Личность среди толпы
Ж.Флори. Ричард Львиное сердце. Король-рыцарь

Настаивание на  индивидуальной храбрости могло заставить поверить, что средневековая война — это серия личных подвигов, поединков. В действительности же все было несколько по-другому. Известно, по крайней мере из работ Ж. Ф Вербрюггена, что средневековое рыцарство было эффективным благодаря своей сплоченности. Рыцари были разбиты на плотные отряды и практиковали коллективную атаку, в которой личная инициатива была слабой, а военная тактика более разработана, чем это можно было предположить.
При таких условиях коллективная сплоченность являлась качеством первостепенного значения, приобретаемым благодаря упражнениям и турнирам, подкрепленные классовым сознанием и заинтересованностью в добыче.

Индивид в реальности имел меньшее значение, чем это утверждают литературные источники. Страх и смелость следует скорее понимать в контексте этого коллективного критерия. Рыцари боялись оказаться незащищенными в этом безликом, большом теле, в компактной массе рыцарства, чья власть, скорость, защитное оружие и единство обеспечивали почти полную защиту. Более всего они боялись оторваться от массы, быть схваченными и безоружными попасть в руки противников-пехотинцев, которые, будучи бесчувственными «к рыцарскому кодексу», не колеблясь, их убьют.

Для справедливости по этому поводу следует упомянуть некоторые нюансы. Первый касается противопоставления индивид коллектив, в котором не нужно заходить слишком далеко. Довольно долгое время средневековые сражения описывались, опираясь исключительно на документы, представлявшие все только самое лучшее: на песни о деяниях и романы.
Эти литературные произведения акцентируют внимание на индивидуальных действиях их героев, из которых им легче составить физический и моральный портрет, к которому читатель или слушатель может себя приравнять, отвечая таким образом на ожидания публики и обеспечивая одновременно их успех.

Рыцарская обязанность — это, прежде всего, коллективное действие, а средневековые сражения не представляли собой череду рыцарских поединков. Наоборот, битвы были очень редкими, а преобладали в основном осады, грабительские рейды и разрушения.  К тому же даже в битвах или простых стычках  рыцарство  не всегда играло первую роль.
Это только в повествованиях  все внимание сосредоточенно на  элитных воинах, военной аристократии, рыцарстве, и еще больше на индивидах, в частности благородных сеньорах и правителях.

Однако можно также заметить, что если нарративные источники так настаивают на личных достижениях некоторых рыцарей в основном (но не всегда) сеньорах высокого статуса, то их действия считались действительно важными, определяющими, или могли быть таковыми. 

Если некоторых из них попрекали за отсутствие смелости, а других, наоборот, прославляли за храбрость, это значит, что поведение и военные качества этих людей могли быть различными в массе, несмотря на коллективный характер действия.
Победа является результатом не суммы персональных действия .а скорее самоотверженности и связности всех в единении и коллективном действии. Команда, состоящая из блестящих личностей имеет все шансы перенести свои качества на массу посредственных игроков, пусть и лучше сплоченных. В коллективном обязательстве, каким бы массивным оно ни было, каждый рыцарь в конечном итоге оказывается лицом к лицу с одним противником. В массе противников в момент столкновения он противопоставлен одному противнику, в натиске, который за этим следует, в данный момент он имеет перед собой одного соперника, которого надо проткнуть мечом или копьем. 

Жизненная необходимость изначальной сплоченности не противоречит индивидуальной ценности каждого рыцаря, входящего в состав группы.
Индивидуальная ценность, храбрость, «отвага» каждого, если они используются в интересах коллектива, вносят свой вклад в общую победу и играют первостепенную роль.
В турнирах, как и в военных противостояниях, бойцы, после коллективных схваток, умели выделить уважительные достижения каждого воина и выбирали среди них тех, кто всех превзошел своей храбростью.

В равной степени известно, что будучи озабоченными личной славой, некоторые рыцари не соблюдали дисциплину и стремились напасать раньше, быть в самой гуще событий, нанести первый удар , что рассматривалось как честь, вожделенная и постоянно требуемая.

Все эти реальные факты должны нас научить не противопоставлять слишком систематично  личность коллективу. Храбрость каждого полезна рыцарству в целом и в таком случае прославляется, если она в его интересах. и порицается, но часто с недоговорками, если она может  ему навредить.
Это можно проследить в уставах рыцарей тамплиеров, чья образцовая сплоченность и дисциплина вызывали всеобщее восхищение, несмотря на некоторые существенные недостатки некоторых из них. Отметим, что и трусость здесь тяжело наказывается, и чрезмерная отвага тоже сурова карается. Брат, который покидает поле битвы, чтобы спасти свою жизнь, исключается окончательно из ордена («потеря дома»), а тот, кто атакует или выходит из строя без разрешения, исключается временно («потеря одежды»); если же он гонфалоньер (знаменосец), он заключается в кандалы и теряет свою должность.
Возможно лишь одно отклонение от этого правила если рыцарь видит христианина, чья жизнь оказалась под угрозой, потому что тот «оторвался от своих по глупости, его совесть может побудить его броситься на выручку. Он может это сделать, но должен сразу же вернуться на свое место в строю». В уставе тамплиеров это единственное исключение. «Обычное» рыцарство, во всей своей красе, наоборот, считает, что им предписана обязанность помогать рыцарям, которым угрожает опасность. Стыдно ее не соблюдать. Во время крестового похода Ричарда в 1191 году в битве при Арсуре, граф Дрё был сильно порицаем за то, что не последовал этому правилу. И, наоборот, во время той же битвы Амбруаз свидетельствует о нарушении дисциплины госпитальерами. Ричард отдал приказ спокойно переносить нападки и провокации сарацинов, а госпитальеры воспротивились этому решению, сочли его признаком малодушия и начали атаку, не дождавшись приказа.

В другом эпизоде в июне 1192 года во время нападения турок на христианский лагерь под Беит-Нуба один рыцарь ордена госпитальеров, Роберт Брюггский, опередил знамя своего ордена из за избытка отваги; атакуя одного турка, он проткнул его насквозь копьем. Глава ордена хотел наказать его за эту недисциплинированность, но представители знати, «знатные люди», встали на его сторону, прося, чтобы ему простили эту отвагу.

Восхваление «бескорыстной» храбрости и отказ без причины покинуть поле сражения, подобно Роланду или Вивьену, какими бы ни были обстоятельства, не следует считать непререкаемыми, даже в эпопеях ХП века. Очень рано встает вопрос о достойном отступлении, когда всякое сопротивление становится бесполезным, бессмысленным, и следует, наоборот, в общих интересах спасти жизнь, чтобы сохранить шансы для будущей победы как мести за нынешнее неизбежное поражение, или же по другим высокоморальным причинам.

Такой случай изложен, например.в «Песне о Гийоме», где эпический герой, оставшись один в живых после массовой атаки сарацинов, решает вернуться к себе, пересекает вражеские линии. переодевшись а неверного, чтобы сообщить своей жене Гибурк о поражении и о смерти ее племянников, собрать новое войско, чтобы забрать их тела, и если возможна, отомстить за их смерти. Несколько раз поэт настойчиво замечает. что, оставляя поле боя иноверцам, Гийом не убегает — он уходит.

(по книге Стивена Мульбергера)

XII век оказался не только свидетелем усиления самосознания среди рыцарского класса, но самосознания, которое стало частью европейской литературы. Рост грамотности сохранил грезы о рыцарях XII века как вдохновение для последующих романтиков.

Турниры XII века не были похожи на более поздние рыцарские турниры или формальные поединки.
Скорее это были учебные войны, в которых две или более групп конных воинов сражались друг с другом ради добычи или славы. Турниры отличались от настоящих сражений только по двум пунктам.
Во-первых, вокруг турнирного участка существовала зона безопасности.
Во-вторых, главной целью воинов было не убить или ранить их противников, а захватить их экипировку и их самих.

Миниатюра из книги
"Histoire du Graal".

Турниры предоставляли рыцарям XII века возможность поупражняться в их воинском искусстве и приобрести или потерять славу и богатство, когда не было настоящей войны. Это было очень опасное развлечение, и оно было популярно среди так называемых “молодых”, юных рыцарей, которые еще не остепенились, чтобы содержать семью и управлять своим собственным домом.

Воинственные манеры и образ жизни рыцаря XII века означали, что способные физически люди постоянно рисковали своей жизнью. Знатное семейство могли легко исчезнуть в течение одного поколения, естественным образом или в результате насильственных смертей.

Пример: Анри де Бурбур, французский кастелян XII века, имел не менее 12 сыновей, все от одной жены.
Семеро нашли себя в церкви; из оставшихся пяти, двое погибли в юности, другой был ослеплен на турнире, а последние двое оказались не способными обзавестись потомством. Дочь унаследовала все, и принесла все владения Бурбура потомкам своего мужа.

К бурной и непредсказуемой жизни высших классов добавлялись споры о собственности.
Жизнь знатного человека была очень дорогостоящей. Единственной надежной формой состояния в XII веке было владение землей и людьми: иными словами, владение имениями, замками, право на правосудие, право на трудовые повинности крестьян и на пошлины с торговцев и горожан.
Для простых рыцарей можно было существовать благодаря щедрости какого-нибудь покровителя или, став наемником, но каждый рыцарь мечтал о независимости, о владении достаточной собственностью, чтобы стать, по крайней мере, мелким лордом, о том, чтобы передать эту собственность своим сыновьям.
Каждый аристократ мужского пола хотел закончить свою жизнь независимым лордом, отцом-основателем богатого клана, предком знатной династии.

Но не каждый смог воплотить свою мечту.
В XII веке, даже для младших сыновей знатных семейств было трудно получить необходимую часть фамильного наследства.
Знать осознала, что если они будут продолжать делить свои семейные владения между всеми наследниками, как это было прежде в обычае, целые кланы станут слишком бедными, чтобы подтвердить свой аристократический статус.
Для того чтобы не допустить этого, право первородства постепенно стало действовать в Англии и Северной Франции.

По праву первородства, старший сын наследовал основную часть владений отца, сохраняя, таким образом, основу семейного могущества нетронутым. Другие наследники получали мало или вообще ничего. Младшим сыновьям обычно даже не позволяли жениться.
Такие браки могли привести к появлению детей, которые могли бы оспорить привилегированное положение потомков старшего сына. Отказом младшим сыновьям в праве на женитьбу и возможность иметь законных детей, обеспечивалось более надежное продолжение династии.

Во многих семьях, младших сыновей ожидало тяжелое будущее.
Эти юные воины отправлялись, чтобы найти собственный путь в мире, приговоренные страдать от проклятья вечной “юности”.

Как я уже упоминал, юность была четкой стадией жизни в XII веке: юным был молодой аристократ, который еще не был главой собственного дома. Жизнь юноши была во многом привлекательной, полной войн и турниров.
Молодой рыцарь мог найти в том или другом возможность доказать свою ценность как воина и заслужить славу и богатство.
Когда сражение заканчивалось, место проведения турнира или военный лагерь становились фоном для впечатляющего потворства собственным желаниям.

Реконструкц.турнира

Церковные писатели считали турниры почти столь же греховными, как и несправедливая война.
Роберт Мэннинг, монах XIII века, говорил, что турниры, служили для рыцарей отговоркой от всех семи смертных грехов:

Гордыня, свойственна одним
Зависть, свойственна другим
Гнев, проявленный в бою
Леность, когда удовольствие заменяет собой молитву

Жадность, до лошади противника
И его лат.
Чревоугодие на пиру
И последующий разврат.

Иными словами, они предоставляют все, чего могут пожелать энергичные юные рыцари.

Рискованная жизнь юношей притягивала многих старших сыновей, чьи отцы все еще были живы.
Скучающие и расстроенные ожиданием своего наследства, они уходили или отсылались из дома, чтобы развлечься на турнирном ристалище. Часто наследника сопровождали юные рыцари – обычно сыновья вассалов его отца, которые должны были привыкнуть к его предводительству. В итоге, наследник, остепенившись, возвращался домой, чтобы жениться и завести потомство – если он не погибал до этого.

Турнир. Миниатюра из «Кодекса Манесс» Конец XIII в.

Для младшего сына, не было возможности жениться, вести семейную жизнь, иметь знатных потомков, если только он не сможет завоевать себе богатства своим мечом или найти юную наследницу или подходящую вдову, богатство которой, позволил бы ему превратиться из юноши в мужчину.
Существование этого класса буйных, безответственных рыцарей делало их пушечным мясом своего времени, легко доступным для любого воинственного лорда. Они были основным составляющим крестоносного движения.
Они обостряли жестокие стороны аристократической жизни, поскольку не существовало видов мирной деятельности, к которым они могли обратиться, без потери своего статуса.

Юноши оказали также и значительное культурное влияние.
Романтический образ путешествующего рыцаря, появившийся в XII веке, идеализировал молодого рыцаря.
Не случайно, приключения часто заканчивались женитьбой на прекрасной наследнице.
http://mirrinminttu.diary.ru/p67322401.htm#more1

Конные воины средневековья. Обучение владению оружием.
М.Дж.Догерти., Средние века. Искусство войны.
К.Клифан., "Рыцарский турнир/ турнирный этикет, доспехи и вооружение".

В начале ученичества конные воины разделяли обучение верховой езде и владению копьём, и только на определённом этапе начинали совмещать полученные умения.

Одним из основных упражнений была рубка столба. Этот приём известен с римских времён: в землю вкапывался деревянный столб, по которому воин должен был наносить удары мечом. Следовало добиться того, чтоб после удара оружие не отскакивало. Кавалерист упражнялся рубить столб часто с оружием вдвое тяжелее обычного боевого меча, иногда в доспехах или с утяжеленным тренировочным щитом. Также более тяжёлое оружие применяли в тренировочных поединках.

Также воины отрабатывали технику владения копьём ударами по укреплённым на столбах манекенах. Необходимые навыки совершенствовали, собирая копьём вбитые в разных частях тренировочной площадки колышки или развешанные на канатах верёвочные петли.

Специальным снарядом для для обучения действий копьём была квинтана. Это - вращающаяся конструкция с перекрестьем-руками. На одной из рук крепили мишень-щит, на другой - противовес, обычно мешок, наполненный песком или землёй.
При выполнении этого упражнения следовало развернуть конструкцию вокруг оси, чтоб открыть себе путь вперёд. При ударе по щиту мешок обеспечивал внушительное сопротивление. Таким образом новичок учился рассчитывать силу удара. Сильный удар заставлял квинтану поворачиваться один или несколько раз. Это заставляло воина следить за изменением обстановки и ожидать удара в спину после того, как он разминётся с противником.

Для тренировки пеших воинов.

Другим популярным упражнением была попытка сбить копьём сидящего на скамье рыцаря в доспехах.

Во время поединков, максимально приближенных к реальности, рыцари практиковали конные копейные столкновения с тупыми копьями.

Верховая езда.

Рыцарская конница Европы пользовалась стременами, что подтверждают изображения на гобелене из Байо. Тяжёлая конница применяла сёдла, однако лёгкие конники могли обходиться без них.
Повод также применяли, но им было непросто действовать в бою, поэтому им пользовались только по мере необходимости. В основном, конём управляли ногами.
Хорошо выезженный боевой конь считался ценностью, так как был привычен к суматохе, шуму и запаху сражения, оставался управляемым, несмотря на хаос.

Тренировать боевого коня следовало также  упорно, как самого рыцаря. Приученный к поединкам конь знал, что устремясь на противника, он должен развить максимальную скорость. Иногда труднее было не пустить коня на соперника, а заставить его повернуть. При этом конь следовал своему опыту - он знал, что в строю должен держать своё место и идти полным галопом, даже если всадник не понуждает его к этому.

Боевых коней редко обучали специальным приёмам. Их рассматривали как транспортное средство, а не живое оружие. Конь, который стремился ударить корпусом или лягнуть стоявших перед ним пехотинцев, мог вызвать смятение, но при этом затруднил бы действия всадника, для рыцаря возникла бы опасность вылететь из седла.
Агрессивный конь представлял угрозу для конюхов, других лошадей и любого, кто оказывался рядом, потому такие животные не пользовались особым расположением.
В бою конь должен быть управляем и послушен воле всадника. Норовистый конь мог преподнести нежелательные сюрпризы.

Кони, как и другое воинское снаряжение, требовали ухода.
В средневековом рыцарском обществе уход за конём, кроме прочего, входил в обязанности оруженосца. Считалось, что рыцарь, как представитель знати, вообще не должен выполнять никакой работы. Наиболее строгие правила гласили, что рыцарь, которого застигли за работой, должен был лишиться своего статуса.

Упражнения для развития умения верховой езды.

Обучение на деревянной лошадке-каталке было эффективной тренировкой как для всадника, так и для "тягловой силы".

Выполняли упражнения для развития  чувства равновесия на земле и в седле, упражнения на противодействие силе давления.

Церемония посвящения в рыцари
Основана на 'Ordene de Chevalerie' (XIV в.)
Мастера Йоганнеса Черного из Атанора

Кандидата сначала купают его товарищи/оруженосцы, заклинающие его чтением Псалма 29.
Затем в тишине его смазывают душистыми водами и одевают в простую одежду, препоясанную красной веревкой, и отводят в место, где он должен поститься.
После поста, перед алтарем, который покрытым белым и имеет четыре зажженные белые свечи, перед кандидатом разыгрывается таинство, которое ему неизвестно и которое ему не объясняется.

Наконец, звонит колокол и двое рыцарей подходят к кандидату, снимают красную веревку и возлагают рыцарскую накидку, располагая руки кандидата над одеждой, не связывая. Его уводят, один рыцарь впереди, а другой позади, в тишине, к месту возведения в звание рыцаря, где его ожидают король и двор, рыцарство и простой народ.

Посвящение в рыцари.
Бенуа Сен-Мор. «Роман о Трое».
Франция. XIV в.

ПОРУЧИТЕЛЬ: (Рыцарь, который его вел) Мой сеньор, благо твое мы молим и это хорошо для Тебя. (Преклоняет колени и склоняет голову).

КОРОЛЬ: Что вам надо от нас?

ПОРУЧИТЕЛЬ: То, что Ты мог бы удостоить той накидкой, что дана тебе обеспечивать, сюда пришел тот, кто недавно выдержал пост, желающий быть рыцарем.

КОРОЛЬ: Огласите нам его дела и происхождение, чтобы знать, что он из себя представляет. (Здесь движения герольду, который оглашает список: былые битвы/турниры и геральдический герб кандидата).

КОРОЛЬ: Да, этот человек известен Нам. И ты поручился за него перед Нами с согласия твоего Ордена, Мы знаем. (Король встает и шагает вперед, поручитель отодвигается назад, кандидат становится на колени).

КОРОЛЬ: Одетый как ты, знай теперь, что ты всегда будь чист разумом и телом, ибо нет человека, уважающего рыцаря, который не уважает сам себя. (Два рыцаря застегивают шпоры рыцарю, Королевский Пэр застегивает на правой ноге)

КОРОЛЬ: Стремись теперь всегда искать жизни в умеренности и мудрости, оставив суету юношеской снисходительности и легкомысленности (Его опоясывают мечом и поясом)

КОРОЛЬ: Так как ты теперь вооружен, знай, что ты обязан атаковать тех, кто незаконно притесняет невиновного, наказывать тех, кто истощает то Королевство, которое ты хранишь в богатстве и славе (Теперь Король возлагает на шею кандидата золотую цепь).

КОРОЛЬ: Так как хотя лишь недавно ты терпел пост, там перед тобой были четыре свечи.
Знай же теперь значение тех четырех ламп: что ты должен всегда держать свое слово правдивым и свободным от обмана;
   что ты не должен позволять наносить вред невиновному;
   что ты должен исполнять все принципы рыцарства как собственные клятвы;
и что ты проявляешь свободно ту щедрость, которая позволительна тебе в этом состоянии.
    Цепь, которую ты носишь и будешь носить в будущем, соединяет тебя с этой обязанностью, и будет напоминать тебе о клятве. ( Здесь герольд ведет кандидата в Клятве Ордена и/или клятве вассальной верности. В это время руки кандидата сжимают рукоять государственного меча и держатся за Корону).

КОРОЛЬ: От моей руки прими удар и никогда больше не сдавайся человеку (Здесь Король дает удар, и поднимает рыцаря с колен).

КОРОЛЬ: Воскресни, Сэр _____, и поприветствуй Товарищей по Рыцарству. (Здесь герольд подает знак толпе исполнить троекратное "ура").

http://sb.pp.ru/index.htm

Отредактировано иннета (15-05-2011 01:21:40)

В кино средневековых рыцарей изображают героями, готовыми сражаться насмерть без страха и сожалений, или же холодными и бессердечными убийцами.
В действительности они испытывали те же лишения, что и современные солдаты: недосыпали, недоедали, уставали.
Им приходилось спать на открытом воздухе, на земле, некуда было скрыться от плохой погоды. Их жизнь была наполнена ужасом: убивали они, убивали их товарищей.

Фрагмент иллюстрированной рукописи 1315 - 1323 г."Грааль Рошфуко".

Медицинская наука совсем недавно (со времён войны во Вьетнаме) признала существование такой вещи, как посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), с которым бойцы возвращаются с войны. Это заставило исследователей по-новому взглянуть на древние тексты и увидеть в них всё те же отчаяние, страх, чувство беспомощности, с которыми сталкиваются современные воители.
     Историк средних веков Томас Хебёль-Хольм из Копенгагенского университета (Дания) полагает, что перед нами — типичные случаи ПТСР:
«Меня немного раздражают разговоры о том, что средние века были наполнены жестокими и бессмысленными головорезами, которые только и делали, что воевали, — не скрывает учёный настоящей причины своего исследования. — Я пытаюсь нарисовать истинный портрет человека того времени. Насколько можно судить, в действительности это были такие же люди, как вы и я»

фрагмент миниатюры 1220г.

Психологи признают, что на войне люди сталкиваются с огромным напряжением, которое способно привести к снижению психологического иммунитета и тревожным расстройствам. Последнее подразумевает неконтролируемый интенсивный стресс, сопровождаемый ужасными воспоминаниями, ночными кошмарами, депрессией и гиперактивностью.

Исследователь сконцентрировался на трёх документах XIV века, составленных французским рыцарем  http://Жофруа де Чарни(он написал "Книгу рыцарства"1350 г.), дипломатом и советником короля Иоанна II. Никто не знает наверняка, почему этот человек написал «Книгу рыцарства», «Вопросы относительно поединков, турниров и войн» и другие тексты. Вероятно, французская власть пыталась составить идеологическую программу своего рыцарства, дабы не уступать в этом отношении Англии.

Эти тексты тщательно изучены, но г-н Хебёль-Хольм первым взглянул на них сквозь призму современной военной психологии. Интерпретировать таким образом культуру старых времён, конечно, нелегко (особенно учитывая её высокорелигиозный характер), но ряд характерных примеров специалист всё же отыскал.

Чарни (Geoffroi de Charny) писал, например: «Избравший сие поприще! Будь готов переносить зной, голод и тяжкий труд, спать мало и всегда быть начеку.
И лишаться сил, и спать на земле — только для того, чтобы тебя разбудили самым грубым образом. И поделать с этим ты ничего не сможешь. Тебе предстоит всякий раз приходить в ужас при виде врага, который несётся на тебя с выставленными пиками и обнажёнными мечами. Болты и стрелы обрушатся на тебя дождём, и ты не будешь знать, как защититься от них.
Ты будешь видеть, как люди убивают друг друга, бегут, умирают, становятся пленниками. Перед тобой будут лежать тела друзей.
Если твой конь ещё жив и резв, ты сможешь спастись — и обрести бесчестье. Но коль ты остался — тебе уготована вечная слава.
Не должно ли нам назвать великим мучеником того, кто избрал себя для этой работы?»

Сам Чарни не являет признаков психологической неустойчивости, но постоянно опасается за душевное здоровье своих собратьев.

Герб семьи Чарни

Ричард Каюпер из Рочестерского университета (США)( http://www.rochester.edu/college/his/faculty/kaeuper/  ), занимавшийся переводом «Книги рыцарства», отмечает, что в рассказах тех времён действительно много тяжёлых деталей.
Хронисты, не стесняясь, описывают, как воинов выворачивает наизнанку, как они поддерживают руками вывалившиеся внутренности. Одна из историй повествует, как рыцарь из Кастилии в первом же своём сражении получил арбалетным болтом в нос.
Другая рассказывает о бойце, которому взмахом меча разорвали рот. И при этом — снова и снова — жалобы на плохую пищу, постоянные неудобства и беспрестанные схватки.

В то же время, подчёркивает г-н Каюпер, сами участники описываемых событий не страдали рефлексией — по крайней мере в письменном виде. Они просто вспоминали, как всё было, и давали советы новичкам. Поэтому анализировать их с точки зрения ПТСР не совсем корректно. Надо учитывать, что рыцари рождались в семьях, принадлежавших военной элите. С раннего детства им внушали, что быть воителем во имя Христово — самое благородное занятие на свете. Они не были гражданскими, которых внезапно выбрасывало из комфортной жизни в мир жестокости и смерти, как современных солдат

по материалам:
http://news.discovery.com/history/medie … 11220.html

Богатство и щедрость в рыцарском сознании
Из книги Николаевой И., Карначук Н. Культура рыцарской среды

Литература рыцарской среды выявляет органичную связь понятий чести, могущества и богатства. Чем сильнее и могущественнее рыцарь, тем, как правило, он и богаче. Богатство являлось знаком не только могущества, но и удачливости. Именно поэтому в «Песне о Нибелунгах» основная коллизия рыцарской эпопеи разворачивается вокруг темы клада Нибелунгов. Возвратить его для Кримхильды означает и восстановить честь, и подтвердить могущество.

Щедрость – оборотная сторона удачи и могущества. Кодекс чести включал в себя щедрость как обязательную максиму поведения рыцаря. Чем сильнее был сеньор, чем могущественнее был его линьяж, тем, как правило, богаче он был. Как правило, и щедрее. Следует особо подчеркнуть, что идеал щедрости, как и идеал мужества, особенно в раннюю эпоху носил некий избыточный характер. Хрестоматийный пример о рыцаре, засеявшем поле серебром, невольно приходит на ум в качестве примера экстремального выражения характера этой ценности.

Традиции рыцарской среды, с присущей ей склонностью публично демонстрировать и «расточать» богатство, были сильны даже в условиях, когда жизнь диктовала новые требования. Это особенно ярко видно в повседневной жизни. Так, в XV веке тирольский эрцгерцог Сигизмунд мог задаривать кубками, наполненными до краев серебряными самородками, своего знатного гостя и племянника, молодого короля, Максимилиана I. Другой пример. В 1477 году саксонский курфюрст Альбрехт, заехав на рудник в Шнееберге, приказал накрыть себе стол на большой глыбе серебряной руды шириной в 2, высотой в 4 метра с тем, чтобы иметь возможность посостязаться с самим императором. Во время застолья курфюрст горделиво заметил своим сотрапезникам, что могучий и богатый император Фридрих, как бы ни был богат, не имеет пока «такого великолепного стола».

Эта избыточная, нерациональная щедрость проявляла себя в пышных пирах, празднествах. Не случайна английская поговорка XIII века – «сеньор не садится за стол один». Не случайны и такие атрибуты убранства рыцарского замка как длинные столы и длинные скамьи. За обильными пирами нередко следовали (по крайней мере, для не особо богатой части рыцарства) дни скудного рациона и вынужденного воздержания. Безусловно, в темные века, когда Европа представляла собой натурально-хозяйственный мир деревень и замков, в которых ценность сокровищ, особенно денег, была принципиально иной, нежели в современном мире, непросчитываемое расточение сокровищ, шире – богатства, было органично рыцарскому мироощущению с его гипертрофированной потребностью в публичном самоутверждении. Однако и в более позднюю эпоху, когда развивавшийся товарно-денежный уклад начал диктовать необходимость счета денег, идеал избыточной щедрости продолжал быть значимым императивом поведения людей, что нередко оборачивалось курьезами трагикомического, с точки зрения современного человека, характера. Свадьба, которую устроили ландсхутские герцоги в Баварии в 1475 году (а они были настолько богаты, что ходили упорные слухи, будто бы в их владениях есть башня, набитая доверху деньгами), была настолько пышной, что собрала всю знать Германии. Однако затраты были столь велики, что казначей герцогов, получив отчет о расходах, повесился.

Богатые пиры, роскошная одежда, дорогое оружие, подарки – публичные знаки могущества и удачливости. Вместе с тем богатство имело не только психолого-символический и знаковый смысл. Оно являлось и средством привлечения вассалов. Маркграф Рюдегер, вассал Кримхильды, поставленный перед выбором: сохранить верность своей госпоже или дружбу с бургундскими королями, просит Кримхильду освободить его от присяги вассальной верности и обещает возвратить пожалованные ему ленные владения – земли с бургами.

Безусловно, что дары, которые получали рыцари за свою службу, были различными. Рыцари более знатные и могущественные получали от тех, кто стоял выше их на иерархической лестнице и был богаче, соответствующие ленные владения. Безлошадные, как их называли, то есть небогатые рыцари, могли служить за кров, лошадей, словом за определенное содержание и т.д. Важно подчеркнуть, что идеал рыцарской щедрости получил столь широкий резонанс в культурном обиходе западноевропейского мира на почве вполне определенных социальных практик. Гранды, говорится в уже приводимом отрывке из сирвенты Бертрана де Борна, становятся во время войны щедрее.

В хронике Робера де Клари, мелкого рыцаря из Пикардии, участника IV крестового похода, много говорится о том, что простые chevalier были обделены высокородными рыцарями добычей. Все повествование этого глашатая мелкого небогатого рыцаря из Франции пронизано духом негодования по поводу «несправедливости», содеянной сеньорами, ибо «ничто не было разделено к общему благу войска, или ко благу бедных рыцарей, или оруженосцев, которые помогли завоевать это добро». За обидой рыцаря-хрониста скрываются притязания тех, кто рассчитывал не на жалкие подачки и не на крохи от завоеванного в Константинополе добра, а на нечто гораздо большее. Эти притязания Робера де Клари, равно как и ожидания Бертрана де Борна чрезвычайно значимы для понимания природы идеала рыцарской щедрости.

Социальная структура рыцарского сословия в Западной Европе была такова, что выполнение рыцарской феодальной элитой военных функций, невозможное без обретения новых вассалов и соответствующего материального вознаграждения их, способствовало закреплению психологической установки в качестве культурного идеала щедрости. Какие бы сложные мутации не претерпел этот идеал, встретившись с реалиями жизни Нового времени, заставившего не только простолюдина, но и рыцаря рассчитывать свои траты, ему суждено было пополнить культурный багаж европейца. Этот идеал будет востребован и в более поздние эпохи, не исключая и прагматичную современность.

Безусловно, стремление к обогащению, табуированное христианской этикой того времени, являлось одним из важнейших мотивов поведения рыцарства, мотивов, маскировавшихся в самые разные культурные мифы. Во время крестовых походов жажда обогащения, особенно мелкого безземельного рыцарства, найдет свое обоснование в необходимости освобождения гроба Господня и братьев во Христе. Причем, богатая добыча рассматривалась как естественный дар Господа, отблагодарившего рыцаря за верную службу.

Собственное стремление рыцаря к обогащению, вытесняемое в подсознание, переносилось на врага – мусульманам, как и евреям, приписывалась особая страсть к стяжанию. Грабеж Константинополя, в ходе которого ограблению была подвергнута одна из главных святынь христианского мира – собор Святой Софии - оправдывался тем, что рыцари наказывали схизматиков. Робер де Клари в своей хронике «Завоевание Константинополя», описывая несметные сокровища столицы Византии («две трети земных богатств», по его словам, были собраны в этом городе), оправдывает разгром и грабеж его тем, что греки отошли от истинной веры.

Стремления к богатству, воинской славе, табуированные христианской этикой и оцениваемые церковью как греховные алчность и гордыня, подсознательно всегда определяли те или иные поиски рыцарства. Средневековый социум давал возможность примирять эти устремления с интересами самого общества, подчинив его эгоистические устремления идеям «справедливой» войны, помощи слабым, что работало на нравственное самосовершенствование рыцаря. Нередко эти устремления обретают в рыцарской поэзии и романе сублимированно-утонченный, казалось бы, отвлеченный смысл - рыцарь ищет нечто, что не имеет прямого практического значения для его жизни или жизни окружающих, скажем, легендарный Грааль. Грааль – чаша причастия, в которую Иосиф Аримафейский собрал кровь распятого Христа. Грааль превратился в олицетворение мистического рыцарского начала, стал культурным символом высшего совершенства.

Именно такой путь проходит главный герой романа Вольфрама фон Эшенбаха «Парцифаль». Сын короля Гамурета, погибшего в рыцарских странствиях на Востоке, Парцифаль был воспитан матерью в лесу, чтобы его не постигла участь отца. Но от судьбы не уйти. В лесу же Парцифаль встречается с рыцарями короля Артура и решает стать одним из них. Побывав при дворе короля Артура, Парцифаль сражается с Красным рыцарем и побеждает его. Поворотный момент его судьбы – встреча с «королем-рыбаком» Амфортасом, который и «подсказывает» ему путь к Граалю. Однако долгое время Парцифаль не может достичь цели, мешает разлад с Богом. Наконец, появляется вестник и сообщает рыцарю, что он прошел свой путь искупления. В итоге, минуя все препятствия, Парцифалю удается достичь мистической цели, и он становится королем Грааля.

Пир Парцифаля. Рукописная миниатюра 14 в.

Если в период раннего и классического средневековья стремление рыцарства к обогащению по большей части вытеснялось, переносилось на «чужаков» (в широком смысле этого слова) или утонченно сублимировалось, то ближе к «осени средневековья» отношения, связанные с богатством, все более десакрализуются, богатство приобретает вполне мирской характер, все более рационализируется его материальная значимость для рыцаря.

Источник