Молодые годы Генриха 5го.

Коронация Генриха.

Генри Бьюфорт.

До сих пор историки гадают, почему англичане высадились во Франции, не встретив вообще никакого сопротивления. Разумеется, место высадки держалось в секрете долго, но за 2-3 недели до отплытия такого огромного флота Париж знал уже совершенно точно: кто, в каком количестве, и куда. Возможно, у французов банально не было денег на подготовку хоть какой-то линии обороны: карусель внутренних распрей опустошила казну, а появление сборщиков налогов превратилось и вовсе в балаган – население просто пряталось от них. Сами французские крестьяне были доведены до той точки, когда им было уже все равно, грабят их свои или чужие. В любом случае, высадка войск Генри V во Франции прошла абсолютно спокойно, хотя заняла она три дня.

Активизировались французы только к 17 августа, когда Генрих начал готовить осаду городка Харфлёр, который сам по себе не имел никакого значания, но был хорошо укрепленной крепостью, закрывающей путь в Нормандию. До того, как англичане толком обложили город, туда успел прорваться сир де Гонкур, который привел с собой 300 пехотинцев. Героем этой осады стали герцог Кларенс, который, благодаря окружному маневру перехватил обоз со снаряжением, направляющийся в город, и чудовищной величины английские бомбарды: London, Messenger, King’s Daughter. За несколько дней стены крепости и часть самого города были превращены в руины.

Надо сказать, что англичане Генри в случае Харфлёра проходили своего рода полевую практику, потому что осады они не использовали довольно давно. Король сам обходил город каждый вечер, делая заметки о том, насколько расходится практика с теорией книги Гвидо ди Колонны «De Re Militari”, не так давно переведенной на английской Xокклевом специально для Генри (который, кстати, активно вводил в своем королевстве использование английского языка вместо латыни). Одно неудобство осад было очевидно: и гарнизон, и осаждающие довольно быстро стали страдать от последствий скопления большого количества людей на узком пятачке пространства. Лихорадка, дезинтерия, необходимость строго нормировать продукты. При осаде Харфлёра умерли Ричард Кортни, епископ Норвич, и Мишель де ла Поль, граф Саффолк.

17 сентября Генри предложил крепости сдачу, которая первоночально была гарнизоном отклонена, но потом принята с любопытным условием: город сдастся 22 сентября, в воскресенье, если не получит подкрепления. Отцы города пришли в лагерь англичан в качестве заложников, а де Гонкур отправился в Руан, где находилась армия Дофина, и... не получил там ничего. «Мы не готовы», - ответили ему. Де Гонкур вернулся в полуразрушенную крепость с пустыми руками. Сдача крепости прошла с подобающей торжественностью и обменом любезностями. Видным горожанам был назначен выкуп, и они были отосланы в Англию его ожидать. Простым горожанам дали выбор: принести присягу или покинуть город, захватив свое имущество. Сам де Гонкур и другие нобли были вообще отпущены под честное слово, что они 11 ноября явятся в Кале и формально сдадутся. Граф Дорсет был сделан капитаном Харфлёра, ему был дан гарнизон в 300 пехотинцев и 900 лучников. А Генри послал формальный вызов дофину решить войну поединком, прибавив, что будет ждать дофина в Харфлёре восемь дней.

Куртуазность средневековой войны? Не совсем. Сданную крепость нужно было укрепить, разобраться, кто из жителей уходит, а кто остается, и, наконец, эвакуировать в Англию изрядное число больных и получивших ранения. Командовать этим делом назначили герцога Кларенса, который и сам был нездоров, а Генри начал группировать силы для своего весьма смелого предприятия: он собрался пройти маршем до Кале. Кингсфорд подчеркивает, что разные первоисточники упоминают величину английской армии по-разному. Сам он склонен предположить, что в Кале с королем отправились около девятисот пехотинцев и пяти тысяч лучников.

Кстати, уже сам метод ведения Генрихом войны во Франции говорит о том, что это проходило именно завоевание, а не просто военные рейды, к которым французы привыкли в 14-м веке. Намерением короля явно не было уничтожать максимально много и максимально эффективно, он предпочитал покорять, шаг за шагом. Генри планировал сделать марш в сотню миль за восемь переходов. Артиллерия была отправлена в Англию морем. Было сформировано три девизии. Фургонами командовали сэр Джон Корнуэлл и сэр Джильберт Амфравиль. Сам Генри с братом Хэмфри и графом Хантингтоном командовали центром. Арьергардом командовали герцог Йорк и граф Оксфорд. Солдатам под страхом смерти было запрещено безобрачничать в населенных пунктах, под страхом же смерти запретили что-либо поджигать. Было только разрешено проводить конфискации продовольствия в тех случаях, когда жители отказывались сдавать это продовольствие добровольно. Но солдаты есть солдаты, и история сохранила рездраженный комментарий Генри, что он не возражает, когда его солдаты наполняют свои бутылки вином, но ему не нравится, что они делают свои животы этими бутылками.

Продвижение проходило более или менее по плану. Были налеты, отраженные без особых усилий, были довольно мирные препирательства с крепостями, мимо которых проходили англичане, который заканчивались откупом продовольствием, но одно из знаменитых сражений, битва при Азенкуре, могло и вовсе не произойти, если бы в недобрый для Франции день арьергард английской армии не натолкнулся бы на некоего гасконца, который утверждал, что впереди короля и его армию ожидает засада – армии величиной в 6 000 человек. В принципе, неясно, а была ли эта засада. Летописец из Сен Реми проклинает проклятого гасконца, утверждая, что если бы не он, англичане спокойно промаршировали бы в Кале. К нему примыкают историки, утверждающие, что враждебность и взаимное недоверие между французскими принцами действительно не свидетельствуют о том, что они готовы были дать битву объединенными силами. Другие историки говорят, что французская кавалерия не потерпела бы позора спокойного продвижения англичан к Кале. В самом деле, невозможно утверждать, что было нелогично для французов давать сражение, если логика и амбиции ноблей Арманьяка не имеют между собой ничего общего.

Я не буду описывать здесь битву при Азенкуре – ее детально описание есть в сети на любом языке. Скажу только, что сама битва продолжалась не более трех часов, и это был сплошной хаос. В какой-то момент чуть не погиб Хэмфри, которого король спас сам, в какой-то момент король переоценил силы французов, и приказал убить пленных (избиение было остановлено, когда французы отступили), пленные вообще сдавались по нескольку раз, потому что до них никому не было дела. В этой битве навечно прославил себя и свою породу мастиф сэра Пирса Ли, который не допустил врагов к своему хозяину, когда тот был ранен (сэр Ли позднее умер, но пес был с почетом привезен в родное поместье, где стал родоначальником знаменитой линии мастифов).

Тем не менее, если подсчитать потери, то становится ясным: среди французов хаос был большим. У них в битве погибли 3 герцога, 5 графов, 90 баронов, 1500 рыцарей, а общее количество погибших составило около 10 000 человек (очевидно меньше, но средневековые летописцы любили круглые цифры). Англичане потеряли одного герцога (Йорка), одного графа (молодого Саффолка), одного барона (сэра Ричарда Кигли), и одного рыцаря (Дэвида Гама, сквайра короля Уэлса, который погиб, защищая своего сеньора). Общее количество погибших у англичан составило примерно сотню человек. В плен англичанам попала масса французов, самыми важными из которых были герцоги Орлеан и Бурбон, маршал Boucicoult (не знаю правильной транскрипции имени), и Артур де Ричмонт, будущий сенешаль Франции.

После битвы англичане благополучно добрались до Кале, рядовые вместе с их добычей были оттуда немедленно отправлены в Англию (всю эту прорву народа в Кале было бы просто не прокормить!), а Генри остался со своей высокородной добычей дожидаться пленников, отпущенных из Харфлёра под честное слово. Когда те явились, король 16 ноября отплыл в Англию, и, несмотря на сильнейший шторм, благополучно прибыл в Дувр вечером того же дня. Говорят, что горожане Дувра в буквальном смысле перенесли короля-победителя на берег на своих плечах. Это был триумф, это были дни в буквальном смысле слова общенационального ликования. После посещения Кентербери, Генри вступил в Лондон в субботу. Это было именно вступление, потому что вряд ли Лондон до этого хоть один раз так приветствовал своего короля:

”Welcome, Henry the Fifte, Kynge of Englond and Fraunce”

Генрих покоряет Нормандию.
1 августа 1417 года Генри V отправился во второй французский поход. И снова сюрприз: высадился он не у Арфлёра, который мог бы служить базой, а в маленьком, ничем не замечательном местечке Туке. Гарнизон там был никакой, и после того, как англичане постояли под стенками замка неделю, произошла торжественная сдача.
Теперь нужно было решить, куда двигаться дальше. На совете обсуждили возможность осады Анфлёра, но было решено, что проблемы и затраты на штурм этой неплохо укрепленной крепости превысят пользу от ее завоевания. Ведь надвигалась зима, и провести ее было желательно со всем возможным комфортом. Поэтому было решено идти на Кан. 13 августа Генри с войском неторопливо двинулся к Кану, выбирая максимально удобный маршрут для войска, заодно отрезая добычу от коммуникаций и очищая окрестности от врага.

Французы совершенно просмотрели маневр с герцогом Кларенсом, которого Генри послал с обозом и легким сопровождением короткой дорогой, вдоль побережья. Французы были в полном шоке, увидев англичан под стенами аббатства св. Стефана. А аббатство это было старинное, основанное еще самим Вильгельмом Завоевателем, имело оно крепкие стены и господствующее над местностью положение. Англичанам пришлось бы нелегко, если бы французы не решили в панике разрушить аббатство, чтобы лишить врага опорного пункта. Один из монахов решил аббатство спасти, и передал англичанам, где в стене имелось слабое место, через которое они могли бы легко попасть во внутренний двор.
Монаха можно легко понять, ведь в этом аббатстве был похоронен сам Вильгельм, и построено аббатство было, как плата за разрешение на брак Вильгельма с Матильдой (через несколько веков кальвинисты разобъют гробницу короля и расбросают его кости).

Аббатство было взято 17 августа, и Генри, который прибыл в Кан на следующий день, устроил там свою штаб-квартиру, из окон которой мог, по сути, наблюдать за городской жизнью. 4 сентября город пал, а Генри хладнокровно позволил своей армии делать с ним все, что заблагорассудится, только с некоторыми ограничениями: церкви нельзя было жечь, а священников и монахов нельзы было убивать. От женщин тоже было велено держаться подальше.

Замок, тем не менее, держался, и с гарнизоном замка договорились, что если они не получат помощи в течение 10 дней, то замок будет сдан. Пока французы (снова бесплодно) ждали подкрепление, Генри послал брата Хэмфри в Байё, договариваться с этим узловым городом и окружающими его городами и деревнями о сдаче. Всего 14 населенных пунктов обещали сложить оружие, если гарнизон Кан сдастся, не получив подкрепления. Так и вышло. К 20 сентября Генри получил, таким образом, изрядную территорию Нормандии.

Генри остался в Кане ненадолго, чтобы проследить за сдачей крепости, и решить некоторые административные вопросы, касающиеся управления покоренных территорий. Сдачу гарнизона крепости провели с подобающими военными почестями, солдатам было под страхом смерной казни запрещено касаться имущества и женщин сдавшихся. Можно было бы прослезиться над такой церемонной куртуазностью, если бы не то, что английская армия совсем недавно вдоволь отыгралась на горожанах Кана.

Впрочем, Генри был умным администраторам. Он снова позволил всем желающим горожанам покинуть Кан вместе с гарнизоном, гарантировав неприкосновенность как им самим, так и их имуществу. Остались те, кто принес присягу новому королю. Над территорией была установлена военная администрация, которая равно подавляла бунты, если и когда они вспыхивали, и препятствовала собственным солдатам заняться грабежом. Что, естественно, сразу привлекло на сторону Генри симпатии местного крестьянства, которое к подобной заботе не привыкло. Но, конечно, англичан боялись. Например, когда те подошли к Лизьё, они нашли городок, полностью покинутый жителями. Гарнизон Арзентана сдался, даже не пытаясь сопротивляться. Та же история повторилась в Сизе.

Одновременно левое крыло армии под командованием сэра Джона Типтофта, действуя восточнее, присоединило к завоеванному еще пять городов.

Некоторое сопротивление попытался оказать хорошо укрепленный Алансон, но гарнизон, увидев, как легко англичане справились в пригородах, начал обычные переговоры о сдаче, при условии, если не подойдет помощь. Помощь и в этот раз не подошла, и Генри вступил в Алансон 24 октября 1417 года. Там он остался на целый месяц. За это время его армия подчистила окружающие территории и доставила снаряжение под самые стены Ле-Мана.

Такой блицкриг англичан выглядит чудом, и пропаганда короля объясняла его тем, что Генри, по сути, не завоевывал чужое, а возвращал свое, законное, то есть пользовался благоволением высших сил, которые, как известно, любят справедливость. Но на практике дело могло иметь и более прозаическое объяснение: причиной тому, что Париж не интересовался Нормандией, была внутриполитическая ситуация.

После смерти дофина Джона, у старого короля остался только один сын, Шарль, который был еще подростком. В феврале 1417 года ему только исполнилось 14 лет, то есть в возраст молодого человека он как бы вошел, но был еще полностью зависим от Арманьяка. Здесь у меня небольшая непонятка. Кингсфорд пишет, что дофин Шарль ”was a mere boy, but already married to Marie of Anjou”, а в Вике я читаю, что женился он только в 1422 году, когда был вынужден искать убежища у Иоланды Арагонской.
Как бы не обстояло дело с дофином, ситуация в Париже к 1417 году сложилась такая: Арманьяк решает отделаться от королевы, Изабо Баварской, и отсылает ее в Труа, где заключает в тюрьму. Опять же, Кингсфорд не объясняет, как такое в принципе было возможно, но ведь он пишет о делах англичан, а не французов. Очевидно, французские историки все эти повороты хорошо осветили в своих работах, и я их найду, когда доберусь до Франции.

Старый интриган герцог Бургундский, после смерти дофина Джона оказавшийся как бы не у дел, быстро возглавляет оппозицию. В тот самый момент, когда Генри маршировал к Кану, герцог Бургундский осаждал своих врагов в Париже. В ноябре бургундец предпринял неожиданый налет на Труа, и освободил королеву, которая немедленно провозгласила себя регентом своего безумного мужа (на что имела право), став, таким образом, соперницей собственному сыну. Более того, еще весной начавшийся по инициативе герцога Бургундского мятеж в Нормандии благополучно продолжался, невзирая на вторжение англичан. В тот момент, когда англичане брали один французский город за другим, бургундцы под командованием Алана Бланшарда изгоняли сторонников Арманьяка из Руана.

Каждый форанцузский нобль и властитель оказался в такой ситуации как бы сам по себе, и поэтому неудивительно, что часть властителей предпочла просто договориться с Генри. В ноябре договор был заключен с герцогом Бретонским, и даже Иоланда Сицилийская поторопилась подтвердить через него у Генри права на замли на Майне и в Анжу для своего сына. Собственно, в конце ноября представители правительства дофина встретились с представителями Генри у Туке, но эта встреча не могла привести ни к какому договору: англичане прекрасно знали, что они, даже не начав всерьез воевать, практически покорили всю Нижнюю Нормандию, а у французов даже не было какого-то единого списка требований.

Довольно интересной оказалась декабрьская осада Фалеза, хорошо укрепленного города. Зимние осады могли показаться хуже летних, но на практике Генри доказал, что и у зимних осад есть свои преимущества, если все сделать правильно. Осаждающие были снабжены шерстяной одеждой, для них были построены укрытия, для предупреждения вылазок из крепости осаждающие окружили себя крепким палисадом, да еще и устроили посреди своего лагеря... рынок для крестьян, которые при нормальных обстоятельствах привозили бы свои продукты в Фалез. Помимо прочего, такой ход обеспечил англичанам не только постоянный приток свежего продовольствия, по и расположение окрестных крестьян.

Жители Фалеза полюбовались на открывающуюся картину с месяц, и решили сдаться, пока не начались военные действия, от которых они ничего не выиграют, но многое проиграют. 2 января англичанам открыли ворота. Картину общей радости испортил комендант крепости, сэр Оливье де Миньяк, отказавшийся сдать крепость, которую он считал неприступной.

Крепость действительно впечатляла, но впечатляло и бессмысленное упрямство сэра Оливера, которое могло объясняться родством с героическим Дюгескленом, но времена изменились. В конце концов, через две недели крепость сдали, и гарнизон оттуда выпустили, хотя и без военных почестей, но вот самому коменданту пришлось задержаться. Генри заставил его восстановить за свой счет повреждения замка, которые комендант вызвал собственным безрассудством.

Все поведение Генри Пятого в Нормандии практически сознательно копирует поведение Вильгельма Завоевателя в Англии. Он тоже вовсю пользуется правом суверена организовывать браки девиц и вдовиц, он организовывает для своих приближенных графства, виконтства и баронства, которые, собственно, ложились изрядным грузом на плечи пожалованных, потому что тем приходилось организовывать в новых владениях жизнь и управление. Томас Бьюфорт получил Аркур, сэр Джон Грей – Танкервилль, граф Салсбери – Перш, Гастон ла Фой – Лонгвилль, Артур де Ришмон – Иври, и так далее...
Было сформировано правительство, таким образом, чтобы главные административные посты были в руках англичан, но само управление осушествлялось через местные кадры. Немедленно после высадки. Генри возобновил записи в Rotulus Normanniae куда вносились все официальные документы герцогства еще во времена короля Джона. Сенешалем Нормандии стал Хью Латтрелл, командирами вооруженных сил графы Марш и Салсбери, и адмиралом – граф Саффолк. В графстве была задействована нормальная конституция для Совета.

Крестьянам, ремесленникам и мелкой буржуазии Нормандии было, по сути, безразлично, кто стоит у власти. Им просто некому было быть лояльными. Пожалуй, единственной проблемой среди этой части населения были так называемые бриганы, попросту разбойники, которые появляются при любых кризисах власти. Среди них несомненно были и те, кто хотел бы покинуть Нормандию, но не имел к этому возможности, но большая часть все-таки состояла из обычного межсословного отребья.
Ситуация с аристократией и даже крупной буржуазией была совершенно другой. В свое время из Арфлёра ушли 2 000 жителей, из Кан – около 1 000. Что еще хуже, новую власть не поддержала церковь. Из 40 землевладельцев, подписавших договор с Генри к марту 1419 года, только семеро были рыцарями или вдовами рыцарей. Король снова занялся законотворчеством. 12 апреля 1418 года он предложил сдаться на льготных условиях всем, кто конкретно не поднимал против него оружия и не был повинен в клятвопреступничестве. Были вдвое снижены налоги на соль, пересмотрены другие налоги, было запрещено взымать дополнительные налоги. И, тем не менее, большого успеха политика англичан в Нормандии не имела. Более того, была предпринята попытка компенсировать отток французов притоком англичан в новые колонии, но и здесь ничего не вышло. В Арфлёре, например, к 1435 году было всего около 400 колонистов.

Самым ярким событием компании 1418 - 1419 гг стала осада Руана. Этот город хотел и мог себя защитить, и был городом такой значимости, что его осада не могла не привести к переговорам. Помимо дел славных, были и дела бесславные. Так перед Рождеством 1418 года Руан выгнал из города 12 000 «ненужных» там горожан (всего населения там насчитывалось около 70 000), которых англичане, разумеется, не могли пропустить через свои линии, и завернули обратно. Несчастные остались под стенами города. Король, конечно, накормил за свой счет всю эту ораву голодных на Рождество, и отдал солдатам распоряжение, что они могут давать еду тем, кому могут, и если это будет возможным, но большая часть изгнанных несомненно погибла от холода и болезней, если не от голода.
Переговоры с французами действительно прошли, и заняли, в общей сложности, шесть недель, потому что шли они в два приема. Зачем являлись на переговоры французы – опять же, не совсем понятно. Разве что Орсини передал Генриху портрет сестры дофина. А вот англичане, как всегда, использовали время переговоров на подтягивание сил и перегруппировки. Прибыла и делегация из Руана, с просьбой смиловаться над людьми, находящимися между армией Генри и городом. «Fellows! who put them there? It was not I as ye know well. As for yourselves it is my own city and heritage that you hold against me”. В общем, снова ни о чем не договорились. Что было потом на самом деле – не знает никто. Французы писали, что все население Руана в едином порыве решило умереть, но не сдаваться, англичане – что в городе было восстание простонародья против гарнизона.

Неизвестно, чем бы все закончилось для Руана, если бы архиепископ Генри Чичел не убедил духовенство в бесполезности сопротивления. На переговорах, прошедших 10 – 13 января 1419 года, были договорены условия сдачи. Гарнизону позволялось покинуть город без оружия, сам город должен был заплатить 300 000 крон, но получил взамен подтверждение старинных привилегий. Также в условиях отдельно было выделено, что девять человек из гарнизона англичане отпускать не собираются. Первым именем стояло имя командира лучников Алана Бланшарда – за то, что он вешал на стенах Руана английских пленных. Его казнили в Руане. Другим был Роберт де Ливет, клеветавший на короля (он был отправлен в Англию, где 5 лет провел в тюрьме). Остальным семерым было дозволено себя выкупить.

После падения Руана о каком-то сопротивлении французов в Нормандии говорить уже не приходилось. Падение второго по значимости города королевства должно было, наконец, привлечь внимание Парижа к ситуации и сподвигнуть правительство дофина к серьезным переговорам.

Отредактировано Мария Мирабелла (05-09-2009 22:18:31)

Генрих смотрит на Париж.
Переговоры с дофином действительно были намечены. Предложение встретиться 26 марта 1419 года было сделано буквально на следующий день после сдачи Руана. Но Генри вел переговоры со всеми и повсюду. По сути, ему было безразлично, договариваться ли с герцогом Бургундским, или с дофином, или просто продолжать войну.
Шли активные переговоры о том, чтобы женить Хэмфри на дочери Шарля III Наваррского (это могла быть или незамужняя Мари, или вдовеющая Бланш, или даже Изабелла, которая выходила как раз в 1419 году замуж в дом Арманьяк). Относительно Джона Бедфорда планы были или женить его на какой-то немецкой принцессе, или (совсем уж экзотика) рассматривался вариант «the adoption of Bedford by Queen Joanna of Naples” (дело в том, что она как раз освободилась от своего французского мужа в 1418 и была свободна, готовясь к коронации в возрасте 41, так что замуж за Бедфорда она бы, возможно, и вышла, даже с радостью, но усыновить???). Впрочем, все эти и другие переговоры скорее были просто методом прощупать дипломатически симпатии тех, кто был каким-то образом связан с французским королевским домом.
Король даже не слишком удивился тому, что на рандеву дофин не явился. Разумеется, этот факт мощно использовался в международной проанглийской пропаганде, но о чем король с дофином, собственно, могли договориться? На самом деле, переговоры шли с герцогом Бургундским, с кем было сделано мирное соглашение повсюду, за исключением Нормандии, где англичане продолжали осаду Иври и Гисорса. А к дофину в Прованс отправили Варвика, который должен был встретить наследника французского престола в середине мая. Правда, по пути в Прованс Варвик не удержался от того, чтобы повоевать с дю Шателем, который его внезапно атаковал – что, надо сказать, было актом довольно предательским, потому что Варвик на тот момент находился в полномочиях посла.
Генри не доверял бургундцам, но они были, все-таки, предпочтительнее дофина. Каким бы интриганом герцог ни был, он был, в первую очередь, человеком государственного ума. К 1419 году он понял, что сеть сплетенных им же самим интриг вот-вот опутает его самого, и в этой ситуации даже клеймо англомана было менее опасным, чем борьба фракций внутри французского двора. Дофин же, с беззаботностью юности, действовал заодно с искателями приключений, которые его окружали, и ожидать от него разумных поступков, как от государственного лидера, не приходилось.

Наконец, время и место конференции было назначено: 30 мая, Ла Прю дю Шат. Место было выбрано так, чтобы все стороны чувствовали себя в безопасности, но французы, наученные горьким опытом собственных мирных переговоров, превратили свою ставку в настоящую крепость. На переговоры явились с французской стороны король, королева, герцог Бургундский... и принцесса Катарина. Лично.
Первый день прошел в обменах церемониальными любезностями. Настоящие переговоры начались на второй. Генри подтвердил свои претензии на руку принцессы, и потребовал в качестве приданного за невестой выполнение всех условий Бретонского договора и Нормандию впридачу. Французы потребовали, чтобы, во-первых, Генри отказался от титула короля Франции. Генри согласился с оговоркой, что сохранит этот титул на тех территориях Франции, которые находятся и перейдут в его владение. Вторым требованием было отказаться от всех притязаний на Анжу, Турин, Майн, Фландрию и Бретонь. Это Генри сделать отказался. Третьим требованием было дать слово короля, что ни он сам, ни те, кто займет трон Англии после него, не будут претендовать на корону Франции. Генри ответил, что, договариваясь о встрече с дофином, он был готов на это согласиться, если другая сторона даст то же обещание. По сути, он ответил отказом, и позже уточнил, что считает данный пункт ограничением своей личной свободы. Последним пунктом французы потребовали, чтобы Генри подтвердил мирный договор тремя своими владениями в Англии в виде залога. От этого король отказался, посчитав оскорбительными все сомнения в своей искренности. Затем стороны немного поторговались о размере приданного принцессы.

Вцелом, конференция прошла неплохо. На одной из встреч Генри даже оставил свой вооруженный эскорт за пределами палатки для переговоров, и был устроен пир для сопровождений обеих стран. Гром грянул 30 июня, в день завершения. Выяснилось, что герцог Бургундский успел за это время тихонько договориться с дофином. Что сводило к нулю все результаты конференции. Генри вызвал герцога для приватных переговоров. Если переговорами можно назвать финальную фразу Генри, которая была произнесена достаточно громко для того, чтобы ее услышали многие: ”Fair cousin, we would have you to wit, that we will have your King’s daughter and all we have demanded, or else we will drive him and you out of his kingdom!”

Переговоры с дофином у бургундца тоже не складывались. «Разговаривать с герцогом – все равно, что беседовать с глухим ослом!», - жаловался представитель дофина. Тем не менее, что-то вроде договора заключить удалось. Во всяком случае, обе стороны пообещали не предпринимать ничего в ущерб друг другу, и не договариваться за спиной друг друга с англичанами. Поскольку формально французы не явились на дальнейшие переговоры, Генри возложил всю ответственность за несостоявшийся мир именно на них.

О том, что случилось за кулисами, можно понять из письма королевы Изабо к Генри, которое она написала 2 месяца спустя. Дело было в том, что дофин пригрозил родителям и герцогу Бургундскому, что если они договорятся с Генри, то во Франции не останется города, где они смогут чувствовать себя в безопасности, и ни одного француза, который не станет их врагом.

Генри, скурпулезно выдерживая условия перемирия, использовал перерыв в военных действиях с толком. Его рыцари часто бывали в соседнем Понтуазе, находящемся, кстати, всего в 30 км от Парижа. Они составили прекрасное описание системы обороны города и его гарнизона. Король решил нанести удар так, чтобы он стал полным шоком для противника. Перемирие закончилось 29 июля, и уже на следующее утро авангард под командованием гасконца Гастона де Фоя тайно подобрался к городу с таким расчетом, чтобы дождаться смены караула. В подходящий момент лазутчики, никем не замеченные, забрались на стены, проникли в крепость и открыли ворота, через которые отряд де Фоя массой ворвался в город с криками: «St. George! St. George! The town is taken!”. Ошалевшие солдаты гарнизона и капитан крепости не могли организовать какое-то единое сопротивление, но отдельные группы сражались отчаянно. К отряду де Фоя, который, ради пущей секретности продвижения, был пешим, к этому моменту должны были присоединиться конники Хантингтона, но они слегка заблудились в темноте, и ворвались в город действительно в самый драматический, переломный момент, когда было неясно, на чьей стороне перевес.
Комендант закричал «Tout est perdu: sauve qui peut!”, что, очевидно, означало «спасайся, кто может», потому что горожане и солдаты, прихватывая что можно по пути, бросились прочь из города через противоположные ворота, прямиком по дороге на Париж. Первые вестники достигли Сен-Дени довольно скоро, и двор спешно бежал прочь из Парижа, даже не пообедав. Париж был в шоке и страхе, ожидая, что под его стенами вот-вот появятся страшные английские пушки, но армия Генри осталась в Понтуазе, который, как писал Генри домой, оказался самым полезным приобретением этой войны. Добыча была огромной, одних припасов было столько, что гарнизон мог свободно выдержать двухлетнюю осаду!

Собственно, англичанам и не нужно было появляться под Парижем. Паника там возникла и без них. Кто-то говорил, что это герцог Бургундский сдал Понтуаз, кто-то обвинял коменданта, что тот слишком был занят, спасая золото, награбленное во время репрессий Арманьяков, и ничего не сделал для защиты крепости. В Париж начали стягиваться также перепуганные жители окрестных городов и деревень, что еще больше увеличило хаос. Комендант Парижа попытался как-то реорганизовать защиту, но слишком понадеялся на наемников, которые никоим образом не воспрепятствовали появлению войска герцога Кларенса под самыми стенами Парижа. Почему? «Наше дело – защищать город», - сказали они. Париж стал ожидать штурма. Но Генри, оставив добрых парижан и французский двор мариноваться в страхах, сплетнях и подозрениях, удалился совсем в другом направлении, отправившись на осаду города Vauconvilliers.

Французский двор укрылся в Труа, и теперь дофину было самое время к нему примкнуть, хотя его ближайшие советники, особенно дю Шатель, очень этого не хотели. Предполагая, что их основным противником является герцог Бургундский, они организовали заговор, явившись с письмом от дофина, в котором в самых теплых словах выражалась надежда встретиться с герцогом и договориться. Хитрый лис заподозрил ловушку, но в представительстве дофина был епископ Валенский, ничего о заговоре не знавший, который подтвердил, что перед лицом общей угрозы все должны объединиться. Герцог Бургундский выехал из Труа, но так натренировано на предательство было его чутье, что он остановился в Брее, и отказался двигаться с места. И все-таки его заманили! Джон Бесстрашный, герцог Бургундский, интриган, лжец и убийца, встретил свою смерть в присутствии дофина в Монтрее. Дофин, судя по всему, так же ничего о заговоре не знал, как и бургундец.
Это убийство было настолько безрассудным, что плохая репутация герцога Бургундского была забыта, и он в один день превратился из подозрительного интригана в мученика за дело мира во Франции. Париж, двор в Труа и новый герцог Бургундии Филипп в Генте трогательно объединились в желании реванша и союза с англичанами. А Генри, прекрасно понимая, какой подарок преподнесла ему Фортуна, деловито занимал себя в осадах важных крепостей и хозяйственных делах, никак не пытаясь надавить на королевский двор в Труа.

Англичане под командой самого Генри взяли Meulan, и под командой Глочестера Сен-Жермен, Пуасси, и Монтжой. В конце ноября пришло известие о падение Шате Жильяр.

Генри провел зиму в Руане, посвятив время переговорам со своими советниками в Англии, с Филиппом Бургундским, и организовывая жизнь территорий, который он захватил. Герцог Бедфорд, прекрасный администратор, передал в 1420 г регенство в Англии брату Хэмфри, герцогу Глочестерскому, и присоединился к Генри в Руане. В Нормандии политика терпимости начала, наконец, приносить свои плоды. Снова оживилась коммерция, бретонцы и фламандцы появились в нормандских портах, куда, кстати, был дозволен свободный доступ и парижским купцам. Нормандцам была снова дана возможность принести клятву королю Генри, и вернуть этим себе владения, которые им принадлежали на август 1417 года. Записи говорят, что практически каждый день большое количество торговцев, военных, чиновников возвращались к нормальной жизни. Прогресс был настолько очевиден, что стало возможным ввести в Нормандии нормальные рутинные налоги.

Не так уж плохо дела обстояли и у дофина. После почти десятидневного молчания, вызванного, по-видимому, шоком от убийства герцога Бургундского и резонанса, который оно вызвало среди здравомыслящих приближенных Шарля, машина пропаганды начала действовать. Администрация дофина разослала во все крупные города письма, где утверждалось, что герцог вовсе не был убит в ловушке, но погиб, глупо напав на дофина. На севере Франции версия успеха не имела, зато юг принял ее на ура. В январе 1420 года Шарль вступил в Лион, был принят в Дофине, и осел в Тулузе. При помощи графа де Фоя (кстати, брата Гастона де Фоя, сражавшегося за англичан) дофина принял Лангедок. Практически весь юг Франции признал администрацию Шарля.

Не стоит думать, что дофин со своими советниками не искали понимания за границей. Собственно, их планы были довольно простыми. Например, заключив союз с королем Кастильи и регентом Шотландии, они намеревались привезти во Францию шотландцев на кастильских кораблях, чтобы те воевали здесь против англичан. Генри просмотрел этот маневр, и в октябре 1419 года шесть тысяч шотландцев высадились в Ла Рошели, а тремя месяцами позже соединенный франко-кастильский флот одолел англичан в морском сражении. Тем не менее, эти успехи были сведены на нет очередным приступом глупости у администрации дофина. Герцог Бретонский решительно придерживался нейтралитета. Поэтому все тот же дю Шатель решил земенить его на более сговорчивого герцога, и подговорил графа Пентэвре похитить Джона Бретонского и узурпировать его место. Это был просчет. Жена Джона, Жанна (кстати, сестра дофина) осадила замок, куда украли ее мужа, и отбила своё у врага. Разумеется, после этого бретонцы всех рангов уже перестали быть нетрайльны, и ополчились против дофина. Генри, кстати, вовремя выразил «глубокую симпатию» герцогине и даже отпустил брата герцога, Артура де Ришмона, наделив владениями в Нормандии.

Пришло время решительных переговоров между Генри и французским королевским двором в Труа.

Генрих и его последний поход.
Толпы народа всех рангов и сословий, буквально на руках носивших своего героя-короля и его королеву, встречи, приемы, гуляния – так встретила Англия Генри и Катарину. Даже палата общин, принося свои поздравления и благословения делала это из чистой радости: никакой политической необходимости в этом не было.

Оставив Катарину в Элтеме, король прибыл в Лондон на день св. Валентина, где его встретили, разумеется, с триумфон, превосходящим триумф после битвы при Айзенкуре.
Королеву Лондон встретил только через неделю, когда вся подготовка к ее коронации была сделана. Первую ночь она провела в Тауэре (во дворце, разумеется), и утром к ней пришла делегация лондонцев (мэр, олдермены, старшины гильдий), чтобы показать ей город: " And they showed to her all the royalty of sights that might be done to her comfort and pleasure, and every street richly hung with cloth of gold and silks and velvets and cloth of Arras the best that might be got. So they brought her through the city to the King's palace at Westminster." Интересная деталь: в хронике подчеркивается, что они шли пешком. Если так, то это еще один пинок в адрес историй о непроходимой грязи на улицах средневековых городов. Месяц-то кстати, был февраль.

На следующий день, 23 февраля 1421 года Катарина Валуа была коронована королевой Англии в Вестминстерском Аббатстве, и затем дала свой первый банкет. По этикету, король на этом банкете присутствовать не мог, это был день только и только королевы, и все приглашенные и пришедшие, таким образом, как бы подтверждали свою лояльность лично ей. На банкете по правую руку королевы сидели архиепископ Кентерберийский и епископ Винчестерский, по левую – король Шотландии Джеймс. Хэмфри Глочестер, как ответственный за церемонию, стоял перед королевой с непокрытой головой. Граф Ворчестер, выполняя роль маршала, сновал по холлу, раздавая приказы. Все остальные сидели за столами по рангу. Сохранилось меню банкета:

" Brawne with mustarde. Dedel in Borneux. Furmente with
baleyne. Pike. Lamprey powdred. Great Elis poudred. Trought.
Codlyng. Plaies and merlyne fried. Crabbes great. Lech lum-
barde florisshid with colars of esses and brome coddes of Gold in a
Target with the armes of the Kyng and the Quene departid. Jarves.
A Sotelte, callid a pellican on hire nest with briddis and an ymage
of Seint Katerine with a whele in hire hande disputyng with the
Hethen. clerks, having this Reason in hir hande MADAME LA
ROIGNE ; the Pellican answeryng CEST ENSEIGNE; the briddes an-
sweryng EST DU ROY PUR TENIR JOIE. A TOUT GENT IL MET
SENTENT."

Генри только дождался, чтобы коронация королевы прошла так, как должно, и на следующий же день отправился в объезд провинций. Сначала он путешествовал один, и с Катариной они встретились только перед Пасхой, в Лейчестере, где провели праздник в старом дворце Ланкастеров. Оттуда они отправились в Йорк, и, пока Катарина навещала своего кузена, герцога Орлеанского, в Понтефракте, король посетил несколько святых мест.

В Йорке их и застали тревожные новости из Франции. Перед отъездом, Генри отдал распоряжение Томасу Кларенсу возобновить военные действия в Анжу и на Майне весной. Тот начал сравнительно неплохо, но, заняв город Beaufort-en-Vallee, узнал, что неподалеку находятся соединенные франко-шотландские силы. Вопреки мнению графа Хантингтона, Кларенс кинулся их атаковать весьма небольшим отрядом, состоящим из легкой кавалерии. По дороге его догнал сэр Амфравилль с пятью конниками, и стал просить вернуться назад. Герцог отрезал, что если тот боится, то может возвращаться домой. Амфравилль ответил, что он этого не сделает, потому что герцог останется совсем один. Амфоравилль со своим кузеном Греем и их десятью конниками (у каждого было только по пять) присоединились к Кларенсу. Тем временем несколько графов со своими рыцарями уже скакали вдогонку герцогу, но результат все равно оказался трагическим: Кларенс, Амфравилль, Грей, Руз и половина их рыцарей погибли, Хантингтон, его брат и ФитцВолтер были взяты в плен. Основные силы англичан во главе с графом Солсбери подоспели только к финалу, и смогли лишь отбить тела погибших. Ни для кого не было секретом, что вся эта трагедия разыгралась по одной единственной причине: герцог Кларенс хотел для себя еще более громкой победы, чем победа его брата при Айзенкуре.

Поразительно, что Генри, узнав о случившемся, ничего никому не сказал до следующего дня, продолжая проводить запланированные мероприятия, встречая тех, с кем были договорены встречи, и решая текущие дела. Это была его особенность: железная самодисциплина. Они встретились с Катариной в Йорке, и отбыли на южное побережье, куда был созван парламент, потому что гораздо раньше Генри уже сделал все приготовления к тому, чтобы снова отплыть во Францию, причем раньше, чем собирался, уезжая оттуда. 10 июня 1421 года Генри покинул Англию в последний раз. Катарина, ожидающая ребенка, осталась в Англии, и герцог Бедфорд был назначен регентом – в третий раз.

В Нормандии, собственно, дела к тому времени шли хорошо. Смерть герцога Кларенса дала возможность графу Солсбери продемонстрировать свои таланты генерала, и ситуация была спасена, но вцелом положение было критическим. Аглийская коммуна в Париже требовала реванша, парижская толпа тоже вдруг вспомнила, что англичане их исконные враги, и только авторитет герцога Экзетера, бывшего капитаном Парижа, удержала их от того, чтобы вцепиться друг другу в глотки. Зашевелились сторонники дофина и в Пикардии. Именно устраивать дела в Пикардии Генрих и остался на несколько дней первым делом. Встретившись с Филиппом Бургундским, он предложил, чтобы тот занялся Жаком де Аркуром, а сам Генри отправится воевать с дофином в район Шартреза. В Париже Генри задержался всего на четыре дня, да больше и не нужно было: само появление короля произвело буквально магическое впечатление и на англичан, и на французов.

Генри присоединился к армии, надеясь, что во-вот произойдет решающее сражение с войсками дофина, но те только отступали, не оказывая ни малейшего сопротивления. Города за городами и крепости за крепостями спокойно сдавались англичанам и бургундцам. В октябре Генри осадил Мо, сильную крепость, которую держал гарнизон Арманьяка. Вернее, ее держало отребье, состоящее из французов, шотландцев, ирландцев и англичан, которые нанялись под знамена Арманьяка, и превратили Мо в настоящее гнездо бандитов, терроризирующих окрестности. Терять им было решительно нечего, потому что никто из них не мог надеяться получить нормальные условия сдачи, и этот факт делал Мо более чем твердым орешком. Комендантом этой крепости был гасконец по кличке Бастард из Вауруса. Даже среди других наемников он выделялся кровожадностью и жестокостью.

Это была трудная осада, которую сделал еще более трудной разлив Марны. Ни продовольствие, ни подкрепление было невозможно получить, и будь на месте Генри менее упорный командующий, осада была бы снята. Но Генри продолжал бомбить крепость и делать подкоп за подкопом. Положение только ухудшилось, когда Генри был вынужден оторвать от своих сил подкрепление для Салсбери и Саффолка. Его старый соратник, неунывающий сэр Корнуэлл покинул войска и вернулся в Англию после того, как его сын погиб у него на глазах.

Пять месяцев продолжался этот ад. Наконец, 9 мая 1422 года Гай де Несл попытался ночью прорваться в крепость. Вернее, пробраться, и ему это почти удалось, как он сорвался со стены в воду. Его люди кинулись спасать своего капитана, шум потревожил анлийский гарнизон. Де Несл попал в плен, а гарнизон Мо отступил из города в замок. Началась изнуряющая битва за город, стоившая жизни многим. Наконец, Генри лично разработал конструкцию из двух барж, соединенных вместе и несущих на себе огромную штурмовую башню. Гарнизону было достаточно увидеть это, чтобы понять, что сопротивление бесполезно. Гарнизон сдался. Рядовая часть гарнизона была, все-таки, отпущена, кроме шотландцев, англичан и ирландцев. Сам Бастард, его брат и наиболее свирепые командиры были повешены на дереве, то есть разделили участь тех, кого они вешали, не получив требуемого выкупа. Менее справедливой выглядит казнь трубача гарнизона, но парень имел привычку бить осла, пока тот не начинал кричать, и потом орать англичанам, слышат ли они, как их король зовет на помощь.

Сам по себе Мо был городом незначительным, и его падение имело скорее моральную, чем военную ценность. И в самом деле, англичане получили твердое господство над всей Нормандией и Пикардией, северной частью Шампани и значительной частью Майна и Орлеана. Но победа досталась дорогой ценой. Меч и болезни прошлись по английской армии, которой теперь был необходим отдых. Победа над Мо стала последней победой Генри.

Он понял, что Англия практически исчерпала свои человеческие ресурсы, и что дальнейшее завоевание Франции требует более активной помощи союзников, из которых практическую помощь пока оказал только один, герцог Баварский. А как же Сигизмунд? О, этот не предал интересы Англии напрямую, он оставался фанатом Генри в частности и Англии вцелом. Просто внимание Сигизмунда никогда не могло сосредоточиться на чем-то одном, он постоянно отвлекался, и политиком он был никаким. То ему нужно было утрясти дела в Германии, то подавить движение гуситов в Богемии, то он рассорился разом с поляками и с тевтонами.

Хартанк ван Клюкс написал Генри в конце апреля 1420 года о планах Сигизмунда: ' The Emperor said to me plainly, that I should not go from him unto time I should wit whether he might come to you this summer or not. And now I know well that he may not come, for this cause that many of the great lords of Bohemia have required him for to let them hold the same belief they be in. ... Therefore the Emperor gathers all the power he may for to go into Bohemia upon them . . . and has charged me abide and see an end."

Генри, конечно, послал к Сигизмунду людей напомнить о договоре, но гораздо большей удачей на то время стал для него договор с генуэзцами, которые пообещали не оказывать больше помощь дофину и шотландцам. Король вообще имел далеко идущие планы на освобождение Италии из-под влияния французов, но на текущий момент у него было достаточно проблем. Дело в том, что хотя средневековые союзнические договоры и заключались с превеликой помпой, верить им было нельзя. Да, интересы Аквитании были тесно связаны с интересами Англии из-за агрессивности испанских конкурентов, но Генри знал, что нобли Аквитании не слишком-то лояльны ни ему, ни французам. Они были сами по себе и только за себя. Бретонский герцог после гибели Кларенса внезапно проснулся из состояния политического нейтралитета, и заключил договор с дофином, из которого, правда, быстро снова выпал в обычную спячку, очевидно под влиянием Артура де Ришмона. Но и де Ришмон не был предан интересам Англии, он был предан лично Генри. К счастью для англичан, в Испании инфанты Арагона рассорились с Кастильей, что привело к гражданской войне и лишило, таким образом, французов испанской поддержки. Португалия же честно выполняла свой союзнический долг по отношению к Англии. Генри всегда старался высказать максимальное дружелюбие к королю Шотландии, но при его жизни возвратить Джеймса на престол не удалось.

Вообще, более поздние события показали, что вся союзническая деятельность администрации короля была завязана на личность самого Генри, на его харизму, ум, терпение, понимание человеческой натуры. Он сделал больше завоеваний во Франции политической интригой, нежели оружием. И весной 1422 года он отчетливо понял, что завоевать Францию силой оружия просто не получится. Он, собственно, высказал герцогу Бургундскому мнение, что войну необходимо закончить миром с дофином. Есть четкие доказательства того, что Генри и Филипп увлеклись идеей нового освобождения Иерусалима, крестовым походом, который снова объединил бы христианских владык под одной идеей. Для него это не было утопией. На восток даже были посланы агенты собирать сведения о состоянии дел.

Катарина, родившая сына в Винзоре 6 декабря 1421 года, прибыла во Францию вместе с гарцогом Бедфордом в конце мая, и вместе с мужем они обосновались в Париже, в Лувре. Король Шарль по-прежнему прозябал в полном пренебрежении, что не нравилось многим, но никто не смел ничего сказать – просто боялись. Генри, тем не менее, чувствовал себя плохо. Его неиссякаемая энергия куда-то испарилась, в чем он винил парижскую жару начала лета. Они переехали в Санлис, где король действительно быстро пришел в себя, и даже выехал с инспекцией в Компань. Оттуда ему пришлось срочно ехать в Париж, потому что там, по слухам, наклевывался заговор сдать город дофину. Ничего серьезного не обнаружив, Генри вернулся в Санлис. Он твердо решил отдохнуть, передав военные дела Бедфорду и Варвику, но уже в июле его срочно вызвали в Бургундию: там силы дофина осадили небольшой гарнизон, который пообещал сдачу, если помощь не придет до 16 августа. В дороге Генри начал быстро слабеть, сначала пересев с кони в носилки, а затем и вовсе остановившись в Корбейле. Там он пришел в себя достаточно, чтобы передать командование Бедфорду и вернуться по воде в Париж. В Шарантоне он попытался снова пересесть на лошадь, но было видно, что каждое его движение сопровождается сильной болью. Он снова пересел в носилки.
Он остановился во дворце в Винсенском лесу, и через несколько дней понял, что конец близок. Умирающий король решил посвятить последние дни устройству государственных дел, и остается только поражаться его энергии. Он постоянно совещался с герцогом Бедфордом, с графом Варвиком, с герцогом Экзетером. Бедфорд, кстати, благополучно успел освободить осажденных бургундцев. Джону Бедфорду была поручена забота о сыне Генри, он был назначен губернатором Нормандии и регентом Франции. Хэмфри Глочестер должен был оставаться регентом Англии, но в подчинении своему брату Бедфорду. Опекунство и гувернерство над сыном Генри поручил герцогу Экзетеру, епископу Винчестерскому и графу Варвику. Он особенно подчеркивал важность сохранения близких союзнических связей с герцогом Бургундским. Брату Хэмфри, амбитность и слабость которого он слишком хорошо понимал, Генри отправил личное письмо, в котором заклинал его не жертвовать общим благом ради своих личных интересов. Генри подчеркивал важность того, что герцог Орлеанский должен оставаться в плену, в Англии, и что мир с дофином не должен заключаться без абсолютной гарантии безопасности для Нормандии. Совещания продолжались, пока медики короля не предупредили его, что ему осталось всего несколько часов жизни, и он должен подумать о своей душе. Тогда политиков сменили священники.

Генри умер в ночь на 1 сентября, в 2 часа, прожив почти 35 полных лет. Отчего? Исходя из того, какие бедствия претерпела английская армия под Мо, принято считать, что Генри умер от дезинтерии. Тем не менее, с таким диагнозом трудно согласиться. Во-первых, дезинтерия чрезвычайно заразна, и ели бы Генри действительно ею болел, она бы унесла не только его. Во-вторых, умирают от дезинтерии довольно быстро (если умирают), а в данном случае ухудшения-улучшения длились 4 месяца. Недаром современники Генри подозревали, что его просто отравили. Поскольку я не связана обязанностью историка приводить доказательства своим умозаключениям, то я предлагаю версию рака. Рак желудка в агрессивной форме действительно сводит человека в могилу ровнехонько за этот срок, и симптомы очень похожи. Впрочем, мне есть на что сослаться, я лично близко наблюдала один такой случай.