ЧАСТЬ II - ЖЕНЩИНА И МУЖЧИНА

Текст - отрывки из статьи О. Андреевой "Средневековье : Культ прекрасной дамы".
Средневековье отвело женщине очень скромное, если не сказать ничтожное, место в стройном здании социальной иерархии. Патриархальный инстинкт, традиции, сохранившиеся еще со времен варварства, наконец, религиозная ортодоксия - все это подсказывало средневековому человеку весьма настороженное отношение к женщине. Да и как еще можно было к ней относиться, если на священных страницах Библии рассказывалась история о том, как злокозненное любопытство Евы и ее наивность довели Адама до греха, имевшего столь ужасные последствия для рода человеческого? Поэтому вполне естественным казалось возложить всю тяжесть ответственности за первородный грех на хрупкие женские плечи.

Кокетство, изменчивость, легковерие и легкомыслие, глупость, жадность, завистливость, богопротивная хитрость, коварство - далеко не полный список нелицеприятных женских черт, ставших излюбленной темой литературы и народного творчества. Женскую тему эксплуатировали с самозабвением. Библиография ХII, ХIII, ХIV веков полна антифеминистических произведений самых разных жанров. Но вот что удивительно: все они существовали рядом с совершенно иной литературой, которая настойчиво воспевала и славила Прекрасную Даму.
Но сначала поговорим о социальном статусе женщины. Средневековье заимствовало его из знаменитого Римского права, которое наделяло ее, по сути, единственным правом, вернее, обязанностью - рожать и воспитывать детей. Правда, Средневековье наложило на этот безликий и бесправный статус свои особенности. Поскольку главной ценностью при тогдашнем натуральном хозяйстве была земельная собственность, то женщины зачастую выступали в качестве пассивного орудия для захвата земельных владений и прочей недвижимости. И не нужно обольщаться героизмом рыцарей, завоевывающих руку и сердце возлюбленных: они не всегда делали это бескорыстно.
Совершеннолетним возрастом, позволяющим вступать в брак, считалось 14-летие для мальчиков и 12-летие для девочек. При таком положении вещей выбор супруга целиком зависел от родительской воли. Неудивительно, что освященный церковью брак для большинства становился пожизненным кошмаром. Об этом свидетельствуют и тогдашние законы, очень подробно регламентирующие наказания для женщин, убивших своих мужей, - видимо, такие случаи были не редкостью. Доведенных до отчаяния преступниц сжигали на костре или закапывали живьем в землю. А если еще вспомнить, что средневековая мораль настоятельно рекомендовала жену бить и желательно почаще, то легко представить, как "счастлива" была Прекрасная Дама в своей семье.
Типичны для той эпохи слова доминиканского монаха Николая Байарда, писавшего уже в конце XIII века: "Муж имеет право наказывать свою жену и бить ее для ее исправления, ибо она принадлежит к его домашнему имуществу". В этом церковные воззрения несколько расходились с гражданским правом. Последнее утверждало, что муж может бить жену, но только умеренно. Вообще, средневековая традиция советовала мужу относиться к жене, как учитель к ученику, то есть почаще учить ее уму-разуму.
К браку в это время относились противоречиво и, на современный взгляд, странно. Далеко не сразу церковь вообще сумела найти достаточно оснований, чтобы оправдать брак как таковой. Очень долго считалось, что настоящим христианином может быть только девственник. Эта концепция, впервые сформулированная Святым Иеронимом и папой Григорием Великим, безоговорочно принималась церковью. Однако уже Блаженный Августин на рубеже IV и V веков утверждал, что брак все-таки не так уж плох. Святой отец тоже признавал превосходство девственников над женатыми, но считал, что в законном супружестве плотский грех превращается из смертного в простительный, "ибо лучше вступить в брак, чем разжигаться". При том строго оговаривалось, что в браке соитие должно совершаться не ради наслаждения, а только с целью рождения детей, у которых, коли они будут вести праведную жизнь, появляется шанс заменить в раю падших ангелов.

Такой взгляд возобладал в церковных кругах лишь в начале IX века, и с той поры брачные союзы стали освящать таинством венчания. А прежде отсутствовало даже само понятие - "брак". Семьей называлось более или менее постоянное совместное проживание многочисленных родственников со стороны "мужа". Количество "жен" никак не нормировалось; более того, их можно было менять, отдавать во временное пользование друзьям или кому-то из родни, наконец, просто выгнать. В Скандинавских странах жена, даже уже венчанная, длительное время вообще не считалась родственницей мужа.

Но и после того, как церковь стала освящать брак, общественная мораль строго делила брачные отношения (более похожие на политический, юридический и финансовый договор) и подлинную любовь. Так, например, одна из высокородных дам XII века Эрменгарда Нарбоннская на вопрос, где привязанность сильнее: между любовниками или между супругами, - ответила так: "Супружеская привязанность и солюбовническая истинная нежность должны почитаться различными, и начало свое они берут от порывов весьма несхожих".
Главное, что требовалось от женщины в браке, - рождение детей. Но сия благословенная способность часто оказывалась для средневековой семьи не благом, а горем, так как сильно осложняла процедуру наследования имущества. Делили добро по-всякому, но самым распространенным способом распределения наследства был майорат, при котором львиную долю имущества, прежде всего земельные наделы, получал старший сын. Остальные сыновья либо оставались в доме брата в качестве приживалов, либо пополняли ряды странствующих рыцарей - благородных, но нищих.
Дочери и жены долгое время вообще не имели никаких прав на наследование супружеского и родительского имущества. Если дочь не удавалось выдать замуж, ее отправляли в монастырь, туда же шла и вдова. Только к XII веку жены и единственные дочери приобрели право наследования, но и тогда (и много позже) они были ограничены в возможности составлять завещания. Английский парламент, например, приравнивал их в этом отношении к крестьянам, бывшим собственностью феодала.
Особенно тяжело приходилось девушкам-сиротам, они целиком попадали в зависимость от опекунов, редко испытывавших родственные чувства к своим подопечным. Если же за сиротой стояло большое наследство, то ее брак обычно превращался в весьма циничную сделку между опекуном и предполагаемым женихом. Например, английский король Иоанн Безземельный (1199-1216), ставший опекуном малютки Грейс, наследницы Томаса Сейлби, решил отдать ее в жены брату главного королевского лесничего Адаму Невилю. Когда девочке исполнилось четыре года, тот заявил о своем желании немедленно вступить с ней в брак. Епископ воспротивился, сочтя такой брак преждевременным, однако во время его отсутствия священник обвенчал новобрачных. Грейс очень скоро овдовела. Тогда король за 200 марок передал ее в жены своему придворному. Однако и тот вскоре скончался. Последним мужем несчастной стал некий Бриан де Лиль. Теперь предприимчивый король получил уже 300 марок (Грейс, видимо, росла и хорошела). На сей раз муж прожил долго, имел зверский характер и постарался, чтобы жизнь его жены не была сладка.
Поэты Окситании, воспевавшие Прекрасную Даму, обычно рисовали ее замужней. Замужество было той непреодолимой преградой, благодаря которой любовь приобретала необходимую степень трагической безнадежности. Эта безнадежность и составляла главный предмет лирики трубадуров. Любовь вдохновенного поэта далеко не всегда оказывалась взаимной и только в редких случаях завершалась близостью. Таков был закон рыцарской верности, предполагавший максимальную идеализацию чувства и желательно более полный отказ от плотского наслаждения.
Капризная Дама хотела, чтобы ей служили ради самого служения, а не ради удовольствия, которым она в силах осчастливить возлюбленного. В источниках того времени только однажды встречается история о том, как некая дама пустила воздыхателя в свои покои и, подняв юбку, накинула ее на голову рыцаря. Но и в этом случае счастливчиком оказался не бедный трубадур, а человек с положением, не затруднявший себя сочинением песен. Поведение дамы было сочтено изрядной дерзостью, и обиженный поэт, подсмотревший всю сцену в щелочку, нескромную возлюбленную осуждает.
Впрочем, властвовавшее тогда в умах любовное право имело довольно слабое отношение к современной морали и видело мало преград для настоящей любви. Даже брак, несмотря на некоторые естественные сложности, вроде ревности, не представлял особой помехи в отношениях возлюбленных. Ведь законное супружество не имело ничего общего с любовью. Известен, например, случай, когда так называемый "суд любви" (суды, которые разбирали спорные случаи в отношении дам и их благородных воздыхателей) признал недостойным поведение дамы, отказавшей в "обычных утехах" любовнику после своего замужества. Приговор по этому делу гласил: "Несправедливо, будто последующее супружество исключает прежде бывшую любовь, разве что если женщина вовсе от любви отрекается и впредь не намерена любить".
В мире рыцарской доблести и чести женщины неожиданно приобретают огромные права, возносятся в сознании мужского окружения на недосягаемую высоту - вплоть до небывалой доселе возможности вершить суд над мужчиной. Правда, все эти права и возможности осуществлялись в очень узкой сфере рыцарской эротики, но и это уже было победой женщины. Дворы знаменитых куртуазных королев того времени - Алиеноры Аквитанской (внучки "первого трубадура" герцога Гильема Аквитанского, бывшей замужем за Людовиком VII Французским, а позже - за Генрихом II Английским) или ее дочери Марии Шампанской и племянницы Изабеллы Фландрской - предстают самыми блестящими центрами рыцарской культуры конца XII века. Именно при их дворах торжественно вершились знаменитые "суды любви".

"Суд любви" в данном употреблении нисколько не метафора. Разбирательства в области любовного права происходили с полным соблюдением всех норм морали и существовавшей тогда судебной практики. Разве только смертных приговоров "суды любви" не выносили.
Вот классический пример решения такого суда. Некий рыцарь страстно и преданно возлюбил даму, "и лишь о ней было все возбуждение духа его". Дама же в ответной любви ему отказала. Видя, что рыцарь упорствует в своей страсти, дама спросила его, согласен ли он достичь ее любви при том условии, что будет исполнять все ее пожелания, каковыми бы они ни были. "Госпожа моя, - ответил рыцарь, - да минует меня толикое помрачение, чтобы в чем-либо я твоим перечил повелениям!" Услышав это, дама тотчас приказала ему прекратить все домогательства и перед прочими восхвалять ее не сметь. Рыцарь вынужден был смириться. Но в одном обществе сей благородный господин услышал, как даму его хулили поносными словами, не смог удержаться и защитил честное имя своей возлюбленной. Возлюбленная, услышав об этом, объявила, что навсегда отказывает ему в любви, так как он нарушил ее повеление.

По этому делу графиня Шампанская "проблистала" таким решением: "Слишком сурова была дама в повелении своем... За любовником же нет провинности в том, что он праведным отпором восстал на хулителей госпожи своей; ибо клятву он дал с тем, чтобы вернее достигнуть любви своей дамы, и потому неправа была она в своем ему повелении более о той любви не ратовать".
И еще одно подобное судебное разбирательство. Некто, влюбленный в достойнейшую женщину, стал настоятельно домогаться любви другой госпожи. Когда цель его была достигнута, "возревновал он об объятиях прежней госпожи, а ко второй своей любовнице спиною обратился". По этому делу графиня Фландрская высказалась следующим приговором: "Муж, столь искушенный в измышлениях обмана, достоин быть лишен и прежней и новой любви, да и впредь бы ему не наслаждаться любовью ни с какой достойной дамой, поелику явственно царит в нем буйное сладострастие, а оно всецело враждебно истинной любви".

Как видим, в сферу влияния женщины вдруг отошла огромная область тогдашней жизни, практически все, что имело значение в отношениях полов. Впрочем, не надо обольщаться. Все свои новые права она приобрела не на пути эмансипации и не в борьбе, а благодаря все той же мужской воле, которая вдруг захотела смирения.
Женщины не преминули воспользоваться новым своим положением. Документы сохранили огромное количество легенд, многие из них позже стали материалом для бесконечного числа обработок и переложений. Сюжетами этих легенд пользовались и Боккаччо, и Данте, и Петрарка. Ими интересовались западные романтики и русские символисты. Одна из них, кстати, положена в основу известной драмы Блока "Роза и Крест". Во всех легендах самую активную роль играют именно женщины.

Трубадур Ричард де Барбезиль долгое время был влюблен в некую даму, жену Джуафре де Тонне. И она ему "благоволила сверх всякой меры, а он ее Всех-Лучшая величал". Но тщетно услаждал он слух любимой песнями. Она оставалась неприступна. Узнав об этом, другая дама предложила Ричарду оставить безнадежные попытки и пообещала одарить его всем, в чем ему отказывала госпожа де Тонне. Поддавшийся искушению Ричард действительно отказался от прежней возлюбленной. Но когда он явился к новой даме, она отказала ему, объяснив, что если он был неверен первой, то и с ней может поступить так же. Обескураженный Ричард решил вернуться туда, откуда ушел. Однако госпожа де Тонне в свою очередь отказалась принять его. Правда, вскоре она смягчилась и согласилась его простить при условии, что сто пар влюбленных явятся к ней и на коленях будут умолять ее об этом. Так и было сделано.
Разумеется, далеко не все подобные сюжеты основываются на реальных фактах. Для создания легенды достаточно было изъять из кансоны (песни о любви) одно-два опорных слова, остальное додумывало изощренное воображение первых комментаторов и жонглеров - исполнителей песен трубадуров. История несчастного де ла Тора - яркий тому пример. В одной из своих песен он действительно обращается к теме смерти. Но как раз вопреки легенде утверждает, что подруге не будет проку, если возлюбленный из-за нее умрет.
А вот история трубадура Гаусберта де Пойсибота звучит, на наш взгляд, весьма правдоподобно. Вполне вероятно, что нечто похожее и впрямь произошло. Гаусберт де Пойсибот по большой любви женился на девице, знатной и прекрасной. Когда муж надолго уехал из дома, за красавицей-женой стал ухаживать некий рыцарь. В конце концов он увел ее из дома и долгое время держал у себя в любовницах, а потом бросил. На пути домой Гаусберт случайно оказался в том же городе, где обреталась его жена, брошенная любовником. Вечером Гаусберт отправился в публичный дом и обнаружил там супругу в самом плачевном состоянии. Дальше анонимный автор продолжает, как в романе эпохи романтизма: "И как увидели они друг друга, то испытали оба стыд великий и великую скорбь. Ночь он с нею провел, а наутро вместе вышли они, и он отвел ее в монастырь, где и оставил. От такого горя бросил он пение и трубадурское художество".
К числу бессмертных историй, порожденных этой блистательной эпохой, относится и знаменитый сюжет о "съеденном сердце". Прекрасный и доблестный рыцарь Гильем де Кабестань полюбил жену своего сеньора, господина Раймона де Кастель-Россильон. Узнав о такой любви, Раймон преисполнился ревностью и запер неверную жену в замке. Затем, пригласив к себе Гильема, увел его далеко в лес и там убил. Раймон вырезал сердце несчастного влюбленного, отдал его повару, а приготовленное кушанье приказал подать за обедом жене, ни о чем не подозревавшей. Когда Раймон спросил ее, понравилось ли ей угощение, дама ответила утвердительно. Тогда муж объявил ей правду и в доказательство показал голову убитого трубадура. Дама ответила, коль скоро муж угостил ее таким прекрасным блюдом, то иного она не отведает вовек, и бросилась с высокого балкона вниз.

Услышав о чудовищном злодеянии, король Арагонский, чьим вассалом был Раймон, пошел на него войной и отнял у него все имущество, а самого Раймона заключил в тюрьму. Тела обоих возлюбленных он приказал с подобающими почестями похоронить у церковного входа в одной могиле, а всем дамам и рыцарям Россильона повелел ежегодно собираться в этом месте и отмечать годовщину их смерти.

Эта история переработана Боккаччо в "Декамероне" и с тех пор пользуется огромной известностью в мировой литературе. Из современных ее обработок достаточно вспомнить фильм Питера Гринуэя "Повар, вор, его жена и любовник".
Прекрасная Дама просуществовала недолго. Уже в первой половине XIII века, в период с 1209 по 1240 год, Прованс подвергся четырем крестовым походам из Северной Франции, возглавляе мым знаменитым Симоном де Монфором. В истории Франции они остались под именем альбигойских войн.

Формальным поводом к началу военных действий стали ереси самого разного толка, распространившиеся по всему Провансу, отличавшемуся крайней веротерпимостью. Одним из наиболее мощных еретических движений было движение так называемых катаров с центром в городе Альби. Отсюда и название войн. Впрочем, как обычно бывает, главным поводом к войне стал не столько религиозный фанатизм, сколько тот факт, что Прованс, исторически самая развитая, прогрессивная и богатая часть Франции, фактически жил жизнью, от нее не зависящей.

С падением Прованса трубадурское искусство быстро пришло в упадок и скоро забылось. Но дело было сделано. Нравы стали изысканнее и гуманнее, а Прекрасная Дама, сменившая с тех пор тысячи имен, жива по сей день.

Секс и супружество в Средние века
Nov. 6th, 2005 at 4:13 PM
asta перевод с Decameron web:

Livejournal. com.

Отредактировано Marion (01-11-2008 18:31:07)

Там еще дальше есть, но это лучше в другой раздел )))

И я

Дальше больше
В теме "про Это" продолжение.

Отредактировано Marion (03-10-2008 22:50:58)

Каким был идеал женской красоты в Средние века?

На смену «телесной» античности пришла аскетичная и суровая эпоха христианства. Нагота и вообще все телесное отрицалось, как «земное» и «греховное». Тела женщин скрываются под просторными бесформенными одеждами, голова покрывается накидкой. Изображать нагими позволяли только Адама и Еву, когда они еще жили в раю, и нагота их была невинна.
Ценились также высокая талия и слегка выступающий живот (как символ беременности). В моде - бледность, полное отсутствие косметики, чистота и невинность.

«Мою красавицу мне жаль.
Конечно, никакой хрусталь
С прозрачной кожей не сравнится.
Натура - Божья ученица.»
(Кретьен де Труа «Ивэйн, или Рыцарь со Львом», XII в.)

«Ты должен приучить себя к непорочной любви. Вот Та, чья женственность - высшего порядка. Поэтому о ней можно сказать, что она прекрасна, как возлюбленная Песни Песней. В ее особе, - и лицо Убертина озарилось каким-то внутренним ликованием… - в ее особе дивная красота тела в точности воплощает ее небесное благолепие. И сего ради ваятель представил ее в полном телесном роскошестве, каким только может быть одарена женщина». Он указал на маленькие груди Приснодевы, высоко и туго затянутые корсажем, завязками которого играли ручонки Младенца: «Видишь? Те же сосцы пригожи, что выпирают не сильно, полны, в меру упруги, но не колышутся дерзко, а возвышаются еле, воздеты, однако не сжаты… Что ты ощущаешь при созерцании этого?». (У. Эко «Имя Розы»)

Однако, когда в Высокое Средневековье (XII-XIII вв.) жизнь людей улучшилась, а нравы стали мягче, европейский мир опять вспомнил о женской красоте. Пришла она из мира искусства. Именно в среде провансальских трубадуров родился культ Прекрасной Дамы, являющийся земным продолжением культа Мадонны. Рыцарь должен был верно служить своей избранной Госпоже, «не ведающей снисхожденья». Идя в бой, воины часто брали с собой какую-либо часть одежды своей Возлюбленной, иногда даже надевали поверх лат ее рубашку. Проявления преданности Госпоже порой доходили до маразма: один кавалер гордо заявлял, что постоянно пьет воду, в которой его Дама моет руки, другой - переодевался в шкуру и скакал перед «объектом желания», подобно верному псу.

Внешность же «Прекрасной Дамы» должна была иметь следующие достоинства. Во-первых, тонкий и гибкий стан, желательно S-образного силуэта. Бедра должны быть узкими, грудь - аккуратной и небольшой. Как пели школяры-ваганты: «Девушки перси свои туго бинтом пеленают, ибо для взгляда мужчин полная грудь не мила». Стройность подчеркивалась очень узким и, естественно, наглухо закрытым платьем.

Худоба и бледность продолжали оставаться «модными», однако на щеках идеальной Дамы обязательно должен гореть румянец, а взгляд быть «ясным и веселым». Автора средневекового «Романа о Розе» восхищает и прямой нос, и маленький ротик с пухлыми алыми губами, и ямочки на щеках и подбородке его возлюбленной.

Несмотря на то, что архиепископ кентерберийский Ансельм публично провозгласил блондирование волос нечестивым занятием, волосы в Средние века ценились опять-таки белокурые и, желательно, вьющиеся. Правда, распущенными их можно было увидеть только у незамужних девушек. Замужние дамы прятали свои локоны под покрывалами, головными уборами, либо укладывали в сетку. В связи с этим особую ценность приобретает высокий лоб.
Средневековая девушка должна, подобно японке, быть сдержанной, ходить мелкими шажками, опустив глаза.

Шесть возрастов средневекового человека

По средневековым представлениям жизнь человеческая разделялась на шесть : МЛАДЕНЧЕСТВО. ДЕТСТВО, ОТРОЧЕСТВО, ЮНОСТЬ, ЗРЕЛОСТЬ И СТАРОСТЬ.
Им соответствовали шесть исторических эпох: ОТ СОТВОРЕНИЯ МИРА ДО ПОТОПА, ОТ ПОТОПА ДО АВРААМА, ОТ АВРААМА ДО ЦАРЯ ДАВИДА, ОТ ДАВИДА ДО ВАВИЛОНСКОГО ПЛЕНЕНИЯ, ОТ ВАВИЛОНСКОГО ПЛЕНЕНИЯ ДО РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА. И ПОСЛЕДНИЙ ПЕРИОД — ОТ РОЖДЕСТВА ДО КОНЦА СВЕТА.

Периоды человеческой жизни, как их отмеряло средневековье, нам показались бы сдвинутыми.

Считалось, что юность длится до 25 пет, зрелость до 45, а после того наступает старость. Люди умирали часто и рано: голодовки, эпидемии, войны и феодальные распри делали свое дело.

Мы очень мало знаем о средневековом младенчестве. По всей видимости, специального воспитания детей раннего возраста средневековье не знало. Аристократические младенцы отдавались кормилицам, дети крестьян и ремесленников, выйдя из колыбели, ползали по кухне, пока не достигали такого возраста, когда их можно было приставить к какому-нибудь делу.

Отрочество завершалось рано: к 12 годам у девочек, к 14 — у мальчиков. Считалось, что в этом возрасте они уже могут вступать в брак и становиться самостоятельными.

Пассивной и незаметной была роль ребенка в семье. Показательно, что средневековое изобразительное искусство почти не знает детской темы. И ангелы и путти — эроты средневековой скульптуры — изображались в ту пору взрослыми. Скульптура и миниатюра, представляющая Богородицу с младенцем, рисовала Христа непривлекательным младенцем, скорее старичком, чем ребенком. Только в XIII века появляются изображения младенцев, плотно запеленатых и затянутых ремнями.

Средневековая литература знает родительскую любовь к детям, но практически не знает детей от момента рождения до той минуты, когда герой, оставаясь еще ребенком по возрасту, проявляет себя взрослым, обладающим недетской мудростью и недетской отвагой охотника или воина.

Детство — несамостоятельная стадия, переходное состояние, в нем заключено нечто неполноценное, незавершенное.

Городское развитие вносит существенные коррективы в эту средневековую ситуацию. Дети перестают быть только потенциальными жертвами эпидемий, только «неразвиты-ми» взрослыми, но как таковые заполняют дома, улицу и прежде всего школу.

Если детства средневековое сознание фактически не признает, то юность, напротив, воспринимается очень отчетливо как особый «возрастной класс».

Как правило, юность от зрелости отделяют испытания или торжественная церемония: подмастерье, создав «шедевр», становится мастером, оруженосец посвящается в рыцари, школяр превращается в магистра, послушник — в монаха.

С юностью связывается определенная магическая сила: в сельских весенних празднествах, по пове-рию, колдовским способом обеспечивавших благополучие деревни, играм молодежи, прыжкам через костер и т. п. принадлежало особое место.

Юность, теснее связанная с хтоническими культами, с природными силами, имела право (и может быть, даже обязанность) на особые нормы поведения, сознательно противопоставленные этике взрослого человека.

Юношеский разгул, полуголодное узаконенное бродяжничество (в мире, где целомудрие, трезвенность и стабильность были религиозно-этическими ценностями) — все это дополнялось и закреплялось особой литературой, песнями подмастерьев, школярской поэзией, лирикой бродяг-вагантов. А в этой литературе переворачивалось и высмеивалось все то, что составляло ценности зрелого общества.

Посвящение, инициации с пирушкой означали грань, когда человек порывал свою связь с хтоническим миром, миром природных сил и вступал в лоно законопослушания.

В этом смысле шекспировская история принца Гарри, порывающего с толстяком Фальстафом и превращающегося в разумного короля Генриха V, — не есть рассказ о личной судьбе одного гуляки, но общезначимый символ перехода от юности к зрелости.

Понятие зрелости в средневековье, впрочем, не столько возрастное, сколько общественное и правовое. Человек становился зрелым тогда, когда приобретал собственность, вступал в права наследования.

Зрелые люди, в отличие от юношей, не стремились к созданию собственной оформленной организации, за исключением, пожалуй, вдов, которые пользовались в средние века особым престижем: считалось, что заслуги вдовы перед Богом вдвое больше, чем заслуги обычной женщины (хотя и ниже заслуг девственницы). Но и вдовы не образовывали особую «межсоциальную» группу, а рассматривались как принадлежащие к разряду нищих.
Зрелость уступала место старости, которая, в духе библейских норм, рассматривалась как достоинство и знак божественной милости.

Впрочем, средневековье редко имеет дело с образом немощного старика, доживающего свой век в стороне от дел. Старики средневековья — обычно сорока- или пятидесятилетние люди, еще не утратившие физической силы, но уже накопившие немалый опыт, и поскольку в их руках находятся наследственные титулы и богатства, обществу приходится считаться с ними, хотя подлинной геронтократии средневековье не знало.

О смерти думали много, ибо христианство толковало ее как «рождение в вечность» и никому не было дано знать, удостоится ли он спасения или будет обречен после смерти на вечные адские муки. Отсюда настойчивость, с какой образ смерти — скелет с косой в руках — проникает в предания и живопись. Смерть олицетворяет то земледелец, заливающий кровью поле, то король, ведущий безжалостную войну. Позднее в эти легенды проникают элементы
юмора: смерть представляется то ловким картежником, то злокозненным музыкантом, увлекающим всех звуками своей дудки.

Страх смерти заставляет человека искать перед своей кончиной церковной поддержки: одни оставляли щедрые подарки монастырям, другие спешили принять монашество. Монастыри охотно шли навстречу этому стремлению, особенно если речь шла о состоятельных людях.

Папе Александру IV пришлось разбирать скандальную историю, случившуюся в Реймсе: некий горожанин был тяжело болен, монахи убедили его — без согласия жены — постричься и передать в монастырь двадцать золотых монет, которые хранились у него дома. После этого больной был перевезен в монастырь, где неожиданно поправился. Тогда он сбросил монашеское облачение и потребовал свои деньги назад. Монахи заковали недавнего больного в цепи и потребовали клятвенного отказа от отданной им суммы...

Но вот приходила смерть. Покойника омывали и зашивали в саван — обычно из полотна, пропитанного воском, после чего на носилках провожали на кладбище. Обычай носить траур по умершему засвидетельствован в Испании уже в XII веке. Во Франции он распространился в следующее столетие. Графиня Артуа, похоронив в 1303 году своего мужа, не только облачилась в темные цвета, но и покрыла черной драпировкой кровать и всю комнату.

Мужчины в знак траура облачались в черное и иногда брили голову.

Церковь установила со временем сложную литургию погребальных обрядов. Некоторые категории лиц не удостаивались церковного погребения — это нераскаявшиеся еретики и самоубийцы. Иной раз монастыри преступали запреты и в поисках материальной выгоды погребали внутри своих стен тех, кто был подвергнут церковному проклятию.

Церковь, которая стояла у колыбели младенца, крестив его, провожала покойника в последний путь. И она претендовала на то, чтобы определять и загробную судьбу человека, его погибель или спасение.

Каким был идеал женской красоты в Средние века
Внешность же «Прекрасной Дамы» должна была иметь следующие достоинства. Во-первых, тонкий и гибкий стан, желательно S-образного силуэта. Бедра должны быть узкими, грудь - аккуратной и небольшой.  Стройность подчеркивалась очень узким и, естественно, наглухо закрытым платьем.  Худоба и бледность продолжали оставаться «модными», однако на щеках идеальной Дамы обязательно должен гореть румянец, а взгляд быть «ясным и веселым». Автора средневекового «Романа о Розе» восхищает и прямой нос, и маленький ротик с пухлыми алыми губами, и ямочки на щеках и подбородке его возлюбленной.

«Мою красавицу мне жаль.
Конечно, никакой хрусталь
С прозрачной кожей не сравнится.
Натура - Божья ученица.»
(Кретьен де Труа «Ивэйн, или Рыцарь со Львом», XII в.)

Несмотря на то, что архиепископ кентерберийский Ансельм публично провозгласил блондирование волос нечестивым занятием, волосы в Средние века ценились опять-таки белокурые и, желательно, вьющиеся. Правда, распущенными их можно было увидеть только у незамужних девушек. Замужние дамы прятали свои локоны под покрывалами, головными уборами, либо укладывали в сетку. В связи с этим особую ценность приобретает высокий лоб.
Средневековая девушка должна, подобно японке, быть сдержанной, ходить мелкими шажками, опустив глаза.

Кинь эту статью в "Приложения". Шерифа Линкольншира сменить чтоб не забыли!
Тетка шериф! Как мне нравится эта идея!!!!!

Закон о браке в средние века
http://www.globalfolio.net/monsalvat/fr … _brake.htm

Интересный факт.

«...в Уэльсе все дети считаются законными, ежели их признает отец».
(12 век).
"Покаяние брата Кадфаэля".

Френсис и Джозеф Гис «Брак и семья в Средние века»

"Дети в эпоху высокого Средневековья (первая часть)"
http://community.livejournal.com/ru_mid … 35357.html

Дети в эпоху высокого Средневековья (вторая часть)
http://community.livejournal.com/ru_mid … 35653.html

Отредактировано Marion (04-10-2009 16:02:18)

Еще о женщинах.

" () В подавляющем большинстве случаев владелица замка времен Филиппа Августа еще остается такой, как в предшествующие феодальные столетия — женщиной с грубым темпераментом, горячими страстями, с детства привыкшей к физической нагрузке, разделяющей удовольствия и опасности рыцарей своего окружения. Феодальная жизнь, чреватая неожиданностями и опасностями, требовала от нее суровой закалки души и тела, мужественного характера, почти мужских привычек. Она сопровождает своего отца или мужа на охоту; в военное время, если она вдова или ее муж в крестовом походе, она руководит защитой сеньории, а в мирное время не боится самых длинных и опасных паломничеств. Она даже может отправиться в крестовый поход. ()
Девушка чаще всего появляется лишь для того, чтобы выполнить по отношению к рыцарю, который является гостем ее отца, обязанности гостеприимства, весьма широко понимаемые. На нее возложена обязанность принять его, снять доспехи, приготовить ему покои, постель, приготовить ванну и даже (на сей счет у нас есть множество неопровержимых фактов, особенно в «Жираре Руссильонском») сделать массаж, чтобы помочь ему уснуть. ()
По жестам также видно, что именно девушки обычно делают первый шаг в любви к рыцарям отцовского манора. Последние походят на Ипполита из греческого мифа: они помышляют только о войне и охоте. Девушки находят их красивыми и говорят им об этом без малейшей неловкости — так они объясняются в любви.
Удивительно и то, что их авансы порой весьма неблагосклонно принимаются. ()
Если верить жонглерам, авторам или исполнителям поэм, которые сами были мужьями, в феодальном мире не стеснялись дурно обходиться со своими женами. Достаточно было неугодного слова или просьбы. В «Гарене» королева Бланшефлер настаивает пред королем, чтобы он высказался в пользу лотарингской стороны. «Король услыхал, и гнев разлился по его лицу: он поднял кулак и ударил королеву по носу так, что брызнуло четыре капли крови». И дама говорит: «Премного вам благодарна. Когда вам будет угодно, можете повторить».
().
В других местах феодальные поэты горячо упрекают рыцаря, который идет за советом к женщине, и приписывают своим героям слова такого рода: «Дама, убирайтесь отсюда и ступайте со своими служанками в свои расписанные и золоченые покои есть и пить; займитесь крашением шелка — вот ваше дело. А мое — разить стальным мечом». ()
() Можно сделать вывод, что даже в эпоху Филиппа Августа куртуазный дух, благосклонный к женщинам, лишь в исключительных случаях проявлялся в феодальных кругах и что в подавляюшем большинстве сеньорий и замков сохранялось старое отношение, отношение неуважительное и грубое, если угодно, показанное в преувеличенном виде в большей части жест.
() ...невзирая на все теоретические учтивости поэтов, средневековье даже конца XII в. на практике было еще слишком жестоким к женщине, какой бы высокородной она ни была, и что рыцарское правило — почитать слабый пол — не было готово к воплощению в жизнь.
()
Брак.
() ...брак между знатными людьми есть прежде всего, в соответствии с нравами и обычаями эпохи, союз двух сеньорий. Сеньор женится, чтобы увеличить свой фьеф, а также произвести на свет сыновей, способных его защитить; в его глазах женщина представляет прежде всего землю и замок.
Первым следствием сей совершенно своеобразной концепции является тот факт, что супругу избирает отец или суверен. Сердце же новобрачной никто не спрашивает. Феодальная наследница безучастно принимает рыцаря или барона, который ей предназначен. В некотором роде она включена во фьеф или замок и составляет часть недвижимости, переходя вместе с землей к тому, кто должен владеть этой землей, и ее согласие мало что значит.
Главные составляющие феодального брака:
Наличие наследницы, благородной девушки, и фьефа;
жених и невеста, где одна из сторон — еще ребенок;
абсолютное право отца на дочь и сюзерена, особенно короля, на свою вассалку; внечувственный характер брака, рассматриваемого исключительно как союз двух состояний и двух земельных властей;
почти полное непротивление и пассивная покорность женщины, с волей или сердцем которой не советуются.
Отсюда:
() вдовам не оставляют времени оплакать своего мужа, ибо нужно, чтобы во фьефе был мужчина; так что в феодальной любви чувство не занимает никакого места. () По естественному положению вещей они сами привыкают менять хозяев. Иметь за жизнь трех или четырех мужей — для них почти минимум. Простейший мотив, малейший физический недостаток, обычная болезнь могут подтолкнуть мужчин к разводу; (однако) документы позволяют утверждать, что многие разрывы были разводами по взаимному согласию.
()
И, наконец:
" знатная женщина становится добычей, которую оспаривают претенденты, вырывая у отца, опекуна, даже мужа! Современник Иды Булонской Этьен, граф де Сансер, похитил у сеньора де Тренеля наследницу, которую последний выдал всего лишь несколько дней назад замуж, и сделал ее первой женой. Вот применение к браку права сильнейшего, которое, не в обиду будь сказано юристам, есть основа феодального мира".

Люшер А. Французское общество времен Филиппа-Августа
ГЛАВА XI. Владелица замка

Вот, что еще пишут про судебные поединки с участием женщин:

"Для того, чтобы уравнять шансы в "смешанных" судебных поединках, мужчину помещали в яму до пояса, в то время как женщине дозволялась свободно двигаться вокруг этой ямы. Обычным оружием были кожаные ремни, палки или камни размером с кулак, завернутые в ткань. Если во время такого поединка оружие участника или рука касались земли более трех раз, этот участник (или участница) объявлялись проигравшими. Проигравшим мужчинам отрубали голову, а проигравшая женщина лишалась правой руки".

Информация с сайта, посвященного женским единоборствам.

Отредактировано Marion (09-02-2009 18:56:26)