Впервые король был представлен палате общин парламента 17 ноября 1423 года, когда ему было почти 2 года. После этого его довольно активно начали перевозить из одного места в другое. Например, Рождество он встретил в Хертфорде, в компании короля Шотландии Джеймса, который собирался отбыть в свое королевство после 18 лет плена, во время которого нашел себе немало друзей в Англии.

Поскольку король был еще в младенческом возрасте, он был изначально доверен советом его матери на воспитание, как, в сущности, и было в обычае. Поскольку этот младенец был королем, у него было две няньки. Одна, очевидно, из простых, Джоан Эстли. Я так думаю, что из простых, потому что годовую пенсию ей назначил сам Генрих в 1433 году. А может, он в этом возрасте только расстался с нянькой, которая, очевидно, была из служащих его дома. А вот другой была настоящая аристократка, Дама Элис Ботиллер. Ее назначил регентский совет, который выслушивал от нее регулярные рапорты о здоровье, развитии принца, и о том, как с ним обращаются. Вот этой даме платили щедро: по 40 фунтов ежегодно, да еще с 1426 года по 40 марок впридачу.

Парламент 1423 года прошел так, словно король Генри был еще жив: никаких потрясений. Более или менее важным событием был только арест Джона Мортимера по подозрению в измене. Была ли измена или нет – непонятно, но за Мортимерами вообще наблюдали пристально. А тут еще именно этот Мортимер оказался кузеном графу Маршу, да попытался бежать из тюрьмы, а сам граф прибыл в Лондон с необычно большой свитой... В общем, Мортимера казнили, а графа отправили от греха подальше Лейтенантом Ирландии. Туда он приехал уже довольно больным, и через год умер.

Его права на престол королей Англии и, теоретически, Франции перешли Ричарду Йоркскому, сыну его сестры Анны Мортимер. Юноша был еще на пороге 14-летия, но в 1426 году стал полноправным герцогом Йорка и графом Кембриджа и Рутленда. Юный Ричард воспитывался в семье Вестморлендов-Невиллей, был обручен с младшей дочерью в семье, и сдружился с старшим сыном графини Джоан (будущим графом Салсбери) и с ее внуком, будущим Варвиком- Творителем Королей. Так зародилась партия йоркистов.

К 1425 году напряжение внутри совета начало наростать. Глочестер женился на своей возлюбленной в 1423 году, и через год отправился в Голландию ссориться с герцогом Брабантским и герцогом Бургундским по поводу принадлежащих жене земель. Когда он вернулся в Лондон, его встретил очень злой Генри де Бьюфорт и довольно резкое письмо от Джона Бедфорда: опять братец Хэмфри ввязался в заведомые неприятности по личным причинам, пренебрегая интересами государства.

Епископ Винчестерский и его сводный брат Глочестер вообще находили поводы для ссоры буквально по каждому поводу. Например, имеет ли право епископ располагаться во дворце. В канун обеда в честь вновь выбренного мэра Лондона 29 октября, Глочестер с самого утра дал ему приказ приглядывать за улицами особенно тщательно. Очевидно, было сказано еще что-то, потому что, когда епископ со своими людьми попытались въехать в город, стражники их не впустили. Люди епископа сгруппировались за лучниками и копейщиками, и ворота атаковали. Архиепископу Кентерберийскому и португальскому герцогу Коимбры (племяннику обоих упрямцев) пришлось восемь раз посовещаться с каждой из сторон, прежде чем инцендент был исчерпан.

Это был первый звонок о том, с какой легкостью в Англии могла начаться гражданская война, и епископ Винчестерский срочно написал брату во Францию, что его присутствие срочно требуется в Англии. Джон Бедфорд прибыл 10 января 1426 года.

Собственно, приехал-то он раньше, пред Рождеством, которое провел с малолетним племянником в Элтхэме. Там к нему на прием явился чувствующий себя виноватым мэр Лондона, презентовав двумя серебряными шарами, содержащими тысячу золотых марок, но получил в ответ только очень сдержанную благодарность.

Когда парламент собрался в феврале в Лейчестере, то горожанам и приехавшим было настрого запрещено иметь при себе оружие, настолько взрывоопасной была ситуация. Они и не были вооружены – кроме как камнями, ножами и дубинками. Толпа ждала только повода, чтобы начать драку. Глочестер сначала вообще отказался явиться, если на заседании будет присутствовать Винчестер, но после внушения, сделанного архиепископом Кентерберийским, все-таки явился. Явился с тем, чтобы представить палате лордов официальную петицию против архиепископа Винчестерского из шести пунктов.

Герцог обвинил брата в том, что тот мешаем ему спокойно проживать в Тауэре, что намеревался переместить малолетнего короля из Элтхэма туда, где сможет беспрепятственно на него влиять, что он готовил засаду на Глочестера в Саузварке, когда тот скакал в Элтхэм, чтобы помешать планам епископа, что тот оболгал его перед герцогом Бэдфордом, и, наконец, что епископ в свое время планировал заговор против своего брата Болингброка, короля Генри Четвертого.

Еписком смог, тем не менее, опровергнуть все пункты обвинения, и лорды сочли, что будет вполне достаточно, если Винчестер принесет присягу верности трем Генрихам, и они с Глочестером пожмут друг другу руки. Это, конечно, было сделано, но сердечными друзьями братья не стали.

Бедфорд остался в Англии на достаточно долгий срок, чтобы 19 мая посвятить маленького племянника в рыцари, и пронаблюдать, как тот, в свою очередь посвятит в рыцари придворную молодежь, в том числе и почти 15-летнего Ричарда Йорка.

Бедфорд вернулся во Францию в марте 1427 года, вместе с епископом Винчестерским, который был произведен там в кардиналы. Все, в общем-то, остались довольны: Глочестер отсутствием Винчестера, а тот – тем, что может употребить свою энергию на что-то плодотворное (войну с гуситами, в данном случае). Еще одна перемена произошла в Англии: 30 декабря 1426 года умер герцог Экзетер, главный попечитель малолетнего короля. Тот, впрочем, только недавно отметил свой пятый день рождения, и пока ни в каком особом наставничестве не нуждался, оставаясь при дворе своей матери. Ничего особенного не произошло ни в жизни Генриха, ни в жизни Англии, пока 1 июня 1428 года из Франции был вызван граф Варвик, и назначен главным воспитателем короля.

Варвик, хоть и прозывался отцом куртуазности, получил право наказывать короля (в том числе и физически) в разумных пределах. Некоторые историки обвиняют графа в излишней жесткости по отношению в своему воспитаннику, но стоит подумать и о том, из кого он должен был вылепить короля, способного управлять и Англией, и Францией в весьма непростой обстановке. Ему попал в руки находящийся на седьмом году жизни маменькин сынок, избалованный донельзя, слабый хныкалка с сильным влечением к молитвам. Вот он и пытался на протяжении девяти лет вбить хоть немного смысла в юную голову. Причем, не без некоторого успеха: когда королю исполнилось 10 лет, он перестал хныкать и молиться, а начал бунтовать.

Надо сказать, что правду о Варвике, как воспитателе, очень трудно отыскать. Для начала, с тех пор, как Жанну Д’Арк стали считать святой и мученицей, вина за ее судьбу возлагается на Варвика, который, якобы, заставил своего воспитанника требовать ее сожжения. То, что чрезвычайно набожный ребенок всерьез мог считать Жанну ведьмой, этим обвинителям, очевидно, не приходит в голову. Далее, Варвика иногда обвиняют, что его жесткое воспитание сделало Генриха боязливым и инертным. Вряд ли. Варвику не пришлось бы натягивать поводья, если бы его воспитанник был нормальным, бойким мальчишкой, с радостью обучающимся премудростям королевских обязанностей. Скорее всего, Генрих учился, в прямом смысле слова, из-под палки.

Очевидно, совет, состоящий из мужчин, просто упустил ребенка. Они не могли предположить, что делают, оставляя его с одинокой в чужой стране матерью-иностранкой, ставшей вдовой в 20 лет, без единого друга и даже понимания той страны, в которой она оказалась. Вполне очевидно, что самый близкий человеческий контакт Катарина могла иметь только с духовниками, что не могло не привести к избыточно религиозной атмосфере при ее дворе. Что еще хуже, сама Катарина Валуа тоже в свое время не получила никакого систематического обучения, потому что ее отец был не в состоянии его обеспечить, а матери было не до детей. Очевидно, Генриху с детства передались страхи, стресс, нервозность, испытываемые Катариной, и воспитывать из него мужчину начали слишком поздно. Если бы его, как это было в обычае, четырехлетним передали на воспитание какой-нибудь английской леди, многое в его жизни сложилось бы по-другому.

Тем временем английскую общественность развлекал герцог Глочестер. Он снова отправился во Фландрию, но окрик Бедфорда настиг его достаточно быстро. Большого вреда за границей он причинить не успел, зато привез с собой некую Элеонор Кобхем, с которой начал жить вместе совершенно открыто. В 1428 году делегация женщин из Стокс Маркета подала в парламент петицию о скандальном образе жизни регента. Тот был вынужден обратиться к папе с просьбой аннулировать его женитьбу на Жаклин Голландской, и разрешить жениться на Элеоноре. Кристи пишет, что юный король «был глубоко скандализирован» происшедшим. Конечно, это не он был скандализирован, ему же в 1428 еще и семи лет не было. Скандализированы были, очевидно, Катарина, для которой Жаклин была чем-то наиболее знакомым при английском дворе, и придворные дамы королевы.

Осенью 1429 года архиепископ Йоркский объявил совету, что герцог Бедфорд желает, чтобы Генрих был коронован во Франции как можно скорее. Герцог торопился, потому что французский дофин Шарль был только что коронован в Реймсе, и воинственная Орлеанская Дева успешно поднимала Францию в его защиту. Герцог решил, на всякий случай, короновать королем Франции и племянника, в надежде, что это вдохновит тех, кто поддерживал англичан. Но короновать Генриха во Франции можно было только после того, как он будет коронован в Англии. Его короновали 6 ноября. Летописец с сухой иронией замечает, что хотя винные фонтаны и были установлены, король воспротивился тому, чтобы они функционировали. «В этот день не произошло в Лондоне ничего увлекательного, кроме сожжения еретика в Смитфилде», - пишет летописец.

Коронация положила конец регенству, и герцог Глочестер был освобожден советом от его обязанностей. Несомненно, герцог чувствовал, что от него просто избавились: королю не было и восьми лет, то есть править он мог не больше, чем раньше. В апреле 1430 года Генрих в компании герцогов Йоркского и Норфолкского, трех епископов, восьми ярлов и одиннадцати баронов прибыл в Кале. Ситуация во Франции в тот момент обострилась настолько, что до Парижа он добрался только в декабре 1431 года, после того, как бургундцы схватили Жанну Д’Арк. Коронация была проведена довольно поспешно, и в начале февраля Генрих был уже в Дувре.

В Лондоне его встретили с большим торжеством и некоторым облегчением. Без приключений в отсутствии малолетнего короля не обошлось.

Короля пора женить!

Как будто мало было того, что на троне сидел слабый и отрешенный король, Англию постигли в 1437 – 1440 и другие несчастья. Например, необычайно дождливая погода четыре года подряд, в связи с чем последовал голод, невиданный с 1315 года, а за ним и болезни. В 1439 году лордам, приносящим оммаж, было рекомендовано не целовать короля – боялись эпидемии. В том же году герцог Глочестер снова торпедировал попытку заключить мир во Франции, хотя Англии этот мир был жизненно необходим.
Впрочем, это был последний раз, когда Глочестеру удалось повлиять на политику королевства. Его закат начался в 1440 году, когда он неожиданно выдвинул против кардинала Бьюфорта и архиепископа Йоркского обвинения в предательстве и заговоре, которые с треском провалились в совете. В том же году он активно возражал против того, чтобы герцог Орлеанский был, наконец, отпущен домой. Разумеется, на этом настаивал и Генри V, но с 1422 года ситуация во Франции изменилась, можно сказать, на противоположную, и никакого резона дальше задерживать герцога в плену больше не было. Герцог Орлеанский был отпущен во Францию под слово не поднимать против Англии оружия.

Но своему падению Глочестер был, все-таки, обязан своей второй жене, Элеоноре Кобхем. Эта дама, возвысившаяся из придворных его первой жены до трона герцогини, очень хотела пересесть на трон королевы. Для нее ситуация была кристально проста: не будет Генриха – ее муж станет королем. Глупая женщина прибегнула к магии, а поскольку о магии она не знала ничего, то обратилась Элеонора к колдуну и колдунье, Роджеру Болингброку и Марджери Джордан. Но не знала она того, что у кардинала Бьюфорта были в штате Глочестеров свои шпионы, хотя могла бы и предположить. Когда стража пришла ее арестовывать, Элеанор сбежала в Вестминстерское аббатство, где запросила святого убежища, не зная, что человеку, обвиненному в ведьмовстве, такое убежище не предоставляется. Элеонору привели в суд силой. Болингброка казнили обычным способом (утопили/повесили/четвертовали), Джордан сожгли, а герцогине Глочестерской назначили фантастичное наказание: она должна была три дня подряд ходить босой по улицам Лондона, неся в руках свечу весом в фунт, в сопровождении мэра, шерифов, и глав гильдий. В первый день она должна была пройти от Тауэра до собора св. Павла, во второй – от Лебединой пристани до церкви Христа в Олдгейте, и на третий – от Квинхита до церкви св. Майкла в Корнхилле. После публичного покаяния герцогиня была отправлена в пожизненное заключение в замок Пил Кастл на острове Мэн. Элеонора Кобхем умерла там только в 1354 году, прожив в неволе 13 долгих лет.

Кстати, именно после этого суда парламент ввел закон, что жены пэров могут быть осуждены за свои дейсвия, как и сами пэры, и что имеют в этом случае требовать суда равных, как и их мужья.

Чем же был занят Генрих в то время, когда голод и болезни трепали трепали королевство, а его самого пытались сжить со света колдовством? А Генрих в то время был полностью погружен в свои образовательные проекты, строя тот самый Итон, который изначально стал учебным заведением духовного направления для 70 бедных школяров. В том же году король заложил и Кингс Колледж в Кембридже. В 1441 он начал длительный проект по открытию школ и колледжей по всей стране, и здесь он не остался одиноким: школа св. Антония в Лондоне, колледжи в Ньюпорте (1442) и Таучестере (1449), архиепископ Числей открыл колледж Всех Святых в Оксфорде в 1437 г., а архиепископ Йоркский Кемп – колледж в 1447. Уильям Вэйнфлит основал колледж Магдалины в 1456, Ричард Флеминг (епископ Линкольна) – Линкольн Колледж в 1427 – оба в Оксфорде. Во Франции, в Кане, был открыт университет в 1439 году, в Бордо – в 1441.

Это были очень близкие сердцу короля проекты, и, несомненно, очень важные. Проблема в том, что Генрих, углубившись в них, о делах насущных знать ничего не хотел. Например, о том, что он ухитрился подписать патенты на должность сенешаля герцогства Корнуэлл и сэру Уильяму Бонвиллу, и графу Девону. У лордов дело дошло до военных действий друг против друга, потому что каждый был уверен в том, что его дело правое. Совет, конечно, вмешался, приказав обоим привезти патенты в Лондон для проверки, и назначив временно на должность кого-то третьего, но известно, что лорды опять воевали между собой и в 1453. Был бы повод!

В 1442 и 1443 прошли бунты в Уэльсе, в 1443 в Йорке мэр и шерифы рассорились с аббатом аббатства св. Марии. Нортумберленд подстрекал народ против епископа Йоркского, и разорял его имущество. В Норвиче горожан за беспорядки пришлось дважды лишать привилегий, в 1437 и 1442 году. Беспорядки периодически случались даже в Лондоне! Возникает законный вопрос, почему ни совет, ни парламент не пользовались своей изрядной властью, чтобы как-то заполнить образовавшуюся пустоту королевского управления?

Очевидно, причина могла быть только одна: беспорядки разжигались личностью настолько высокого статуса, что совет и палата лордов не хотели с этой личностью ссориться, а палата общин не хотела ссориться с палатой лордов.

Потому что остальные вопросы парламент как-то решал. В 1442 парламент снова утвердил, что доходы герцогств Ланкастерского и Корнуэльского пойдут на удовлетворение кредиторов короля, и что должен быть создан некоторый запас денег, чтобы король не был в долгах постоянно. Тот же парламент принял меры на усиление флота, корорый после смерти Генри V постепенно впадал в жалкое состояние. Также встал вопрос о том, что короля пора женить.

Некоторое количество невест к тому времени уже обсудили. И дочь нового Императора Альберта Второго (очевидно, Анна, родившаяся в 1432), и дочь Шарля Французского (очевидно, Катарина, родившяся в 1428), и даже дочь Арманьяка (Бонна? У него была только одна дочь, родилась в 1435). В 1442 сэр Роберт Руз и Томас Бэкингтон были подряжены начать переговоры и поручить некоему художнику по имени Ганс нарисовать правдивые портреты вышеупомянутых леди, чтобы король мог сделать выбор. Невеста-Арманьяк отпала практически сразу: армия Шарля VII бродила у самых границ бывшего сенешаля Франции, и он страшно боялся открыто заявить себя союзником англичан, которые, не став вдаваться в тонкости, просто оскорбились. Этого брака особенно желал Глочестер, который решил, что несостоявшееся сватовство – дело рук Саффолка, и два лорда стали враждовать еще горячее.

Неунывающий кардинал Бьюфорт вовремя предложил племяннику портрет Маргарет, дочери Рене Анжуйского, которой было тогда 15 лет, и ее красоту славили по всей Франции. Или так сказал племяннику кардинал. Генрих немедленно объявил, что он глубоко влюбился в портрет леди. Кардиналу же на Маргарет указал не кто иной, как герцог Орлеанский, который увидел в этом браке двойную возможность. Во-первых, Маргарет была племянницей Шарля Французского, и ее брак с Генрихом принес бы Англии мир. Во-вторых, Маргарет имела довольно сильный характер, и была несомненно умна, что делало из нее идеальную спутницу слабому и витающему в собственных прожектах Генриху. Кардинал увидел третий плюс: умна-то умна, с характером-то с характером, но молода и неопытна, и, разумеется, истовая католичка. Кардиналу очень хотелось утвердить свое влияние на бесхребетного Генриха со всех возможных сторон. Само собой, потому, что данный брак был мил герцогу Орлеанскому и кардиналу Бьюфорту, Глочестер был категорически против Маргарет. И... снова обвиноватил Саффолка: Хэмфри распустил сплетню, что Саффолк сам влюблен в принцессу, и поэтому хочет ее в Англию – понятно, с какой целью. Саффолку было в тот момент за 50, он был вполне счастливо женат, так что вряд ли ему подобная любовь и в голову могла придти, но у Глочестера Саффолк был вообще во всем виноват.

А Саффолк действительно попал с этой женитьбой в ловушку. Только не в ту, на которую намекал Глочестер. Ловушку Саффолку расставил старый Рене Анжу. Он имел репутацию тюхи среди ноблей, потому что был поэтом, музыкантом, кавалером – и совершенно не любил воевать. Поэтому, невзирая на громкие титулы короля Неаполя, Сицилии и Иерусалима, графа Прованса и герцога Бара и Лоррейна, владел Рене только совсем небольшрй территорией, и держал свой двор в Нанси. И вот договорившийся со всеми сторонами Саффолк прибывает в Нанси с официальным предложением, а Рене ему заявляет, что его рыцарская честь не позволяет ему отдать свою дочь за короля Англии, который владеет исконными землями семьи Рене: Анжу и Майном. То есть, проще говоря: отдайте мне и Франции Анжу и Майн, и получите дочку. К Рене присоединяется Шарль VII: отдайте Рене и Франции Анжу и Майн, и получите дочку Рене себе в королевы и мир с Францией.

В общем, Шарль взял за горло посланника сына Генри V не хуже, чем сам Генри взял за горло когда-то папу с мамой Шарля.

И что было делать Саффолку, который точно знал, какие сложные интриги стоят за этим браком? Он согласился на обмен. Тем более, что у него был мандат парламента, подтверждающий любые его действия. Как к такому договору отнесутся в Англии, он прекрасно знал, поэтому брачный договор держался в строжайшем секрете. В 1445 Саффолк женился от лица короля на Маргарет в Нанси, с Францией был заключен двухлетний мир, и они с женой доставили новую королеву на английскую границу, где ее встретил Ричард Йорк.

Пока Англия барахталась во внутренних проблемах, а ее король открывал колледжи, Франция использовала время перемирия для полной перестройки своей армии. Да и из Шарля VII Французского к тому времени вырос довольно ответственный и умелый король. Французы, то ли устав жить десятилетиями в полном раздрае, то ли привыкнув в нем жить, начали потихоньку возвращаться к традиционному образу жизни: возделывать землю, платить налоги. Без энтузиазма, но все-таки. Еще один важный для истории персонаж, Ричард Йорк, неосмотрительно вытолкнутый в Ирландию стараниями Саффолка, королевы и Салсбери, неожиданно там преуспел, стал невероятно популярным, и заслужал авторитет. Его жена Сесили, вопреки обычаю, уехала в Ирландию с мужем (обычно жены ирландских Лейтенантов предпочитали оставаться в Англии).
К 1449 году в руках Англии на континенте остались всего две провинции: Гиень и Нормандия. Причем, никакой поддержки из Англии они давно уже не получали, и остались предоставленными сами себе. Денег военным больше не платили, и было только вопросом времени, когда не слишком-то изначально крепкую плотину дисциплины где-нибудь прорвет. Прорвало ее в Бретони, которой правил герцог, Франции симпатизирующий, но остающийся нейтральным. Какой-то отряд из расформированного гарнизона в Майне, под командованием Франсуа де Сюренна, напал на Фужер, один из самых процветающих городов герцогства, взял его штурмом и ограбил. Герцог Бретонский был в ярости и требовал возмездия, герцог Бургундский и король Франции его в этом поддерживали, а Сомерсет, вместо того, чтобы предложить компенсацию и предотвратить возобновление войны, отказался от переговоров. Тогда французы оттяпали у англичан по два города в Нормандии и Гиени. И сделали предложения об обмене. Но Сомерсет снова гордо отказался от переговоров, и так Англия снова впала в состояние активной войны с Францией.

Описывать, как город за городом открывал перед Шарлем Французским ворота, как башни укреплений захватывались жителями изнутри, как горнизоны англичан осаждались горожанами – утомительно. Фактом остается, что за год у англичен во Франции не осталось ничего, кроме Гиени. Последнюю попытку как-то реабилитировать английскую армию сделал последний из старой гвардии воинов Генриха Пятого, 80-летний Тальбот. Его успехи доказывают, что если бы все командиры английской армии обладали его харизмой и энергией, неизвестно, как для Франции сложилось бы ее будущее. Но Тальбот был убит при осаде Бордо, предпринимая безумную контратаку против артиллерии французов с мечом в руке, которая удалась бы, если бы не его смерть. К 1453 Англия потеряла все свои континентальные владения. Столетняя война де-факто закончилась, хотя никогда Англия и Франция не подписывали по этому поводу соглашения, и английские короли упрямо именовали себя королями Франции до самого 19-го века.

И пусть по этому поводу негодовали в английских замках, городах и деревнях, и пусть проклятия посылались честными англичанами на головы лордов-неудачников вообще и Салсбери в частности, потеря Франции стала, пожалуй, лучшим, что случилось с Англией за время правления Генриха VI. Франция была воистину бездонной воронкой, засасывающей английские войска и финансы. Даже такой король, каким был Генрих Пятый, не смог бы поглотить, подчинить и привести в порядок такую огромную страну надолго. Но он наверняка остался бы «при своих», сохранив для Англии Нормандию, Гиень и Гасконь. У слабого же короля шансов не было. Когда был слаб и безумен король Франции – была слаба Франция. Теперь она передала эту эстафету Англии.

А в Англии дела шли все хуже. В 1450 началась серия бунтов. В феврале в Кентербери беспорядки разжег Томас Чини. Поймали, казнили. Правительство предложило мэрам Кентербери, Колчестера, Сандбери, Сандвича и Оксфорда запретить любые сборища толпы. Причина этих беспорядков была несколько странная: покойный Саффолк. Почему-то распространился слух, что король гневается на Кент, и в Кент ожидаются карательные экспедиции. Вроде, кто-то сделал предсказание, что «that Kent should be destroyed with royall power and made a wild forest” – ведь именно на юго-восточном побережье нашли тело Саффолка.

В мае 1450 случилось гораздо более организованное выступление выходцев из Кента, восточного Сассекса, Эссекса и Сюррея, известное под названием «бунт Джека Кэйда».

Причины этого восстания, или бунта, были сформулированы отчетливо:
1. Король щедро раздал земли короны, и, пока другие живут на доходы с них, сам король живет на налоги, выжимаемые с простонародья. К тому же, часто его администраторы не платят за то, что забирают у народа для надобностей королевского двора.
2. Должности сборщиков налогов покупаются и продаются, тогда как сборщиками должны назначаться люди беспристрастные, решением местных органов управления.
3. Рыцари, которые должны выбираться независимо, чтобы представлять интересы своих графств, назначаются лордами, теряя, таким образом, независимость.
4. Юстиция совершенно коррумпирована. Заседания судов проходят в глухих местах, куда иногда нужно добираться пять дней. Суды выдают разрешения на сбор налогов полностью по воле местных баронов. Лорды безнаказанно захватывают людей, требуя за них выкуп.
5. Королевские земли во Франции потеряны из-за плохого управления, и предатели не наказаны. (дело было в том, что герцог Бургундский запретил ввоз английской одежды, главной статьи экспорта, во Фландрию, соль и вино больше не поступали из Гиени, а флот был запущен до такого состояния, что французские пираты безнаказанно высаживались на английское побережье)
6. Должности при дворе раздаются низкорожденным выскочкам (намек на Саффолка и его ставленников), тогда как нобли, имеющие на них право, отсылаются от короля прочь (намек на отсылку Йорка).

Петиция Кэйда (или Кэда, как его иногда называют) содержала требования:

1. Земли короны должны быть возвращены короне
2. Ставленники Саффолка должны быть отозваны с занимаемых постов, а Норфолк, Йорк, Экзетер (младший) и Бэкингем должны вернуться в правительство.
3. Безобразия администраторов короны должны быть прекращены, и институт правосудия должен быть призван к порядку.
4. Эдвардианские законы о рабочей силе, ограничивающие свободу передвижения рабочей силы, должны быть отменены.

Вполне логично, что подобные серьезные требования реформ пошли именно из Кента, наиболее промышленно развитой и процветающей части страны, с ее хорошо образованным населением и традициями своего рода средневековой демократии. В мае 1450 года там собрались один рыцарь, 18 сквайров, 74 «джентельмена», большая компания йоменов и несколько священников. Сборы проводились коннетаблями, мэрами городов, приорами, аббатами – это был не стихийный бунт, а хорошо подготовленное выступление. Джек Кэйд был выбран лидером.

Кем он был – неизвестно. Я читала на многих сайтах, что он, вероятнее всего, был ирландцем, воевавшим во Франции, и осевшим потом в Кенте, где он довольно выгодно женился. Сам он не придумал ничего лучшего, как создать себе родословную, сделавшую его кузеном покойного графа Марша и родственником герцога Йорка, назвавшись Джонам Мортимером. Мэйбл Кристи довольно логично аргументирует, что списки разборов дел по восстанию и санкций ясно доказывают, что Кэйд в Кенте был на положении джентельмена. Но вот дальше она утверждает, что Кэйд не мог быть «просто наемником» в прошлом, потому что йомены и сквайры его бы лидером не признали – это зря. Кэйд вполне мог быть наемником, нахватавшимся манер и историй у более родовитых товарищей по оружию. И, как истинный ирландец, мог потом поэтически вплести штрихи чужих личностей в свою собственную.

У стен Лондона Кэйд появился 1 июня. Король, узнав об этом, немедленно распустил парламент в Лейчестере, и отправился в Лондон, куда прибыл 7 июня. Отправив к повстанцам своих представителей, он получил петицию, которая была представлена на рассмотрение совета 17 июня. Неизвестно, что на самом деле думал совет, но влияние на него придворных лордов было неоспоримо, а придворные лорды хотели просто разогнать сброд. Сам король то ли по недооценке сил восставших, то ли по настоянию королевы, к восставшим персонально не обратился, и вообще отправил только небольшой отряд против бунтовшиков. Если точнее, то 24 человека, во главе с братьями Хэмфри и Уильямом Стаффордами. Все погибли.

Здесь нужно сказать, что Мэйбл Кристи описывает события этого восстания совершенно не так, как его описывает англоязычная Вики. Кристи говорит, что король прибыл в Лондон и находился в районе Блэкхет, а повстанцы – в районе Севен Окс. Вики помещает в Блэкхет повстанцев, а короля отправляет в бегство в Варвикшир. Кристи утверждает, что Стаффорды погибли, а Вики – что Хэмфри Стаффорд, лорд Бэкингем (?!), погиб десятью годами позже, хотя, опять же, от рук «людей из Кента». А Уильям Стаффорд – это, согласно Вики, придворный более поздней эпохи. Может, это другие Стаффорды?

Армия короля, услышав о случившемся, взбунтовалась, и заявила, что присоединяется к петиции, и требует голов лордов Сэя и Дадли, Джона Норриса, Джона Сэя, Дэниэла, Тревиллиана и других. Король удалился с советом лордов в Гринвич, где попытался их успокоить, но не преуспел. Тогда он отправил лорда Сэя и его зятя, более чем непопулярного шерифа Кента, Кроумера в Тауэр и распустил войска, которые по дороге прошли через Лондон и разметали там дома Дадли и Томаса Старлью. Вот после этого король действительно уехал из Лондона в Кенилворт, Варвикшир, хотя многие приближенные его от этого отговаривали, справедливо полагая, что его отсутствие приведет к непредсказуемым последствиям.

То, что король явно устранился от ситуации, подлило масла в огонь. Власть не терпит пустоты. И если эту пустоту некому заполнить, начинается общий разброд. «Джентельмены» Восточной Англии собрались в Фрамлингеме, эссексцы двинулись на Лондон, в Дорсете и Сайтхемптоне начались беспорядки. В Вилтшире был растерзан толпой еписков Салсбери, который венчел короля с Маргарет. Его, как и убитого в Портсмуте епископа Чичестерского обвиняли в смерти Глочестера. Армия «Мортимера», то есть Джека Кэйда, пополнилась людьми из Восточного Эссекса. И среди них были, как и среди кентцев, люди значительного общественного положения, вплоть до членов парламента: и джентельмены, и йомены, и аббаты, и коннетабли.

Переговоры о том, впускать ли Кэйда в Лондон, начались 2 июля. И вот здесь уже можно говорить об установке «против Ланкастеров». До того, как король не бросил свое королевство на волю случая, его личность старались держать в стороне от нападок на правительство, обвиняя во всех грехах только его приближенных. Лондон же, как только король его покинул, занял вполне определенную позицию, выкинув из числа олдерменов тех, кто туда попал благодаря покровительству Генриха. Собственно, единственным олдерменом, который был категорически против Кэйда в Лондоне, был некий Ричард Хорн, которого прочие олдермены чуть было не арестовали за это. Тем не менее, в хрониках не осталось категоричного заявления лондонских олдерменов о том, что они постановили открыть Кэйду ворота города. Они впоследствии единодушно заявили, что знать не знали и ведать не ведали о том, что один из них (Томас Годфри) откроет ворота (ну да, словно эти ворота и не охранялись, и словно стражники открыли бы ворота без официальной бумаги!). В общем, Кэйд вступил в Лондон парадным шествием, во всем блеске и сиянии, ударил по Лондонскому Камню, и провозгласил, что «отныне Мортимер лорд в этом городе».

А потом началось преследование «предателей», как водится. Но осуществлялось это при хорошей дисциплине, и носило видимость некоторого суда справедливости. И тут Кэйд сделал фатальную ошибку. То ли власть ему ударила в голову, то ли вино, но он лично вломился в дом одного из отставных олдерменов-ланкастерцев, Филиппа Малпаса. Малпас, предупрежденный кем-то из бывших коллег по совету, успел бежать, и не налегке, поэтому раздраженный Кэйд разрешил своему конвою разграбить то, что осталось. И понеслась по Лондону волна грабежей и погромов.

Уже 5 июля олдермены запросили у стражи Тауэра, лорда Скейла и Мэттью Гофа, защиты их жизней и достояния. Стража, до сих пор стоически не вмешивающаяся в дела за стенами Тауэра, ударила по силам Кэйда на Лондонском мосту, и тут уже завязалось настоящее сражение. Мэттью Гоф, капитан Тауэра, выходец из Уэльса, сам был ветераном французской войны. Он смог вытеснить силы Кэйда прочь из Лондона, но сам при этом погиб. Кстати, на фамильной странице его потомка, Нормана Гофа, я увидела подтверждение, что сэр Хэмфри Стаффорд погиб в битве с войском Кэйда у Севен Окс. То есть, в Вики инфа неправильная. Или в те времена в одном месте собрались два Хэмфри Стаффорда.

Оказавшись выкинутыми из города, повстанцы ворвались в королевские тюрьмы Кингз Бенч и Маршалси, и выпустили оттуда заключенных. Тем не менее, бунт не разгорелся благодаря тому, что умница архиепископ Кентерберийский, сам выходец из Кента, вместе с епископом Винчестерским, собственнолично явились к Кейду, забрали у него петицию для дальнейшего разбора, и объявили полное помилование и ему (как Джону Мортимеру), и всем участникам событий, если они спокойно разойдутся по домам. Сам Кэйд, по записям в Хрониках, произвел на архиепископа и его сопровождение сильное впечатление.

Большая часть повстанцев разошлась, но небольшой вооруженный отряд остался при Кэйде, который утверждал, что помилование не имеет силы без ратификации его парламентом. На самом деле, теперь это была обычная разбойничтя шайка, которая двинулась к Рочестеру, попытавшись по пути ограбить Квинборо Кастл (который отстоял сэр Роджер Чемберлейн). Добыча, захваченная в Лондоне, была отправлена по воде в Рочестер. После нападения на Квинборо, помилование Джону Мортимеру, алиас Джеку Кэйду, было объявлено недействительным, причем впервые объявляется, что оно изначально не могло быть в его случае действительным, потому что было выдано Джону Мортимеру, фальшивой личности. За голову Кэйда была объявлена награда в 1000 марок, он рассорился со своими товарищами из-за добычи, и бежал, опасаясь предательства, в лесной Сассекс. Новый шериф, Александер Иден, преследовал его по пятам, и настиг Хезфилда, где в сражении Кэйд был смертельно ранен.

Отдельные беспорядки продолжали вспыхивать то здесь, то там, и после смерти Кэйда, но это уже явно были скорее грабеж и погромы, чем политические выступления. По расследованию событий восстания Кэда была создана Сомерсетом, вернувшимся в Англию, комиссия. Всего около 10 человек были казнены – очевидно, повинные в уголовных преступлениях.

Между Йорком и Сомерсетом.
Здесь нужно немного написать о Сомерсете, самой близкой после Саффолка личности у престола Генриха VI.
Сомерсет был сыном Джона Бьюфорта, старшего сына того самого Джона Гонта Ланкастера, второго сына короля Эдварда III. То есть, родственник короля. Дети Гонта и их дети вообще держались вместе. Сам Джон Бьюфорт был человеком без особых претензий. Бьюфорты и не могли претендовать на трон, потому что это было одним из условий признания законности их рождения. В Джоне особенно поражает одна черта: верность короне. Не ее носителям, а именно самому институту. В принципе, это было в ситуации единственным выходом: Ричард II и Генри IV – они ведь были членами семьи, оба. И оба Джона, надо сказать, любили. Ричард сделал его маркизом, Генри поручал ему важные дипломатические и военные миссии. Генри даже хотел вернуть ему титул маркиза, который был аннулирован после смерти короля Ричарда, но Джон отказался, сказав, что «маркиз» в этой стране звучит довольно глупо, и он предпочитает оставаться эрлом.

Одним из его четырех сыновей и был Эдмунд Бьюфорт. Старший брат, Джон, был титулован из графа Сомерсета герцогом в 1443 году, и в том же году стал губернатором Гиени, но результаты его командования были настолько неудовлетворительны, что он в депрессии покончил с собой (возможно). Не хватал звезд и Эдмунд, унаследовавший титул, но его это, похоже, не огорчало. Конечно, кое-какие заслуги у Сомерсета были: например, ему удалось в 1431 отвоевать назад потерянный было Арфлер. Но потом он только терял и терял территории, что сделало его на родине фигурой крайне непопулярной.

На самом деле, он решительно ничего не мог бы сделать, но всех интересовал только конечный результат, и ответ на вопрос «кто виноват». Вина Сомерсета была в том, что, будучи Лейтенантом Франции в годы мира, он решительно ничего не сделал для того, чтобы подготовиться к войне. Хотя даже предпринятое усилие только отсрочило бы поражение Англии, но не отменило его. На самом деле, Сомерсет-то страстно желал успехов во Франции, это было бы его единственным козырем против Йорка – но Франция была потеряна.

Сомерсет вернулся в Англию, где Генрих упорно держал его при себе. Почему – понятно. От всего клана Бьюфортов, верной опоры престола Ланкастеров, у него остался только этот. К тому же, Сомерсет не был в числе тех, кто ждал смерти слабого короля, чтобы перехватить корону для себя, а Йорк – был. Ведь в тот момент Генрих, несмотря на годы брака, все еще оставался бездетным, и корона настолько манила Ричарда Йорка, что он самовольно покинул Ирландию на одного из своих помощников, и неожиданно вернулся в Англию тоже.

И что мог сделать король или парламент? Решительно ничего. Ситуация в Англия сложилась так, что бароны стали сильнее и короля, и парламента. На севере вся власть была у де Перси и Невиллов, на Западе – у Девонов и Бонвиллов, в Бедфордшире – у Грея и Фанхоупа, которые еще и вели совершенно самовольные войны между собой. Бароны забрали под себя все, что так легко отдавал король. Например, у одного только Варвика, впридачу к собственным владениям, были под рукой 16 крепостей! К тому же, это были натренированные во французских компаниях военные, приведшие с собой собственных наемников, которых не связывало никакое чувство лояльности к королю и стране, где они служили. Они были верны своему нанимателю, и в ответ ожидали от него денег и иммунитета от закона.

И вот в 1450 году и Сомерсет, и Йорк оказались в Англии. Король назначил Сомерсета на место Саффолка, поскольку доверял ему, и хотел, к тому же, как-то компенсировать скудные доходы друга и родственника. В самом деле, годовой доход герцога был всего 300 фунтов, тогда как годовой доход Йорка был около 6 000 фунтов. Должность главного коннетабля Англии дала Сомерсету 3 000 фунтов в год, но это восстановило против него всех остальных баронов, которые не считали Сомерсета подходящей фигурой для такой должности.

Строго говоря, Ричард Йорк не имел ни малейшего права отставить свой пост и явиться в Англию. Здесь им двигали, помимо мотивов скрытых, мотивы совершенно альтруистические: он решил воспользоваться своим голосом в правительстве и авторитетом среди баронов, чтобы положить конец шабашу королевских любимчиков. А поскольку в те времена такие задачи осуществлялись отнюдь не в парламентских прениях, королевский совет впал в панику, отдав приказ арестовать Йорка в тот момент, когда он ступит на английскую землю. Но ведь и у Йорка опыт боев и интриг был немалый. Он высадился в Уэльсе! Потом, пройдя через земли Маршей, набрал целое войско, объявил своей задачей и обязанностью свергнуть Сомерсета и восстановить справедливость, увернулся от Томаса Хо, и в сентябре 1450 оказался у стен Лондона.

Королю ничего не оставалось, как дать Йорку аудиенцию. Йорк немедленно начал разговор с претензии, что ему пытались помешать занять его законное место в правительстве. Король, по своему обыкновению не любящий ссор, пристыженно извинился за свое распоряжение об аресте герцога, и пообещал, что впредь у него будет возможность беспрепятственно быть услышанным в совете лордов. Но Йорк не затем явился в Лондон, чтобы просто принять участие в веселом ограблении своей страны и своего народа. Поэтому он продолжил речь требованием восстановления справедливости и законности, и наказания «предателей».

”Please if your Highness tenderly to consider the great grundging and rumour that is universally in this your realm of that justice is not duly ministered to such as trespass and offend against your laws, and especially of them that are indited treason, … wherefore I, your humble subject and liegeman Richard, Duke of York, willing as effectually as I can, and desiring surety and prosperity of your most royal person and welfare of this your noble realm, counsel and advise your excellence… for to ordain and provide that due justice be had against all such that be so indited or openly so noised: wherein I offer, and will put me in devoir for to execute your commandments in these premises of such offenders, and redress of the said misrulers to my might and power” (из архивов семьи Пастон).

После этого громкого заявления Йорк удалился в Фозерингей ожидать открытия парламентской сессии, а король... Король снова спрятался от возможных выяснений отношений, то ли в Фиссвике, то ли в Бристоу. Парламент на ноябрь он, все таки, перед этим созвал. И что это был за парламент! Вряд ли до этого лорды когда либо являлись в Лондон в сопровождении такого количества до зубов вооруженных конвоев. Сохранилась переписка Нортумберленда с современным ему Пастоном, не оставляющая сомнения в том, что ожидается серьезная стычка между Сомерсетом и Йорком, в которой, разумеется, надо поддержать Йорка.

Помимо того, что Сомерсет оказался единственным, кого было возможно винить за французские катастрофы, его явная близость к трону тревожила лордов вот по какой причине: Генри IV, очень любивший и ценивший своих сводных братьев, тем не менее актом 1407 года еще раз подчеркнул законность старого решения парламента, узаконившего Бьюфортов, как детей Джона Гонта, с условием, что они никогда не будут рассматриваться как возможные кандидаты на трон. То есть, Сомерсет ни в коем случае не мог быть законным преемником Генриху VI, если бы тот умер бездетным. А вот права Йорков на трон Генри IV то ли проглядел, то ли предпочел не заметить. Вряд ли ему, отцу четверых сыновей, могло придти в голову, что трое из них (Бедфорд, Кларенс, Глочестер) умрут бездетными, а четвертый оставит после себя единственного потомка сомнительного качества. По сути, у Ланкастеров не осталось никого на замену Генриху, кроме Сомерсета. А даже мысль о Сомерсете на троне вызывала у благородных эрлов и английского простонародья колики: Францию продал, так что ж он с Англией-то сотворит! Пожалуй, теоретическая корона на голове Сомерсета не вызывала аллергии только у самого короля и его придворных.

Опять же, бунт Кейда, назвавшегося Мортимером, получил довольно оригинальный резонанс, отозвавшийся в предпарламентских настроениях. Собственно, что люди по более или менее отдаленным от Лондона городкам и деревням запомнили: что некий Мортимер, родственник герцога Йорка, хотел рассказать доброму королю правду и наказать кривду. Понятно, что в палате общин в том году собрались сплошные йоркисты! Кстати, кто был направлен в Кент с карательной экспедицией? Правильно, Сомерсет. Коннетабль. Главный злодей королевства. И пусть эта экспедиция казнила только нескольких мародеров, кто об этом помнил?

Думали ли сами Сомерсет и Йорк о возможности сесть на трон в случае смерти короля? Несомненно. А пока король здравствовал, каждый хотел стать той силой у трона, которая рассматривается естественной и неоспоримой силой наследника престола.

Единственным человеком, способным мыслить ясно, оказался в тот момент только ставший уже кардиналом Кемп. Он пытался напомнить, что Гиень еще не потеряна, и что, вместо ссор дома, было бы неплохо направить подкрепления туда, но Англия, очевидно, уже мысленно распрощалась со своими континентальными владениями, и направила всю накопленную воинственность на дела внутренние. 1 декабря толпа лондонцев-йоркистов напала на Сомерсета, и его спасло только то, что лорд Девон вывез его на своей барке. Толпа утешилась тем, что раскидала резиденцию Сомерсета в Блэкфриарс. На следующий день произошли нападения на сэра Томаса Хо, сэра Томаса Тоденхема и лорда Гастингса. 3 декабря король, в полном доспехе, в сопровождении своих лордов, бронированных не менее внушительно, медленно проехал через весь город, намекнув этим горожанам, что слишком далеко заходить в беспорядках не стоит – силы короля их раздавят и не заметят. После этого король удалился в Гринвич праздновать свой день рождения.

К Рождеству он сделал довольно оригинальный ход, услав прочь Сомерсета, сделав его Капитаном Кале, а сам отправился с герцогом Йорком в Кент, вершить суд над арестованными во время восстания Кейда. Неглупо, очень неглупо! Одновременно король давал понять подданным, что не такой уж он мямля, как о нем думали, и подрывал связь Йорк – Мортимер/Кейд, тем более, что в этой экспедиции казненных было немало. Девять в Рочестере и «много» в Кентербери. Один только Лондонский мост «украсили» 13 голов!

Но парламент, собравшийся после рождественских праздников, в январе 1451, вернулся ровнехонько к тому, на чем прервался: к требованию удалить от двора Сомерсета, герцогиню Саффолк, лордов Дадли и Гастингса, аббата Глочестера (которого Йорк, собственно, уже давно арестовал по пути к Лондону), а также Сэя, Тревильяна и Дэниэла, против которых была направлена еще петиция Кейда.

Палата общин требовала возвращений розданных земель короны обратно владельцу, т.е. королю, который к 1451 году имел уже личный долг в 372 000 фунтов при личном годовом доходе 5 000 фунтов, при том, что его хозяйство поглощало, вдобавок, 24 000 фунтов ежегодно! Генрих, который обычно при подобных дебатах вводил оппонентов в ступор, торгуясь за интересы каждого когда-то им одаренного, согласился на то, что треть раздаренного можно и вернуть короне.

В мае палата общин выпустила, как сказать, кота на стол, выступив с требованием назначить Ричарда Йорка официально наследником престола. Сделал это некий стряпчий из Бристоля, Томас Янг. Причем, в палате общин петиция собрала за собой большинство, тогда как палата лордов в принципе была против. Инцидент закончился так, как обычно заканчиваются подобные инциденты: король просто распустил парламент, а Янга посадил за наглость в Тауэр.

Впрочем, лето королю испортили собственные лорды. То здесь, то там осаждали поднаторевшие во Франции благородные эрлы друг друга в замках. Король метался туда и сюда, гася пожары локальных войн: Кент, Сассекс, Хемпшир, Вилтшир, Нортхемптон, Лейчестер, Ковентри... А герцог Йорк сидел у себя в Людлоу достаточно тихо, но занятый делом, сидел до самого января 1452 года, когда он вдруг издал манефест, отказываясь от своей лояльности королю, и 3 февраля обратился с призывом к жителям Шрюсбери помочь ему избавиться, наконец, от Сомерсета:

«I signify unto you, that, with the help and supportation of Almighty God, and of our Lady, and of all the Company of Heaven, I, after long sufferance and delays, thought it is not my will or intent to displease my sovereign lord, seeing that the said Duke ever prevaileth and ruleth the King’s person, and that by this means the land is likely to be destroyed, am fully concluded to proceed in all haste against him with the help of my kinsmen and friends”.

К Йорку присоединились Девон и Кобхэм, и их объединенные силы двинулись на Лондон. Король, снова вопреки собственной репутации нюни и мямли, поднял лояльные ему силы, и двинулся навстречу герцогу, но – разминулись... В общем, подошел герцог Йорк к Лондону никем не задержанный, но в город, все-таки, не вошел, свернув внезапно в Кент, и разбив лагерь в Дартфорде, где король его, наконец, нашел. Героически разместив свои отряды между лагерем герцога и Лондоном, король открыл переговоры, послав к Йорку епископа Или, Ричарда Вудвилла и Ричарда Эндрю в качестве конвоя. Собственно, в расчеты Йорка не входило воевать, но он не мог и согласиться «мирно разойтись», зная, как легко король перерешивает свои решения. Йорк ответил, что разойдутся его силы только после того, как Сомерсет будет арестован и отдан под суд. После длительного совещания парламентеры ответили согласием.

Непонятно, что сподвигло Ричарда Йорка отправиться в палатку Генриха одному. Возможно, он не хотел, чтобы его появление в лагере короля выглядело уж слишком воинственным и вызывающим. Но он совершил ошибку, и понял это практически сразу, увидев возле короля... Сомерсета. И пришлось Йорку входить в Лондон не победителем, а побежденным, и принять в кафедрале св. Павла клятву никогда не оспаривать действия короля ни словом, ни делом. После этого его отпустили. Можно сказать, что легко отделался, ведь можно не сомневаться, что Сомерсет и сердечно дружившая с ним королевская чета предпочли бы видеть герцога Йорка в каменном саркофаге, но убить человека такой популярности позволить себе они не могли. Король провел последующие месяцы, путешествуя со всем свом двором по стране, несомненно, чтобы быть подальше от Лондона и правительства, разъяренного очередной порцией фиаско с континента.

Тем не менее, парламент, собравшийся в марте 1453 года, был чисто ланкастеанским. Сомерсет и все лорды, изгнания которых требовал Йорк, чувствовали себя прекрасно и были активны, а Йорк – Йорк молчал. Правда, Англии от всего этого проку было мало. Лорды воевали, и воевали серьезно друг с другом, особенно старые враги: многочисленные члены домов де Перси и Невиллов. Этим же летом с королем случился первый приступ болезни, которую все объясняют по-разному. Кто-то считает, что король, утомленный постоянными проблемами и окончательной потерей Франции, впал в глубочайшую депрессию. Кто-то утверждает, что физическое перенапряжение вызвало у него небольшое кровоизлияние, в результате чего некоторые участки мозга безвозвратно пострадали. Кто-то намекает, что король не вынес правды об отношениях между женой и Сомерсетом, открывшуюся благодаря тому, что двор постоянно находился в движении, и связь любовникам стало скрывать сложно. Факт же о болезни короля известен только один: его состояние чрезвычайно напоминало «остекляневшее» состояние его деда Шарля Шестого Французского. И таким он оставался долгих 18 месяцев.

А 18 октября королева родила, наконец, сына. Крестили ребенка со всей подобающей пышностью, и назвали Эдвардом. Только был в то время у королей (а может, и не только) любопытный обычай: отец должен был публично признать ребенка своим, чего Генрих, в его состоянии, сделать никак не мог. Королева попыталась форсировать события через три месяца, притащив младенца Генриху в присутствии герцога Бэкингема, но чуда не произошло. Генрих взглянул на ребенка только раз, и снова закрыл глаза. Поскольку при дворе друзей у Маргареты практически не было, сплетни о том, что отцом ребенка королевы является Сомерсет, набрали такую силу, что дошли до наших дней. Очевидно, больше «свалить ответственность» было не на кого, а дела правительственные были у королевы под контролем действительно только благодаря Сомерсету, то есть они были достаточно близки.

Законнорожденность ребенка при таком своеобразном отце, как Генрих, в любом случае была бы поставлена под вопрос, даже если бы Генрих признал его честь по чести: уж очень появление принца меняло в королевстве расстановку сил. Ричард Йорк больше не мог быть преемником или заместителем Генриха по праву рождения. Максимум, на что он мог расчитывать – быть лидером оппозиции, требующей перемен. Воплощение в жизнь более сильных амбиций потребовало бы смены династии: проще говоря, открытого бунта против короны со всеми вытекающими последствиями. Зато теперь на первую роль в королевстве открыто выдвинулась Маргарита Анжу, как мать наследника престола. Да, власть над мужем у нее была и раньше, и через его авторитет она более или менее двигала события так, как ей хотелось, но по мелочам, просто ради личного обогащения и комфорта. Теперь перед ней открылась куда как более широкая арена, причем без нужды прятаться за чьей-то спиной и формальным авторитетом.

Ричард Невилл, граф Салсбери.

Строго говоря, переходя к военным действиям, герцог Йорк нарушил свою клятву. Правда, его к ней принудили, прибегнув к некрасивому ходу, да и выхода у него не было. Позже аабат Ветемштедт писал, что герцог получил от папы освобождение от этой клятвы, но вряд ли у него было в тот момент время писать папе и ждать ответа.
То, что Йорк не планировал войну заранее, ясно из того, с какими силами он и Салсбери двинулись на юг в мае 1455 года. Даже с присоединившимся по дороге Варвиком, они собрали только около 3 000 человек. На западе Норфолк к тому моменту своих людей собрать еще не успел. Впрочем, не в лучшем положении был и Сомерсет. Из Лондона, где он находился возле короля, он собрал весьма небольшую армию в Лейчестер: своего сына Дорсета, герцога Бэкингема с его сыном Стаффордом, Нортумберленда, Девона, Пембрука, Вилтшира, Ормонда, и лордов Клиффорда, Дадли и Руза. Йоркисты встали лагерем в Ройстоне.

Всё еще можно было спасти, потому что Йорк отправил манифесты как напрямую к королю, так и через архиепископа Кентерберийского, где подчеркивал, что он и его союзники продолжают считать себя подданными короля, и их действия направлены только на что, чтобы спасти его от вредоносного влияния Сомерсета и его лордов-союзников. Позднее выяснилось, что оба письма были задержаны Сомерсетом, и король так и не узнал причины бунта Йорка. Впрочем, вряд ли что-то изменилось бы, даже если бы король получил обращения герцога. Это ведь был уже не первый случай, когда страна качалась на грани гражданской войны из-за Сомерсета, и каждый раз король выбирал Сомерсета, но всё как-то устаканивалось, хоть и с трудом. С какой стати тихий упрямец Генрих вдруг решил бы мыслить государственно?

Вместе с Сомерсетом король выехал из Лондона 21 мая, и на следующий день их силы заняли позиции у городка Сент-Олбанс. Йоркисты сгруппировались неподалеку. Средневековая куртуазность военных действий была в тот момент еще не совсем отброшена, поэтому ланкастерцы послали герцога Бэкингема, который был братом жены Салсбери, парламентером с официальным вопросом о намерениях йоркистов. Три Ричарда ответили, что они, верные слуги короля, пришли освободить его от предателей, и не успокоятся, пока те не умрут, или они сами не умрут в соей праведной борьбе.

Чего они хотели достичь? Во-первых, Генрих был до мозга костей лоялен своим. Во-вторых, даже если бы он дал себе труд задуматься о ситуации, Сомерсет был, практически, последней картой ланкастерианской колоды. В-третьих, Сомерсета он просто-напросто считал своим другом, а друзей не предают даже короли. Очевидно, Генрих был взбешен до того предела, на который он был способен, потому что ответил Ричардам посланием, которое заслуживает быть приведенным полностью.

«I, King Harry (?), charge and command that no manner of person, of what degree, or state, or condition that ever he be, abide not, but void the field and not be so hardy as to make any resistance against me in mine own realm; for I shall know what traitor dare be so bold to raise a people in mine own land, where through I am in great disease and heaviness. And by the faith I owe to St. Edward and to the Crown of England, I shall destroy them every mother’s son; and they shall be hanged and drawn and quartered that may be taken afterward, of them to have example to all such rising of people within my land, and so traitorly to abide their King and governer. And, for a conclusion rather than they shall have any Lord here with me at this time, I shall this day, for their sake and in this quarrel myself live or die”

Что оставалось делать Йорку? Он атаковал. Не вдаваясь в подробности, скажу, что исход битвы решил военный гений Варвика, что Сомерсет, Нортумберленд и лорд Клиффорд погибли, герцог Бэкингем был ранен в лицо стрелой, а король остался у своего стандарта в полном одиночестве, и тоже был ранен стрелой в шею, после чего кто-то увел его в какое-то укрытие, где его и нашли позже Ричарды. Они опустились перед ним на колени, и король попросил их прекратить кровопролитие. Очевидно, вид брошенного всеми, раненного короля потряс Йорка, Варвика и Салсбери настолько, что они ничего не сказали им о гибели Сомерсета, а просто отвели в Аббатство, и оставили на попечении аббата Ветемштедта.

Йоркисты в раже битвы практически разнесли Сент-Олбани, и аббат боялся, что та же судьба постигнет и само Аббатство, но обошлось. Историки не считают эту битву слишком значительной, но она, все-таки, поражает воображение своей свирепостью. Жители бежали, многие погибли, трупы лежали на улицах, никем не прибранные, пока аббат не обратился с просьбой о погребении погибших непосредственно к герцогу Йорку. После этого убитых собрали и похоронили. Сомерсет, Нортумберленд и Клиффорд были похоронены на территории Аббатства, но их могилы историки опознать не смогли, что говорит о том, что захоронены те были без всяких почестей, обычных для людей их ранга.

Короля перевезли в Лондон, во дворец епископа. Непохоже, чтобы его свободу как-то ограничивали, но либо никто особенно им не занимался, не то он сам не доверял тем, кто находился вокруг него, но сохранилось его письмо от 5 июня, написанное из Вестминстера, физиатру покойного герцога Глочестера, чтобы тот прибыл 12 июня осмотреть рану короля в Виндзор. Позднее король, королева и принц отправились в Хертфорт.

Правительство йоркистов было сформировано, сам Ричард Йорк стал Коннетаблем Англии, Ричард Варвик – капитаном Кале, а Ричард Салсбери – канцлером герцогства Ланкастер, которое давно уже нуждалось в хозяйском присмотре. Лорд канцлер остался прежний, архиепископ Кентерберийский. Преследованиям своих врагов йоркисты снова не стали заниматься. Девона, правда, вернули в заключение. Парламент, собравшийся в Лондоне 9 июля, начался напряженно, и король даже запретил проносить оружие на заседания, пока лорды мудро не решили свалить трагедию Сент-Олбани на покойного Сомерсета, которому, понятное дело, было уже все равно, в чем еще его обвиняют. Остальные были огулом помилованы. Все лорды принесли свежую вассальную клятву королю, тот, получив наконец адресованные ему письма Ричардов от 21 и 22 мая, расчувствовался – и, почему-то, одарил щедро Салсбери. Наверное потому, что тот отправлялся приводить в порядок растрепанную королевскую вотчину.

Этот парламент замечателен там, что специальным декретом посмертно очистил покойного Глочестера от подозрений в измене. Никакого практического смысла в этом не было, наверное, йоркисты просто хотели сделать жест доброй воли в сторону ланкастерцев.

Всё затихло, но это вовсе не было знаком воцарившегося порядка. Королева кипела яростью, ставленники Сомерсета, потерявшие должности, жаждали реванша, и кровь, пролитая в Сент-Олбани, требовала крови.

Второй период власти йоркистов не принес, к сожалению, никакого мира в страну. Чтобы представить себе то, что творилось, достаточно привести в пример деяния семьи лорда Девона, которого Генрих снова зачем-то освободил. Вернее, понятно, почему. Речь и дет о 13-м лорде Девоне, Томасе де Кортни, который начал с того, что в 1452 году помогал Йорку, но когда тот не стал терпеть беззаконий и посадил чрезмерно воинственного лорда в крепость, то подружился с королевой. Причем, подружился до такой степени, что она устроила брак его сына со своей родственницей, Марией Майнской.

Этот сын, тоже Томас, устроил, например, такое. Однажды ночью он окружил дом Николаса Рэдфорда, юриста, в городке Киртон, Девоншир. Его люди подожгли ворота, и стали громко кричать, что «горим, горим!». Когда люди Рэдфорда открыли ворота, чтобы увидеть, что там творится, люди Кортни ворвались в дом юриста. Тот забаррикадировался наверху, но сам Томас Кортни уговорил его спуститься и переговорить лично с сыном лорда, обещая неприкосновенность. Тот повиновался. Глупо, конечно, но стоит помнить, что люди Англии все еще немного верили в закон, который работал в стране столетия. Опять же, могли сработать сословные убеждения, доверие к слову аристократа. Закончилось всё понятно как: Рэдфорду перерезали горло, а дом ограбили и подожгли. Сам лорд Девон и вовсе ворвался в кафедральный собор Экзетера и взял там несколько заложников, с требованием большого выкупа. К счастью для окрестностей, лорд умер в 1458, а его сыну к тому времени стало некогда разорять окрестности. Но подобное творилось практически повсюду.

А король? А король в июле 1455 года, после парламента, удалился в свой Хертфорд, где и провел довольно приятное лето, далекий, как всегда, от проблем своего королевства. Осенью, в октябре, он снова впал в свое странное, отрешенное состояние – на этот раз всего на 4 месяца. Королева перевезла его в Гринвич, и полностью посвятила себя уходу за мужем. Йорк, снова получив полномочия Хранителя, умчался наводить порядок в Девоншире, и вернулся в феврале 1456 года к парламенту, вместе с Варвиком. И тут начались чудеса, потому что лорды вскоре обнаружили, что никто не спешит с ними дружить. Дело, конечно, было в королеве. Все знали, что сам Генрих стал относиться к Йорку довольно тепло, после того, как тот повел себя благородно, имея всю возможность повести себя жестоко. Но вот королева ненавидела Йорка всем сердцем, и этого не скрывала. Поползли слухи, что она может получить регенство на время болезни короля, и тогда уж Йорку мало не покажется.

Генрих, вопреки ожиданиям (и, возможно, чаяниям) пришел в себя как раз перед парламентом. Йорк, разумеется, остался на прежнем посту, но в мае начались снова странности. Йорк удаляется в Сандал. Варвик – в Варвик. Маргарет с сыном – в Тютбери, приблизительно на пол-пути между этими двумя, переехав в июне в Честер. А король отправился в Шин. Каждый убрался в свой угол.

Йорку, правда, грустить не дал шотландский король Джеймс II, который объявил, что больше не считает себя связанным словом верности Англии, на что Йорк заметил, что Джеймс – вассал Генриха, а не свободный союзник, на что тот сделал военную вылазку в Нортумберленд. И снова Йорк помчался гасить пожар.

Летом король с королевой встретились в центральной Англии, попутешествовали изрядно, а в начале октября стало понятно, для чего вились круги: совет от имени мужа созвала Маргарет, причем созвала в самом сердце ланкастерианских владений: в Ковентри. Никто и оглянуться не упел, как двоих ставленников Йорка сместили, даром что Лордом Канцлером был сам архиепископ. На его место назначили епикоскопа Винчестерского, а Лордом Казначеем – эрла Шрюсбери. Не зря, не зря Маргарет колесила летом по городам и весям. Йорка, впрочем, не тронули. Из писем Пастонов понятно, что этим жестом королева, как минимум, смертельно оскорбила Бэкингема, которому смещеные приходились сводными братьями, и заставила Йорка насторожиться еще больше. Они давно следили друг за другом с неприязнью, но теперь королева, по сути, объявила герцогу войну.

Всё шло ни шатко, ни валко до самого августа 1457 года, когда Англия получила чувствительную оплеуху, рассеявшую последние сомнения в том, в каком положении находится страна. Большая группа французских пиратов под командой самого Пьера де Брезе, высадилась в Кенте, захватив Сандвич! С этой высадкой дело темное. Современные французские и английские сайты единогласно говорят, что сделал он это ради королевы Маргариты, будучи ее давним другом. Мэйбл Кристи возражает, в начале двадцатого века, что Маргарита ничего от этой вылазки не выигрывала. Посмотрим, что за ней последовало: Экзетер, главный адмирал, получил по шее, а он был врагом Девона, который, к тому времени, уже выдал своего сына за кузину Королевы. Варвик, чьей силы и богатства Маргарита побаивалась, был передвинут на провальную, по тем временам, должность Адмирала (на которой Варвик, кстати, преуспел сверх ожиданий, на то и Варвик). В конце концов, Коннетаблем-то Англии был Йорк, так что ответственность за безопасность страны лежала, в общем-то, на нем. Его и попытались в ноябре задвинуть обратно в Ирландию, но он воспользовался своим правом назначить туда своего представителя, а сам остался в Англии.

В январе 1458 король решил, что он может помирить две партии, на которые явно разделились его подданные, и созвал в Лондон большой совет. Салсбери прибыл в сопровождении 400 солдат, 80 рыцарей и сквайров, и расположился в Колд Харбор. Экзетер, тоже с немалыми силами, остановился в Темпл Бар вместе с молодым Сомерсетом. Йорк поселился в своем Байнард Кастл, но, по-видимому, не привел с собой никого, кроме обычного конвоя. Нортумберленд и Клиффорд (младшие) вместе с Эгремондом остановились в Холборне. И каждый из них привел с собой 300-400 человек. Последним прибыл из Кале Варвик «с большими силами», как говорит в Хрониках Фабиан, кадровых военных. Они остановились в Грей Фрайарс. То, что лорды не передрались еще до начала совета, является не чудом, а заслугой мэра Лондона, который полностью вооружил 5000 лондонцев патрулировать город днем, и еще 4000 нести ночной дозор.

Король и королева удалились из Лондона 20 февраля в Беркхемстед, где вели оживленные переговоры с вожаками партии ланкастерцев. Вернулись они только 17 марта. Не менее активные переговоры шли и в самом Лондоне – всех со всеми. Можно сказать, что йоркисты заседали в Грей Фрайарс, а ланкастерианцы – в Вайт Фрайарс. Наконец, результаты переговоров были опубликованы. Йорк, Салсбери и Варвик обязались создать фонд для основания часовни при аббатстве Сент-Олбани, чтобы там молились за души всех павших в битве. Йорк раскошелился на 5000 марок для герцогини Сомерсет, потерявшей мужа (что для небогатой семьи было большими деньгами). Варвик заплатил 1000 марок Клиффордам. Салсбери и Эгремонд поклялись хранить мир, и Эгремонд был освобожден от уплаты налогов за предыдущий год. Совет закончился пышнейшей процессий к Сент-Полю, в которой Йорк шел под ручку с королевой, Варвик – в паре с Экзетером, который был на него в большой обиде из-за адмиральского поста, а Салсбери – с молодым Сомерсетом. Король был абсолютно счастлив.

Впрочем, радовался он напрасно. Уже в ноябре Маргарита попыталась сместить Варвика, заменив его молодым Сомерсетом, но тот отказался уволиться до окончания срока, указав, что сместить его может посреди срока только парламент, созвать который королева не посмела. Зато она попыталась избавиться от Варвика, устроив ему западню в самом Вестминстере. Один из служащих напал на человека Варвика, и когда тот позвал господина на помощь, на Варвика обрушился целый отряд. Графу удалось бежать на свою барку, но многие его люди были убиты и ранены. Маргарита, в ярости от того, что попытка не удалась, велела графа арестовать... за нарушение порядка. Тот не стал ждать, пока в его двери постучит бейлиф, а уехал в Варвик, а оттуда, посоветовавшись с Йорком, в Кале, где наемники королевы не могли его достать.

Так королева приблизила час катастрофы, которая снесет в будущем и ее саму, и ее сына, и сам дом Ланкастеров. Была ли она импульсивна, или просто глупа? Похоже, что Маргарита была просто неспособна видеть дальше своего носа, активно и бестолково, но с далеко идущими последствиями, наполняя сварами каждый день своей жизни.

1459 год начался в Англии в атмосфере всеобщего уныния. Маргарита со своей командой были заняты только личным обогащением. Как записано в Хрониках того года, ”the ream of England was oute of all good governaunce, as it had be meny dayes before; for the King was simple and led by couetous counseylle, and owed more then he was worthe”. Очень типичен пример, когда король, отправившись на Пасху в Сент-Олбани, решил одарить аббата своей лучшей парадной одеждой. Проблема была в том, что этих парадных одежд у короля уже почти не осталось, вот и пришлось казначею выкупать у аббата платье своего короля за 50 марок. Позор, конечно, но в таком раздрыге были и финансовые дела короля, и финансы королевства. Королева же, очевидно, не считала разумным тратить свое все увеличивающеся состояние на гардероб мужа: все равно раздарит.
И королева, похоже, подобралась к государственной печати, потому что в апреле все ланкастерцы получили призыв явиться в Лейчестер, взяв с собой настолько много людей, насколько это возможно. Письма были, по большей части, просто запечатаны Большой Печатью, но некоторые были действительно подписаны королем. Неизвестно, знал ли Генрих, что он подписывает, и сомнительно, был ли он в день сбора (10 мая) даже в Лейчестере, потому что вскоре он прибыл в Нортхемтон. Если и был, то покинул город чуть ли не в тот же день, когда туда начали стягиваться его «защитники».

Маргарита, тем временем, посетила Шропшир и Чешир, возя повсюду сына, которому было уже 6 лет. Она придумала неплохой трюк: в обоих городах она устроила приемы, на которых ребенок собственноручно раздавал явившимся значки в виде серебряного лебедя. Кто имел дело с шестилетками, тот знает, как хорошо они умеют всучивать то, что хотят. А принц Эдвард, несомненно, был еще и тщательно проинструктирован матерью, кто именно из явившихся должен быть «отмечен» этим лебедем. Напомню, что лебедь был эмблемой покойного Глочестера, последнего из братьев великого Генри V, которого в Англии знали и любили, заслуженно или нет. В хроники просочился слух, что королева вела переговоры с некоторыми лордами насчет плана уговорить Генриха отказаться от престола в пользу принца Эдварда (и понятно кого в роли регента), но идея повисла в воздухе. Очевидно, лорды-ланкастерианцы предпочитали иметь главой королевства витающего в облаках Генриха, а не цепкую и эгоистичную француженку.

Йоркисты сидели тихо. По-видимому, герцог Йорк твердо решил, что его партия не сделает ничего, что могло бы развязать войну. Конфликт снова начала именно Маргарет, вызвав в сентябре Салсбери на совет. Вызов такого рода в те времена мог означать только одно, а именно, что вызванному будут предъявлены какие-то обвинения, в результате которых тот будет заключен в Тауэр, если не хуже. Салсбери немедленно проинформировал о происходящем Варвика, собрал те силы, которые были в его распоряжении, и отправился в Людлоу к Йорку. Они хотели бы дождаться появления на сцене короля, чтобы переговорить с ним, но Маргарет развязала полномасштабную военную операцию, подняв все силы, которые собирала всё лето, коротко проинформировав короля, что сторонники Йорка восстали, и посягают на престол.

На Салсбери, направляющегося на юг из Людлоу, напал лорд Одли, вокруг которого были сгруппированы люди из Шропшира и Чешира. Напал, потому что получил прямой приказ королевы, которая опередила королевскую армию, чтобы лично наблюдать за ходом сражения с колокольни ближайшего городка. Для Одли бой закончился смертью, лорд Дадли попал в плен – и это учитывая, что у Салсбери были с собой довольно небольшие силы. Но армия была на подходе, и пришлось бы Салсбери плохо, если бы не настала ночь, и если бы один (!) фриар из Остина не устроил ланкастерцам ночное развлечение со стрельбой, в силу чего они были уверены до самого утра, что Салсбери глупо стоит на своих позициях. Можно только вообразить бешенство королевы, когда утром на предполагаемых позициях Салсбери не обнаружилось никого, кроме фриара, невинно объяснившего, что, возвращаясь в аббатство, он нашел большое количество оружия, и решил с ним поближе познакомиться, а стрелял, потому что ему было страшно.

Салсбери вернулся в Людлоу к Йорку. Варвик, оставив командование в Кале на своего дядю Уильяма, вместе с сэром Эндрю Троллопом и шестью сотнями военных из гарнизана Кале, высадился в том же Сандвиче, откуда тоже проследовал в Людлоу, по какому-то капризу судьбы не встретившись с караулившим его неподалеку молодым Сомерсетом. Итак, три Ричарда снова были вместе.

Вызывает изумление, что в таких обстоятельствах эти джентельмены все еще пытались решить дело миром. Они снова написали письмо королю, которое передали приору Ворчестера, и отрядили Уильяма Линвуда принести в кафедрале торжественную клятву от их имени, что они вовсе не затевали смену династии. Но и это письмо не попало в руки короля, его задержал исповедник Генриха, который вернул письмо со словами, что короля они найдут на поле боя. Возможно, нежелание йоркистов поднимать оружие объяснялось пониманием того, что большая часть военных, собранных Маргарет, собралась из чистого и неприкрытого страха перед этой леди, ”whose countenance was so fearful and whose looke was so terrible that to al men against whome she toke a small displeasure her frounyng was their undoing and her indignation was their death”. Такое вот чудовище выкристаллизовалось из экзотированной принцесски, раскидывавшей во время путешествия к мужу свои шелковые туфельки нищим.

И тут Йорк совершил ошибку. Можно бесконечно спекулировать, зачем и почему, но фактом остается, что он объявил, что король умер, и даже велел служить по нему траурные мессы. А король появился на своих позициях 12 октября очень даже живым. Позиция йоркистов была абсолютно безнадежна, и ночью Троллоп со всем гарнизоном, приведенным Варвиком из Кале, просто явился к королю сдаваться. Остальные йоркисты разбежались, кто куда. Сам Йорк, со своим вторым сыном Эдмундом, бежал через Уэльс в Ирландию, где его встретили так, «словно второй Мессия спустился к ним с небес», по словам хроники. Салсбери, Варвик, граф Марш и сэр Джон Динхем бежали в Девоншир, откуда, на рыбачьем судне, отправились в Кале. Известно, что капитан судна, не знающий пути через Ла Манш, наотрез отказался туда плыть, и что навигатором и капитаном во время плавания был Варвик. В Кале их встретили, как героев.

(Кстати, описание дядюшки Варвика, «маленького человечка, который был великим рыцарем» очень напоминает описание сэра Найджела в «Белом отряде», а эпизод с рыбачьим судном – приключения на море в «Черной стреле»).

Больше всех пострадала оставшаяся в Людлоу жена герцога Йорка, когда бравая королевская армия ворвалась в замок, она ”unmenly and cruelly was entreted and spoiled”. Но она была только первой и немедленной жертвой. Маргарет смогла сманипулировать состав парламента таким образом, что тот выпустил прокламацию, объявляющую вне закона герцога Йорка и его сыновей (Рутленда и Марша), Салсбери, его жену и троих сыновей, лорда Повиса, лорда Клинтона, сэра Томаса Харрингтона, сэра Томаса Парра, сэра Джона Коньерса, сэра Джона Венлока, сэра Уильяма Олдхалла, сэра Джона Динхема, Эдварда Бьюрчьера и могих других. Они были объявлены предателями, которых, вместе с их людьми, любой имел право убить без суда и следствия. Все имущество их было конфисковано ненасытной Маргарет. Очевидно, это был чуть ли не первый случай в истории Англии, когда жены и дети ослушников были поставлены в позицию предателей, подлежащих уничтожению. Очевидно, и за это «нововведение» нужно «благодарить» французскую мегеру, которую когда-то поэты прославляли, как утонченную и очаровательную, разумную красавицу.

Трагикомична история с молодым герцогом Сомерсетом, который, получив, наконец, из рук Маргарет вожделенную должность капитана Кале, прибыл к крепости вечером того же дня, что и Варвик с компанией. Понятно, что в Кале его не впустили. Он скомпроментировал себя и ланкастерцев, пытаясь договориться о совместных действиях с французами, причем впустую. А вот к Варвику в Кале стали собираться беглецы из Англии. В Ирландии у Йорка тоже шли дела неплохо, и пошли еще лучше после того, как Маргарет попыталась натравить «диких ирландцев» на герцога. Он даже выступил с вполне конкретным заявлением, что король Генрих никогда не позволял себе действовать так бесцеремонно, и что всю ответственность несет та личность, у которой в руках Большая Печать королевства. Жене Салсбери, Анне, удалось бежать из Англии, и она присоединилась к Йорку в Ирландии. Несомненно, привезенные ею новости о жестокости королевы подлили масла в огонь.

Интересна еще одна история о Варвике и Кале. Сомерсет послал в конце года сэра Ричарда Вудвилла, лорда Риверса, в Англию, чтобы тот получил там подкрепление, достаточное для осады крепости. Варвик прекрасно был в курсе всего происходящего в лагере Сомерсета, поэтому тут же послал Динхема и Венлока в Сандвич, куда они прибыли под видом... балтийских купцов. Лорда Риверса они взяли буквально тепленького, мирно спящего в кровати. Дополнительным бонусом для этих авантюристов стал сын лорда, прибывший накануне. Мало того, что они привезли в Кале Риверса, они привели с собой все большие суда, находящиеся в Сандвиче! Несомненно, лорд Риверс пережил много неприятных часов, когда Салсбери и Варвик крыли его на все корки, напоминая, что он был простым сквайром, пробившимся в ряды знати только благодаря Генри V, и стал лордом только благодаря женитьбе. Риверс вытерпел поношения кротко, и правильно сделал: оставшись с йоркистами, он станет в будущем тестем короля Англии, того самого графа Марша, который обзывал его собачьим сыном.

Герцог Йорк высадился в Англии только в сентябре 1460 года, когда Варвик уже сделал за него всю работу. Очевидно, именно в этот момент прошел перелом в его сознании: уж очень удачно всё прошло, уж очень подходящими были обстоятельства для того, чтобы более или менее сдерживаемые амбиции прорвали плотину лояльности и самодисциплины.

Сначала Йорк отправился в Людлоу, откуда выезжал на многие встречи. Казалось бы, в таких обстоятельствах воссоединение с женой, которая была спасена от смертной казни королем, но настрадалась, находясь под стражей своей сестры, жены герцога Бэкингема. Но все было не так просто. Герцогиня выехала из Лондона в середине сентебря, но не в Людлоу, а в Саузварк, потому что ее муж должен был официально призвать ее. Вызов в Херефтрд пришел дня через три. Процессия герцогини была пышно оформлена, и с неменьшей помпой двинулся на встречу герцог. Только двинулся он в Лондон. Причем, пышность его продвижения была королевской, вплоть до того, что его меч несли перед ним на подушке.

Дальше – больше. Явившись в Лондон в сопровождении 500 человек, Йорк направился прямо в Вестминстер, промаршировал к королевскому трону, который был в тот момент свободен (король открыл парламент, и проводил свое время в охоте и спортивных развлечениях), и положил на него руку. Увидев реакцию лордов, вскочивших с мест, он не посмел сделать следующий шаг: сесть на трон. Архиепископ указал ему, что герцог должен испросить аудиенцию у короля, согласно обычаю, на что Йорк грубо ответил, что «he did not know of any one in the Kingdom whom it did not rather behove to come to him”. Это была вполне определенно выраженная претензия на трон. Архиепископ немедленно покинул зал заседаний, и отправился в королю.

К своему счастью, король именно в тот момент находился у королевы в Уэльсе, поэтому он не знал, что Йорк выбил двери в его палаты, и обосновался там.

Шок был одинаково силен и среди горожан, которые тут же узнали о происшедшем, и теперь с гневом вспоминали, сколько раз Йорк клялся в преданности королю, и среди лордов, которые действовали в искренней уверенности, что они делают благое дело для короля и королевства. Варвик явился вместе с братом Томасом к чрезмерно амбитному дядюшке, поругался с ним в пух и прах, но это ничего не изменило. 16 октября герцог Йорк предъявил палате лордов свое официальное требование трона, обосновывая его тем, что он является прямым потомком короля Генри III. Из писем Маргарет Пастон ее мужу известно, что это заявление вызвало много разговоров среди горожан в стране, но никто не торопился сформировать никакого мнения.

Лорды же просто растерялись. Они попытались столкнуть решение вопроса королю – без успеха, судьям – но те отфутболили его обратно. Тогда палата лордов просто построила своего рода казуистические баррикады между собой и проблемой, как таковой. Они скурпулезно подсчитали, сколько раз Йорк присягал королю, подняли акты парламента с решение передать власть линии Ланкастеров, напомнили, что дед нынешнего короля получил признание права на царствование именно как потомок Генриха III. Увы, это парламент был уже не тем парламентом, что в былые времена. Эти лорды даже не посмели напомнить Йорку, что парламент имеет право выбирать короля даже в обход геральдических законов. Впрочем, вполне может быть и так, что не было у них пыла защищать именно этого короля. При создавшейся ситуации, как они могли утверждать, что линия Ланкастеров более достойна трона, чем линия Йорков? Никак. Ланкастеры дали стране великих государственных умов и воинов – и выродились.
Герцог Йорк отвел свои клятвы королю, утверждая, что получил от них освобождение от папы. Мог, кстати, и получить к тому времени. Что касается решений парламента о ланкастерской линии, то он упирал на линию геральдическую. В общем, все решил снова Варвик, явно дав Йорку понять, что поддерживать его он не станет. Поэтому 25 октября герцог согласился на компромисс, с которым согласился и король, ”in eschuyng of effusion of Christen blode, by good and sad deliberation and avyce had with all his Lordes Spirituelx and Temporelx”

Компромисс заключался в том, что Генрих останется королем до конца жизни, а после его смерти престол унаследует Йорк. Решение довольно двусмысленное: в 1460 году королю было всего 39 лет, а герцог был на 10 лет его старше. Причем, король вовсе не был больным задохликом. Почему герцог решил, что он его переживет? Далее, это решение полностью закрывало сыну короля, Эдварду, путь к трону, что вряд ли устраивало его мать в настоящем, и самого принца в будущем. А уж кто-кто, а Йорк к тому времени должен был бы понять, что с королевой шутки плохи. Но герцог весело кинулся принимать титулы Принца Уэльского, герцога Корнуэльского и графа Чеширского. 31 октября он и его сыновья принесли в Сент-Поле вассальную клятву королю с условием, что тот будет придерживаться договора. Народ на улицах дружно славил короля... и Варвика. Не Йорка.

Почему Генрих так легко лишил своего сына возможности царствовать? Кристи предполагает, что он, очень серьезно относясь к своему титулу, считал его, тем не менее, тяжелой и неинтересной обязанностью, предполагая, что делает сыну услугу, избавляя его от такой докуки. Или что он, в глубине души, считал требования Йорка обоснованными. Лично я склонна думать, что это не так. Что касается первого, то Генрих, возможно, и тяготился весом короны, но никогда не пытался от нее отказаться, и всегда вставал на защиту своих прав, когда угроза им была весьма относительной. Он не был слабоумным, в конце концов, и он был глубоко религиозным человеком, принимающим всерьез божественное право короля. Что касается второго, то Генрих всегда с необычной для его стиля энергией защищал дом Ланкастеров и всех к нему принадлежавших. Не верю, что он подвергал сомнению права своей линии. Скорее всего, как человек слабый и склонный до последнего увиливать от прямого противостояния, он решил, что проблема со временем как-то сама решится по божьей воле и с божьей помощью (в его пользу, разумеется).

На всякий случай, через неделю Йорк взял на себя и еще один титул: Защитника Королевства, хотя обстоятельства не подразумевали наличия необходимости в этой должности. Разве что Йорк все-таки предвидел, что королева просто так с перспективой стать в будущем никем не согласится. Кстати, он сделал некоторую попытку решить проблему с королевой заранее – скорее всего, раз и навсегда, потому что Маргарете был отправлен подложный вызов от короля в Лондон, но ее предупредили о ловушке, и она осталась в Уэльсе. Узнав о том, что ее сына лишили права на трон, она немедленно послала Экзетера поднимать Запад. Граф Вилтшир, которого, очевидно, заела в Голландии совесть, тоже вернулся из-за границы и остался с Джаспером Пемброком охранять Уэльс. Отец Джаспера, Оуэн Тюдор, тоже остался с ними. Были призваны Девон и Сомерсет, который тихонько вернулся в Англию и жил в Корф Кастл, в Дорсете.

Сама королева с принцем отправилась в Шотландию. Король Джеймс II к тому времени погиб, но его жена, регент при малолетнем наследнике, приняла Маргарет более, чем тепло. А ланкастерские лорды тем временем собирали силы на севере. Я уже писала, что были Невиллы и Невиллы: из-за браков получилось так, что часть членов этого огромного дома оказалась в стане ланкастерцев, а часть – йоркистов. И вот один из Невиллей обратился к Йорку за разрешением собрать войска, чтобы извести в своих краях ланкастерскую заразу. Разрешение он получил, 8 000 человек собрал – и промаршировал с ними прямехонько на север, к ланкастерцам. Лорды-роялисты (Нортумберленд, Невилль, Латимер, Клиффорд, Руз, Даркл, Сомерсет и Экзетер) проводили время, строя планы и разоряя земли герцога Йорка. Постепенно их армия выросла до 15 000 человек.

По какой причине герцог проморгал сбор таких сил – непонятно. Разумеется, он понимал, что на севере у него друзей нет. Поэтому, получив разрешение короля, он отправился туда 9 декабря наводить порядок со своим вторым сыном Эдмундом и графом Салсбери. Взяв с собой всего 6000 человек! А Варвик остался в Лондоне. То ли он решил не принимать участия в делах упрямого дядюшки, раз уж тот был глух к его доводам, то ли сам не считал этот поход чем-то выдающимся. Ирония заключается в том, что, двигаясь к Сандалу, замку герцога, его силы шли практически рядом с силами Сомерсета, и даже имели с ними несколько стычек, но и тогда герцог не понял, с движением какого масштаба ему вскоре придется иметь дело. В Сандале он отпраздновал Рождество, несомненно чувствуя, что практически достиг всего, о чем мог мечтать.

О том, как, собственно, началась битва при Вейкфилде, разные хроники пишут по-разному. Одни – что отряды герцога, занятые сбором продовольствия и фуража, были внезапно атакованы ланкастерианцами. А вот Холл в своих хрониках пишет, что ланкастерианцы выступили из Понтефракта к Сандалу, и вызвали герцога Йорка на бой, от которого тот не мог отказаться, не потеряв лица. Кристи указывает, что Холл – поздний автор хроник, и часто ему доверять нельзя, но в этом случае у него могла быть более достоверная информация, чем у остальных, потому что его предок погиб в этом сражении, и в семье могли сохраниться документы или рассказы о том, как это было. Он пишет, что, пока герцог маршировал вокруг Кастл Хилл, чтобы атаковать центр вражеской армии, заранее подготовившиеся роялисты взяли его в клещи с флангов.

Это была полная катастрофа. Йоркисты потеряли 2500 человек, сам Йорк и Салсбери попали в плен, сын Йорка погиб, многие лорды (сэр Томас Невилл, лорд Харрингтон, сэр Томас Харрингтон). Головы Йорка, Салсбери и Рутленда «украсили» ворота города Йорк. Голову герцога еще и бумажной короной увенчали. Ланкастерская армия потеряло около 200 человек.

.

..

Король Франции Луи XI, после разговора с Маргаретой и ее обещания передать ему Кале, некоторое время действительно пребывал в состоянии сочувственной к ланкастерианцам мечтательности. Очень уж ему хотелось получить эту крепость без хлопот и жертв. Поняв, тем не менее, что дело у дома Ланкастеров гиблое, он заключил в 1464 году с Эдуардом IV мир.
Варвику этого было недостаточно. Ему очень хотелось, чтобы и в будущем Франция не могла оказать поддержку Ланкастерам, и для этого он замыслил женить Эдуарда на сестре жены Луи – на Боне Савойской. Тем более, что такого жениха, как высокий, стройный 24-летний Эдуард сватать было бы одним удовольствием.
Только вот энтузиазма к сватовству жених не проявлял, и поэтому Варвик потребовал у родича объяснений. Бона была девицей красивой, приданое за ней давали хорошее, родня у нее была просто блестящей, так что дело не могло быть в невесте.
К своему ужасу он услышал, что юный король уже успел жениться! Тайно! Да еще на какой-то скромной вдовице какого-то Грея, одного из многих, погибшего во время второй битвы при Сент-Олбани – на стороне Ланкастеров. В общем, была молодица из насквозь про-ланкастерианского рода, да еще удручающе многочисленного.

Варвик почувствовал себя одураченным. Цену своему родичу Эдуарду он знал, и всегда ценил не слишком высоко. К тому же, Варвик прекрасно осознавал, что сел-то на трон и усидел на троне юноша только благодаря энергии самого Варвика. И усилия эти граф предпринимал не ради своего рода и не для того, чтобы стать мастером, управляющим королем-марионеткой, как впоследствии о нем часто писали. В конце концов, он был настолько популярен в мутные времена борьбы с Маргарет, что вполне мог бы и сам сесть на трон. Но он этого не сделал. Он просто был патриотом. И, как патриот, он довольно глубоко связал себя переговорами о женитьбе Эдуарда перед королем Франции. А теперь его усилия были сведены на нет причудой молодого человека.

Еще хуже почувствовал себя Варвик, когда Эдуард стал рьяно устраивать судьбу родичей своей подруги. За два года, с 1464 по 1466 год он протолкнул семерых Вудвиллов в семейства пэров. А тут еще дядя Варвика через жену, лорд Монтжой, был смещен Эдуардом с должности Лорда Казначея ради отца Элизабет Вудвилл. Сама Элизабет перехватила у Варвика молодую наследницу Экзетера, которую он обручил со своим племянником, и выдала ее замуж за своего сына от первого брака. Еще более оскорбителен был отказ Эдуарда женить его брата, ставшего герцогом Кларенсом, на дочери Варвика Изабель.

Но это были, собственно, домашние разлады, которые Варвик как-то еще мог бы стерпеть. Худшее только начиналось. Поскольку граф был полностью убежден в важности вечного мира с Францией, Эдуард послал его в 1467 году договариваться с королем Луи об условиях. Как только он уехал, король срочно обручил свою сестру Маргарет с наследником герцога Бургундского. Поэтому, когда Варвик вернулся с французским посольством, его встретил очень холодно настроенный Эдуард (который успел сменить и Лорда Канцлера, одного из Невиллей, на своего человека). Послы уехали ни с чем, а потрясенный граф на год заперся в своем поместье. За это время пропасть между ним и королем углубилась: королю нашептывали на Варвика Вудвиллы, а страна, ненавидящая новых фаворитов, снова зашевелилась.

Гром грянул в 1468 году, когда Эдуард объявил на майском парламенте, что он возобновляет свои претензии на французский трон. В ответ король Луи просто спустил с привязи экс-королеву Маргарет. По всей Англии заполыхали очаги ланкастерианских восстаний. Джаспер Тюдор прошелся по северу во имя короля Генриха. Эдуарду очень быстро стало не до завоевания Франции. Около Варвика начали группироваться его друзья и родственники. Забавно, но среди них оказался и Джордж Кларенс, который не имел ни малейшего желания отказываться от Изабель Варвик ради своего брата-короля. Варвик, подумав, выдвинул свою политическую программу. Ланкастерианцем он не стал, но, как и при Генрихе, он ратовал за хорошее управление и справедливую администрацию, и против фаворитизма.

В апреле 1469 года Варвик с женой и дочерьми отплыл в Кале, а через 2 месяца в Англии начались восстания. Первое из них, в Йоркшире, было поднято одним из друзей Варвика – сэром Джоном Коньерсом, под именем Робина из Редесдейла. Второе было поднято ланкастерианцами, и его возглавил Роберт Хильярд под именем Робина из Холдернесса. Монтегю разбил ланкастерские силы, но сражаться со своими отказался. В Йоркшир пришлось отправиться самому королю, как Варвик и расчитывал. Потому что брат короля, Кларенс, немедленно ускользнул к Варвику в Кале и торжественно обвенчался с Изабель. И вот 12 июля Варвик вернулся в Англию, и отправился, сопровождаемый многочисленными последователями с юга, в Ноттингем, где находился Эдуард.

Очевидно, Эдуард к тому времени начал уже что-то понимать, потому что 9 июля он отправил в Кале письма брату и Варвику:
”Brodir… we truste ye wole dispose you accordyng to our pleser and commandement, and ye shal be to us right welcome”
“Cosyn, we grete you well… and we ne trust that ye shulde be of any such disposicion towards us, as the rumour here renneth, consederyng the trust and affection we bere in you… And cosyn, ne think but ye shal be to us welcome”
Скорее всего, адресаты покинули Кале раньше, чем получили эти письма.

То, что произошло потом, довольно красноречиво говорит о том, какой беспорядок царил в то время в политике Англии. В Ноттингеме собирается совет, на котором лорд Монтжой требует от Эдуарда сместить Вудвиллов собственной безопасности ради. Эдуард соглашается, и начинает движение к югу, чтобы соединиться с силами, которые ведет из Уэльса Херберт. Северные повстанцы под командованием Коньера и Латимера тоже спешат к югу, и становятся между силами, идущими из Уэльса, и Эдуардом. Туда же приближается и Варвик. Херберт, Коньер и Латимер сходятся в битве, в которой Латимер погибает, но и Херберт с братом попадают, в свою очередь, в плен повстанцам (оба были обезглавлены). В этот момент королевская армия узнает о приближении Варвика, и... ну да, разбегается. Эдуард сам ищет укрытия в Бэкингемшире, но его там среди ночи арестовывает архиепископ Невилль и доставляет прямиком к Варвику. Варвик тем временем истребляет тех Вудвиллов, которые находятся в пределах досягаемости, и не обращает на короля ни малейшего внимания.

В октябре они все вернулись в Лондон, подчеркнуто дружелюбные друг к другу. Лордам стоило бы поспрашивать о реальном положении вещей у своих слуг и служащих, потому что из писем Пастонов ясно, что как раз там-то враждебность была открытой.

В марте 1470 года Эдуард собрал большие силы для подавления какого-то невнятного восстания в Линкольншире. В связи с дружескими отношениями, к нему присоединился и Варвик. Восстание действительно как бы имело место, и его руководитель был обезглавлен, и тут Эдуард внезапно напал на Варвика, утверждая, что восстание было спровоцировано им, и что вождь восставших сказал об этом на последней исповеди. Варвик к такому повороту дел был совершенно не готов, и еле унес ноги, успев захватить свою семью и ценности. Бежал он, как обычно, в Кале, но в этот раз город не открыл ему ворота.

Что оставалось делать Варвику? Только просить убежища у короля Луи. А тот увидел в этом интереснейшую возможность примирить Варвика и... Генрихову Маргарет. Невозможно? В других обстоятельствах это было бы невозможно, но при данном раскладе эти двое не только договорились, но даже породнились: вторая дочь Варвика, Анна, вышла замуж за сына Маргарет, Эдуарда, которому было уже 17 лет. Чего договаривающиеся стороны совершенно не учли, так это чувств герцога Кларенса, который надеялся сесть со временем на трон вместо брата, и именно поэтому прибившегося к Варвику. Теперь же естественной сменой Эдуарду IV становился Эдуард Ланкастер. Таким образом, в самом центре нового союза Варвик-Маргарет появилось слабое звено, потому что Кларенс отшатнулся снова к брату – в полной секретности.

Варвик высадился в Девоншире 13 сентября, и такой силой обладало его имя, что весь Запад Англии приветствовал его, и он начал продвигаться к Лондону совершенно беспрепятственно, пока не узнал, что Эдуард находится в Ноттингеме. Варвик свернул на Ноттингем. Королевская армия снова начала таять при его приближении. И снова Эдуард бежал – на этот раз ко двору герцога Бургундского, где герцогиней была его сестра, так предусмотрительно выданная за герцога против воли Варвика.

В Лондоне начались спонтанные беспорядки, Элизабет Вудвилл бежала ночью в Вестминстер, где через месяц родила будущего Эдуарда V. Епископ Винчестерский, старый друг короля Генриха, пришел 3 октября торжественно освобождать того из Тауэра. Вернее, в Тауэре тот и остался, просто перешел в королевские апартаменты. А 6 октября в Лондон с триумфом вошел Варвик в сопровождении Кларенса, который все еще был с ним. 13 октября Генрих был торжественно коронован снова, проехав через весь город во главе торжественной кавалькады под верноподданические крики толпы.