Для начала - Е. Замятин "Мы". О любви - филигранно...   

     ... Вдруг - рука вокруг моей шеи - губами  в  губы...  нет,  куда-то  еще
глубже, еще страшнее... Клянусь, это было совершенно неожиданно для меня, и,
может  быть,  только  потому...  Ведь  не  мог  же я - сейчас я это понимаю
совершенно отчетливо - не мог же я сам хотеть того, что потом случилось.
     Нестерпимо-сладкие губы (я полагаю - это был вкус  "ликера")  -  и  в
меня  влит  глоток жгучего яда - и еще - и еще... Я отстегнулся от земли и
самостоятельной планетой,  неистово  вращаясь,  понесся  вниз,  вниз  -  по
какой-то невычисленной орбите...
     Дальнейшее я могу описать только приблизительно, только путем более или
менее близких аналогий.
     Раньше  мне  это  как-то  никогда  не приходило в голову - но ведь это
именно так: мы, на земле, все время ходим  над  клокочущим,  багровым  морем
огня,  скрытого  там  -  в чреве земли. Но никогда не думаем об этом. И вот
вдруг бы тонкая скорлупа у нас под ногами  стала  стеклянной,  вдруг  бы  мы
увидели...  Я  стал  стеклянный.  Я увидел - в себе, внутри. Было два меня.
Один я - прежний, Д-503, нумер Д-503, а другой...  Раньше  он  только  чуть
высовывал  свои  лохматые  лапы из скорлупы, а теперь вылезал весь, скорлупа
трещала, вот сейчас разлетится в куски и... и что тогда?...
     
                                                     ***

... Я молча смотрел на  губы.  Все  женщины  -  губы,  одни  губы.  Чьи-то
розовые, упруго-круглые: кольцо, нежная ограда от всего мира. И эти: секунду
назад  их  не  было,  и  только вот сейчас - ножом, - и еще каплет сладкая
кровь.
     Ближе - прислонилась ко мне плечом - и мы одно, из нее переливается в
меня - и я знаю, так нужно. Знаю каждым нервом, каждым волосом,  каждым  до
боли  сладким  ударом  сердца.  И  такая  радость  покориться этому "нужно".
Вероятно, куску железа  так  же  радостно  покориться  неизбежному,  точному
закону  - и впиться в магнит. Камню, брошенному вверх, секунду поколебаться
- и потом  стремглав  вниз,  наземь.  И  человеку,  после  агонии,  наконец
вздохнуть последний раз - и умереть.
     Помню: я улыбнулся растерянно и ни к чему сказал:
     - Туман... Очень.
     - Ты любишь туман?
     Это древнее, давно забытое "ты", "ты" властелина к рабу - вошло в меня
остро, медленно: да, я раб, и это - тоже нужно, тоже хорошо.
     -  Да,  хорошо...  -  вслух  сказал я себе. И потом ей: - О ненавижу
туман. Я боюсь тумана.
     -  Значит  -  любишь.  Боишься  -  потому,  что  это  сильнее  тебя,
ненавидишь  -  потому  что боишься, любишь - потому что не можешь покорить
это себе. Ведь только и можно любить непокорное.
     Да, это так. И именно потому - именно потому я...
     Мы шли двое - одно.  Где-то  далеко  сквозь  туман  чуть  слышно  пело
солнце,  все  наливалось упругим, жемчужным, золотым, розовым, красным. Весь
мир - единая необъятная женщина, и мы -  в  самом  ее  чреве,  мы  еще  не
родились,  мы  радостно  зреем.  И мне ясно, нерушимо ясно: все - для меня,
солнце, туман, розовое, золотое - для меня...
     Я не спрашивал, куда мы шли. Все равно: только бы  идти,  идти...