий (ligius) и кто, являть «аристократом и катепаном», и при норманнском герцоге продолжал приводить в жизнь византийскую систему управления.
Через 6 лет, когда город находился под контролем Боэмунда, в управлении городом активно участвовал Вильгельм «Фламменг», катепан. Он заявил, что на эту должность его назначил «мой непревзойденный и великолепный Господин — Боэмунд, которого вдохновил Господь», а в другой хартии Боэмунд официально назначил того же Вильгельма катепаном, чтобы тот мог действовать в его интересах во всех селах, связанных с продажей и обменом внутри города Бари.
Кроме того, в 1096 году в одной из своих известных хартий граф Рожер Борса дает указания по управлению «всем своим судьям, графам, катепанам, турмархам и виконтам». Более того, ход событий в Апулии соответствовал тому, что происходило в Калабрии. Там теми правами, которые в Апулии принадлежали катепанам, обычно владели стратиги. В результате значительный интерес представляет то, что Рожер «Великий граф» не только продолжает наем стратигов по собственному выбору, но и в личных интересах вводит их в Мессине, отвоевав город у мусульман.

Как раз когда восточный император время от времени для правления в провинциях назначал «герцогов», так же поступали Боэмунд I и Танкред: они ввели «герцогов» для правления в городах Антиохия, Латакия и Джабала, а занимавшие эти должности норманны в полной мере использовали обученных в традициях византийского управления подчиненных.

Аналог этой политики XI века можно найти даже в Англии. С самого начала своего правления Вильгельм Завоеватель пользовался как должностью шерифа, так и судами, которые находились под контролем шерифов, и он быстро обеспечил переход шерифств под власть норманнов.

Характер норманнского управления отражается и в издаваемых тогда документах. В южной Италии первые норманнские правители «создавали свои латинские акты по модели актов ломбардских княжеств, свои греческие хартии по модели хартий Апулии и Калабрии, а когда в XII веке был основан организованный канцлерский суд, там копировали византийские и папские обычаи». В Англии также полагались на более ранние традиции. Ни одна дипломатическая форма не привлекала внимания больше, чем короткий судебный приказ на местном диалекте, который создали в Англии при Эдуарде Исповеднике.
Частотность, с которой появлялись такие документы, наводит на мысль, что тогда существовал организованный королевский скрипторий, какового абсолютно точно не было в Нормандии до начала норманнских завоеваний. Но после 1066 года норманнская монархия в Англии продолжает без остановки производить приказы, которые поначалу едва ли можно было отличить от тех, что появлялись при Эдуарде Исповеднике. Однако постепенно эти приказы стали излагать на латинском языке, и королевский скрипторий, где теперь трудились и английские и норманнские секретари, перешел под руководство канцлера, который тоже был нормандец.
Более того, расширилась сама функция приказов. В приказах Исповедника обычно фиксировались дары земель или привилегий. В более поздних приказах Завоевателя чаще заключались повеления или запреты. Таким образом, приказ, форма которого пришла из англосаксонского прошлого, был преобразован в главное средство выражения управленческой воли норманнского короля Англии.
В этом смысле эти приказы, хотя и менее умелые и четкие, можно сравнить с более поздними мандатами (mandata), благодаря которым в XII веке Сицилией стали управлять норманнские короли.

Историки часто восхищенно комментируют способ, которым король Рожер II гармонично подчинил разные народы, населявшие Сицилию, единому политическому курсу. Но это едва ли было бы достижимо, если бы не административные акты Роберта Гвискара и графа Рожера I в XI веке. Во всей истории норманнских завоеваний найдется лишь несколько эпизодов более примечательных, чем поведение внушающего ужас герцога Апулии в первые месяцы 1072 года. Палермо только что пал, но Роберт Гвискар, как нам сообщают, освобождает своих греческих заключенных и предлагает им амнистию. Затем, возвращаясь в Реджо, «он оставил в Палермо рыцаря из своего же народа, которого поставил во главе сарацин в качестве эмира". Таким образом, мусульманская административная практика не прерывалась, и даже в 1086 году в Палермо все еще был эмир (теперь его называли адмиралом), подчинявшийся норманнам.
Еще в XI веке юрисдикция адмирала Палермо расширилась, и он стал эмиром всех подчинявшихся «Великому графу» владений на Сицилии и в Калабрии. Обладая такой властью, он был полностью ответственен за управление финансами и, подчиняясь графу, осуществлял полный контроль над отправлением правосудия. Вскоре его обязанности разделили между несколькими должностными лицами. Но важность этих первых адмиралов (или эмиров) очевидна, а значимость их положения в дальнейшем усиливается тем, что большинство людей, занимавших это могущественное у мусульман положение при правлении норманнов, сами были (как первый адмирал Евгений в конце XI века) греческого происхождения.

НОРМАННЫ: ОТ ЗАВОЕВАНИЙ К ДОСТИЖЕНИЯМ
Дэвид Ч. Дуглас.

Колоссальные успехи интеллектуального и художественного единства, имевшего место на норманнских землях, можно считать символом достижения норманнов. Таким образом, в основе того, чего норманнам удалось добиться в светской власти, лежат не только высокие достоинства их правления, но и их способность уважать традиции и использовать способности тех, кем они правили.

Подобный дуализм пронизывал всю огромную территорию распространения власти норманнов в период с 1050 по 1100 год. Произошло это в первую очередь и главным образом благодаря неудержимой энергии людей властвующих, а особенно благодаря тем увлечениям, которые вдохновляли их, и особым военным приемам, которые, при умелом руководстве, повсюду приносили успех.
Так был создан обладающий самосознанием норманнский мир XI века, он был пронизан общими интересами и через подчинение взаимосвязанным крупным семьям связан воедино. Тем не менее даже в объединенном норманнском мире оставалось пространство для многообразия, свойственного некоторым его частям. И если в будущем страны, которые норманны завоевали, их же, если можно так выразиться, и поглотили, то они слились с теми сообществами, развитию чьей индивидуальности они же и способствовали и чье будущее во многом и определили.
Произошло это в Англии, в Италии, на Сицилии и, возможно, даже в Антиохии.

Строить домыслы о том, каким было бы политическое, социальное и церковное будущее этих стран, если бы их не покорили норманны, бесполезно. Что если бы Англия, например, продолжала развиваться по тому пути, на который она вступила в 1053 году, или если бы конкурирующие греческие, ломбардские и мусульманские государства на юге не попали под норманнское господство? Было бы правильно предположить, что без норманнов будущее этих народов не было бы ни более прославленным, ни более индивидуальным.

В Европе в целом все обстояло так же, как и в странах, завоеванных норманнами. Конечно, норманны не были творцами ни успехов понтификата Папы Гильдебранда, ни культурного возрождения на Западе, ни крестовых походов. Но если бы не норманны, то все это не произошло бы так и тогда, когда оно произошло. К тому же (чтобы был и уничижительный пример) прискорбный раскол христианского мира, кульминацией которого стало в 1204 году разорение Константинополя, произошел бы, вероятно, в любом случае, но своей политикой норманны его ускорили и сделали неизбежным. И наконец можно вспомнить, что и «Анжуйская империя», властвующая на побережье Атлантики, и королевство Рожера II, под контролем которого находились оба центральных берега Средиземного моря, были прямым результатом усилий норманнов.

Можно сказать, что полностью последствия норманнского завоевания для Европы проявились только с наступлением XII века, возможно, даже только во времена Иннокентия III. Но своими действиями в период с 1050 по 1100 год норманны уже раскрыли характер своего устойчивого воздействия на историю и уже определили степень этого воздействия.

Гробницы сами по себе являются в некотором смысле отражением того, чего норманнам удалось достичь за эти пять десятилетий.
Местом, где в 1087 году нашел свой последний приют Вильгельм Завоеватель, стало его собственное герцогство, им же построенная в Кане церковь св. Стефана.

Вскоре его могилу украсил иностранный мастер, живущий в Англии, но впоследствии могила была разорена, и на сегодняшний день первоначальное сооружение полностью утрачено. Тем не менее обстановка была вполне подходящей.

Также уместно упомянуть и то, что когда в 1085 году Роберт Гвискар умер на острове Кефаллиния, его тело перевезли в Веносу (место рождения Горация), чтобы похоронить его там в аббатстве, которое он так щедро одаривал и в которое он так жестоко отправил свою жену-норманнку. Его гробница тоже не сохранилась, но среди современников слава о ней разлетелась далеко за пределы Уилтшира, где монах записал эпитафию, венчавшую это захоронение. Очевидно, что в норманнской Англии подвиги этого «ужаса вселенной», норманнского герцога Апулии, а особенно победы над восточным и западным императорами, были предметом гордости.
Что касается Рожера I, то тут можно только добавить, что его похоронили не в Сиракузах или Палермо, не в Мессине (как можно было ожидать), а в его собственном аббатстве Св. Троицы у Милето, города, которому он принес славу космополитичного; города, который был свидетелем его прихода к власти и который после его смерти быстро пришел в упадок.

В этом смысле еще более примечательны сохранившиеся до наших дней памятники норманнских предводителей XI века следующего поколения. Сохранился, например, мрачный темный камень, который покрывает могилу Вильгельма Рыжего, тело которого после загадочной смерти в 1100 году в Нью-Форесте  в сопровождении скорбящей толпы англичан доставили к месту захоронения в собор Винчестера.

Сохранилась и могила Роберта, другого сына Завоевателя, славу он снискал себе в Сирии, а на Западе потерпел неудачу. В монастырской церкви св. Петра в Глостере его похоронили уже после долгого тюремного заключения.

Установленная  в его честь деревянная статуя по своему происхождению относится к более позднему периоду Средневековья и в значительной степени восстановлена, и тем не менее его могилу было бы удачно сравнить с памятником Боэмунду, компаньону Роберта по первому крестовому походу.

Могила Боэмунда (которая, по-видимому, являет собой самую странную и самую откровенную из всех норманнских могил) находится в соборе Каноссы (между Бари и Фоджей), по форме она восточная, а по духу — мусульманская. Она не похожа на саркофаги, которые помещают в агпит или нефе христианской церкви. Это сооружение с куполом на квадратной основе скорее напоминает мусульманскую могилу, который можно встретить у мечети.

В помпезной надписи, естественно, не только превозносятся победы этого «преданного атлета Христа», там утверждается, что он не только подчинил Сирию, но трижды опустошил Грецию и наводил ужас на Парфянское царство. Но вдохновил на памятник, под которым лежит тело Боэмунда Тарентского, князя Антиохийского, скорее мусульманский Восток, чем христианский Запад.

От Глостера далеко до Каноссы, и эти абсолютно несхожие могилы Роберта и его друга Боэмунда могут послужить поводом, чтобы обратить внимание на то, в скольких областях проявили себя норманны в тот период.

Однако окончательный синтез искать, видимо, следует в великом соборе Палермо, который некогда был мечетью и который в 1072 году норманны вернули христианскому миру. Там в 1097 году был похоронен Одо, единокровный брат Вильгельма Завоевателя, епископ Байё и эрл Кента, и отпевание провел тот же епископ Эвре из Нормандии, который десятью годами раньше произнес проповедь во время погребальной церемонии самого Завоевателя.

Там также находится на вызывающая воспоминания часовня, в которой погребен король Рожер II Сицилийский. Его отец свой жизненный путь в Италии начал как вор скота, продолжил как выдающийся солдат, а завершил в роли политического мужа-созидателя.
И теперь могилу сына можно увидеть рядом с могилой его дочери Констанции и рядом с двумя его близкими родственниками: императорами Генрихом IV и Фридрихом П.

И если церковь св. Стефана в Кане, строгая и возвышенная, была подходящим местом для захоронения Вильгельма Завоевателя и если норманнское строительство в романском стиле достигло своих вершин не в герцогстве, а на севере Англии, то тогда подходящим символом норманнских стремлений может быть прекрасный монумент из порфира, в котором воплощен царственный сын Рожера «Великого графа». Результаты норманнских достижений в период с 1050 по 1100 гг. действительно были разнообразны и имели широкий охват. Но во всех деяниях норманнов присутствовала врожденная сплоченность.

НОРМАННЫ: ОТ ЗАВОЕВАНИЙ К ДОСТИЖЕНИЯМ
Дэвид Ч. Дуглас.
Предпосылки достижений норманнов.

Не охарактеризовав политическую атмосферу в Европе XI века, адекватно описать предпосылки деятельности норманнов невозможно. Но проанализировать эти предпосылки не просто. Не только потому, что события удалены от нас во времени, но и потому, что роль, которую играли норманны в этих событиях, постоянно интерпретируется в свете более поздних религиозных и политический дискуссий.

В то время как норманнское завоевание Англии веками служит темой для политических и социальных проповедей, непосредственная связь норманнов с политическим продвижением папства неизбежно порождает дальнейшую полемику о том, как действия норманнов повлияли на западный христианский мир, на восточную Церковь и на мусульманский мир. Несколько значительных дискуссий, захлестнувших Англию в XVII веке, велись без каких-либо ссылок на норманнов, и пыл этих полемик в научных трудах об англо-норманнах не угас еще и сегодня.

Соответственно во Франции Вильгельма Завоевателя описывают как национального героя, но и осуждают как рекордсмена по религиозным предрассудкам и как врага народа. В его честь воздвигаются статуи, а кальвинисты и революционеры в это же время оскверняют его могилу и развеивают его прах. Противоречивый приговор, вынесенный Завоевателю в Англии, не менее удивителен: здесь его признают как одним из основоположников величия Англии, так и автором одного из самых печальных поражений в истории Англии.

Но все эти споры, столь сильно разросшиеся в более поздних исследованиях о норманнах, имеют мало отношения к мыслям и эмоциям людей, живших в XI веке. В частности, подходя со здравых позиций, найти в Европе того времени настроения, сравнимые с современным национализмом, было бы трудно. Ни у одной из соперничающих групп в южной Италии или на Сицилии не было намерения создать государство только на основе национальных чувств, а в политике Северной Европы того времени можно найти лишь некоторые признаки подобных мотивов. Правда, в англо-саксонских хрониках и в «Песне о Роланде» есть некоторые отрывки, указывающие на существование общепринятых настроений среди жителей соответственно Англии и Франции, но это почти не находит отражения в политике того времени.

С 1025 по 1070 год королями Англии были представители трех различных национальностей, но гражданские волнения не прекращались. Во Франции в тот же период власть дома Капетингов едва ли простиралась южнее реки Луары, а на севере люди ощущали привязанность прежде всего к тем древним и враждующим провинциям, к которым они и принадлежали, например Анжу и Нормандия или Бретань и Блуа. Ни Франция, ни Англия в XI веке не могут считаться национальными государствами в современном смысле этого понятия.

Факт отсутствия национальных чувств в Европе XI века и в самом деле можно подтвердить массой примеров. Если пользоваться современными терминами, то в 1066 году в битве при Стэмфордбридже «англичане» воевали по обе стороны, а в 1071 году в битве за Бари греки выступили против греков. Люди из Англии, под началом Вильгельма Завоевателя, принимали участие в кампаниях против Эксетера в 1068 году и в провинции Мэн в 1073 году, в то время как Рожер, сын Танкреда Готвилльского, до того как напал на сарацин в Палермо в 1071 году, был союзником эмира Сиракуз. В армиях восточных императоров во второй половине XI века мирно сосуществовали ломбардцы, датчане, англосаксы и норманны.
И наконец, известный конфликт норманнов и англичан 1066 года в Гастингсе в 1081 году повторился в Дураццо (Диррахий), но совершенно по иным причинам, а позже, в 1099 году, Эдгар Этелинг, последний представитель англосаксонской правящей династии, сотрудничал в Сирии с Робертом, старшим сыном Вильгельма Завоевателя.

Подобные эпизоды интересны и сами по себе, но они свидетельствуют и в пользу общего вывода: все действия норманнов в период с 1050 по 1100 год взаимосвязаны, но национальные чувства не были вдохновляющей силой ни для этих действий, ни при создании норманнского мира, который появился в результате. Сопротивления, для которого подходящим или точным определением было бы национальное, норманнам не оказала ни одна из завоеванных стран.
Чтобы проникнуть в подлинную атмосферу времени норманнских завоеваний, необходимо отказаться от многих понятий, порожденных современной политикой. Но не менее важно оценить и значимость многих существенных мотивов, как рациональных, так и иррациональных, которые тогда имели куда большее влияние на Западную Европу, чем в наше время.

Сами физические условия существования были тогда другими. При отсутствии достаточной защиты такие явления природы, как шторм и ураган, наводнение и засуха, и даже зимние темнота и холод, представляли угрозу, а эти бедствия следовали, казалось, одно за другим с угрожающей частотой.

Голод и эпидемии были чем-то привычным. Например, 1044 и 1083 годы печально известны как голодные, а в 1075 и 1094 годах свирепствовала чума. На самом деле в ту эпоху Европа переживала многие из несчастий, от которых и сегодня страдают менее благополучные страны. Детская смертность была очень высокой, а продолжительность жизни, по современным меркам, очень маленькой.
Таким образом, чувство собственной безопасности неизбежно выходило на первый план, но спецификой эпохи было мнение, что источники опасности выходят далеко за пределы мира физического. Редко когда еще человек осознавал сверхъестественное сильнее, чем в Западной Европе в период с 1050 по 1100 год. И если телу человека постоянно угрожали вполне осязаемые напасти природного свойства, то спасению его души могли помешать невидимые силы, коль скоро он мог пасть жертвой в бесконечной борьбе Добра и Зла.
Чтобы не преувеличить распространенность психологической установки, определить которую в любом случае трудно, конечно, нужна осторожность, но правдой остается и то, что эта эпоха в Западной Европе отмечена не только безжалостным реализмом, но и живым пониманием незримого и широко распространенной надеждой на поддержку, которую считали могущественней человеческих усилий.

Это отношение нельзя определить просто как продукт «эпохи веры» (или суеверий), так как вопрос этот более сложен. XI век породил как своих святых, так и негодяев, как действующих политиков, так и мечтателей, и если основные христианские истины в Европе в тот период были неоспоримыми, то люди относились к религии по-разному.

Пока — чтобы должным образом определить ортодоксальность — эрудированные теологи вели дебаты ради прояснения логических принципов христианства, мирян где силой, а где любовью принуждали регулярно посещать приходские церкви, где они могли прослушать более или менее правильно про читанную мессу. Но помимо всего этого была и народная религия — фольклор, состоящий из множеств элементов, но пропитанный христианской символикой фольклор, который в каждом событии видел ангельский или дьявольский промысел и который искал пред знаменования в любом явлении природы: в кометах и чудовищных животных, в снах и видениях.
Зачем про водить резкую грань между видимым и невидимым, когда материальный мир сам по себе может оказаться ничем иным, как завесой, за которой и происходит бесконечная борьба за душу человека? И как может человек избежать вечных мук — свершая незаурядные поступки или с особой помощью?

Отсюда и те епитимьи, и те ревностные искупительные паломничества к дальним святым местам, которыми так прославился XI век. Отсюда же страстные мольбы о заступничестве, обращенные к святым, и жажда заполучить чудотворные реликвии — даже ценой насилия и воровства. Возможно, борьба между силами Света и Тьмы и в самом деле приближалась к кульминационному моменту, и возможно, что сам видимый мир (обладающий лишь частью значимости) был на грани исчезновения.

Явных свидетельств того, что существовала  общая вера в конец света, который уже наступил или наступит вместе с годовщиной тысячелетия христианства, или об облегчении, когда этот срок благополучно миновал, не сохранилось. Но не приходится сомневаться и в том, что страхи подобного рода периодически терзали некоторые регионы Западной Европы XI века, причем причины зачастую оказывались странными: слабый правитель, который непременно должен был оказаться последним Антихристом, или необычное явление природы, или даже необычное совпадение церковных праздников. Ада, несомненно, избежать было трудно, да и кто мог сказать, когда наступит День Гнева?

Эти настроения способствовали распространению в Европе XI века эмоциональной нестабильности. Многие странные увлечения и неожиданные изменения поведения, которые можно наблюдать как в успешных действиях норманнов, так и в реакциях тех, с кем они вступали в контакт, также нуждаются в пояснении. Так, например, герцог Роберт I, отец Вильгельма Завоевателя (который был в юности похотливым и жестоким правителем), весьма успешно справившись с непокорным герцогством, вдруг решил позаботиться о своей душе и отправился в паломничество в Палестину, откуда ему так и не суждено было вернуться. То же касается и Симона де Крепе, графа Вексен, который благодаря женитьбе в 1078 году на Юдифи, дочери графа Овернского, консолидировал свою власть, но в первую же брачную ночь поклялся себе и своей жене в вечном половом воздержании и тотчас отбыл в монастырь св. Клода в горах Юра, где и принял монашество.

Возможно, для таких людей паломничество было так же важно, как и война, а монашеский обет так же непреодолим, как и свод законов. Можно привести имена еще многих воинов благородного происхождения той эпохи, кто ушел в монастырь, чтобы там провести остаток своей деятельной жизни. Однако было бы неверно приписывать подобные действия только лицемерию или малодушному страху перед адом. Каких бы качеств ни были лишены вельможи XI века, в общем, они были полны энергии и отваги. Обратимся к наиболее очевидному примеру: победа в первом крестовом походе отмечена крайними проявлениями набожности и жестокости, но не принять в расчет искренность религиозного рвения при осаде Антиохии было бы равносильно тому, чтобы проигнорировать чудовищную резню, которая и запятнала победу при взятии города.
Мир эпохи норманнских завоеваний захлестнули потоки противоречивых страстей, и сами норманны находились во власти этих страстей. Именно в этот период начала складываться романтическая литература о Карле Великом и Артуре, были написаны трогательные «Чудеса Девы Марии», по всей Франции и за ее пределами множилось количество клюнийских монастырей, Джон из Фекана создал свои проникновенные молитвы, а св. Ансельм написал бессмертные трактаты. Но этот век отмечен такими массовыми бойнями, как например при «Разорении Севера» в 1070-м, разорение Рима в 1084-м, кровавое разграбление Иерусалима в 1099 году, и такими отвратительными убийствами, как убийство Альфреда Этелинга в 1036-м, или Бьерна в 1049 году, на кораблях ярла Свейна.
Подтвердить эту противоречивость можно не только этими жуткими примерами, но и множеством других, более тривиальных, а оттого и более выразительных. Так, например, когда в 1096 году французские крестоносцы достигли Рима, они были обескуражены, обнаружив всю базилику св. Петра, за исключением одной башни, в руках вооруженных сторонников анти-папы; и они были окончательно сбиты с толку, когда те выбросили из алтаря приношения пилигримов и начали бросать в них камни.  Никогда еще земное и возвышенное не переплетались теснее, чем в эту решительную и самую беспокойную эпоху.
Хотя идеи и чувства, доминировавшие в Западной Европе с 1050 по 1100 год, кажутся нам такими далекими от преобладающих сегодня, тем не менее основные мотивы, побуждавшие человека к действиям тогда, остаются неизменными во все времена, и подчеркивать непреходящую важность последовавших потом событий необходимости нет. Связи между Англией и Европой, контроль над Средиземным морем, отношения между Восточной и Западной Европой, раскол между Восточной и Западной церквями — всё это темы, интерес к которым не угас и сегодня.