Одной из причин такой секретности было желание избежать шума и непристойных выкриков толпы, которая могла собраться под окнами молодых. Отделаться от нее можно было только с помощью денег и спиртного. "А если прибудут еще и барабаны со скрипками, то эти люди точно останутся до рассвета, - саркастически добавляет Миссон, - и будут создавать кошмарный грохот, пока не получат хотя бы пенс". Однако, несмотря на подобную скромность во время самого процесса венчания, дома обрядов было предостаточно: "Когда приходит время молодым ложиться спать, друзья жениха снимают с невесты подвязки, предварительно ослабленные так, чтобы любопытная рука не могла слишком приблизиться к коленке. Когда с этим покончено и подвязки прикреплены к шляпам франтов, подружки отводят невесту в спальню, раздевают и укладывают в кровать. Жених, разоблачившись с помощью друзей в другой комнате, приходит в ночной рубашке к своей супруге, окруженный сестрами, тетями с матерью и друзьями, и без дальнейших церемоний ложится в постель. Друзья жениха берут чулки невесты, а подружки невесты чулки жениха и садятся около кровати, у ног молодоженов, и бросают чулки так, чтобы они попали на головы жениха и невесты. Если мужские чулки, брошенные подружкой, падают на голову мужа, это означает, что эта девушка сама скоро выйдет замуж; такие же выводы делаются по женским чулкам, брошенным мужчиной". При раздевании невесты подружки должны вытащить все свои шпильки и булавки. Если остается хоть одна, это очень плохой знак для виновницы происшедшего: она не выйдет замуж до празднования Троицы.
   Кружева невесты, ленты и банты распределяются среди гостей, и последние носят их на шляпах несколько недель. Таким же образом раздают перчатки. Некоторые невесты не снимали этот предмет туалета вплоть до первой брачной ночи, так как этот процесс символизировал потерю девственности. В конце концов паре предлагали снадобье, состоявшее из молока, вина, яичного желтка, сахара, корицы и мускатного ореха. Они пытались залпом проглотить это, чтобы "избавиться от беспокойной компании".
   К 1700 г. Лондон зарекомендовал себя в качестве брачного рынка для всех слоев общества. Элита приезжала в город по весне, чтобы остаться там на сезон. Это предоставляло возможность подходящему холостяку встретить потенциальную невесту, не принадлежавшую к его замкнутому сельскому кругу. Говоря о более простых людях, Лондон можно назвать магнитом для тысячи иммигрантов, юных людей, покинувших дом в возрасте 10-17 лет в надежде стать подмастерьями, слугами с проживанием в доме хозяина или рабочими - они, в свою очередь, также находили себе пару в столице.
   Брак действительно приравнивался к торгу. Циники называли его "смитфилдской сделкой", имея в виду известное место продажи лошадей в Лондоне: "Женитьба на самом деле стала простой продажей; отцы привозят своих дочерей в Смитфилд, как делали бы это с лошадьми, и продают их тем, кто предложит наивысшую цену".
   Подгоняемые своими амбициозными матушками, юные девушки яростно боролись друг с другом в попытке заполучить мужа. И не без причины. При соотношении 10 мужчин на 13 женщин последние определенно находились в невыгодном положении. Тщетно Д. Дефо убеждал их не бросаться на мужчин, ему пришлось признать огромную притягательную силу денег. Героиня его произведения Молль Флендерс реалистична во взглядах: "На сегодняшнем рынке наш пол занимает невыгодное положение: если у молодой женщины есть красота, происхождение, воспитание, мудрость, благоразумие, манеры, скромность (все в больших количествах), но при этом нет денег, то она никто. Ничто не красит женщину так, как деньги". Дефо осуждает брак по расчету, считая его эквивалентом жесткого изнасилования и затеей, не приносящей счастья: "Спросите девушку, зачем она выходит замуж, ответом будет - хочу стабильности... Спросите мужчину, зачем он женится - из-за денег... Как мало принимается во внимание первейший и необходимейший компонент системы - любовь, без которой брак... никогда не будет счастливым".
   Брак был дорогим удовольствием, мужчины женились по большей части тогда, когда это позволяло их финансовое положение. Младший сын аристократов или дворян наследовал обычно мало, если вообще получал что-нибудь, поэтому, прежде чем начать думать о женитьбе, он тратил некоторое время на начало профессиональной или деловой карьеры. Если он все-таки женился, его супруга приносила солидное приданое, позволявшее ему жить соответственно его воспитанию. Обычно младший сын женился в возрасте 30 лет на женщине моложе его лет на 10.
   Для торговцев тоже было важно укрепить свое положение, прежде чем брать в дом жену. В своем произведении "Законченный торгаш" Дефо осуждает ранний брак как очень непродуманный шаг. Он отмечает: "Сейчас пошла традиция заводить жену и магазин одновременно, но такие ранние браки редко бывают удачными". Дефо предупреждает, что преждевременный брак распадается, т. к. молодой человек "растрачивает свое состояние, истощает свой бизнес и вообще несет одни расходы". Мудрый продавец книг Джон Дунтан откладывал собственный брак до тех пор, пока не понял, что его "торговля сможет обеспечить двоих".
   Разница в возрасте между мужем и женой определялась состоянием супруга. Чем выше социальная ступень, тем моложе была невеста: девушка из богатой семьи могла получить приданое от отца и не нуждалась в откладывании замужества. Люди среднего и низкого достатка должны были прежде накопить денег на брак и, соответственно, заключали его позже. Это происходило примерно в 25-30 лет. Уроженки Лондона выходили замуж где-то в 21 год, на несколько лет раньше, чем иммигрантки, ждавшие до 25 лет. Бедная девушка ничего не могла предложить будущему мужу, кроме своей работы, пара до конца жизни оставалась безденежной, так что в задержке не было никакой нужды.
   День Святого Валентина имел в то время особое значение. Для Сезара де Соссюра это явно было чем-то новым: "14 февраля, или день Святого Валентина, - праздничный день для молодых людей. Мне кажется особенно забавным то, что юноша может в этот день попросить совершенно незнакомую девушку быть его подругой, а она откажет только в том случае, если у нее уже кто-то есть. Эта традиция лежит в основе многих браков". В высшем свете ухаживаний было мало, а браки заключали родители пары и юристы. Герой сатирического произведения Генри Филдинга "Маскарад" не видит нужды во флирте: "Я увидел свою жену в первый раз всего за час до свадьбы. Я обратился к ее отцу, ее отец к своему адвокату, а адвокат изучил мое состояние... сделка была заключена. Зачем молодым людям общаться до того, как они приступят к раздеванию?"
   Там, где была замешана собственность, невинность будущей невесты становилась важнейшей частью переговоров по поводу брака. Мужчина хотел быть уверенным, что его наследник будет законным. Некоторые считали добрачный секс одним из самых омерзительных преступлений: "Для мужчины сделать шлюхой женщину, на которой он собирается жениться, означает осквернить собственную постель, загрязнить собственное семя, ввести бастардов в собственный род; это признак самого дурного вкуса", - пишет Дефо в книге "Разврат во браке, или Супружеский бордель". Однако многим юношам и девушкам удивительно много разрешалось в экспериментах с сексом до свадьбы. Панталоны еще не были изобретены, и женщины ничего не носили под юбками, так что барьеров для мужской похоти не существовало. Ласки, или сексуальные игры парочек обычно прекращались незадолго до совершения полового акта. Часто все происходило в присутствии других женщин, матери, сестер или друзей. В некоторых случаях посредине кровати между молодыми людьми устанавливалась доска, но при этом они могли лежать вместе и получать удовольствие хоть всю ночь. Эти ласки необязательно приводили к замужеству, девушка могла заниматься сексуальными играми с несколькими мужчинами до свадьбы.
   Но все-таки это было опасной затеей, которой можно было злоупотребить либо неправильно истолковать ее. Например, дело, слушавшееся в суде консистории, показывает печальные последствия таких игр. В лондонской семье Харрисов сестры Эбигейл и Кларисса спали вместе, что было обычной вещью среди незамужних сестер и неженатых братьев. Однако ночью Эбигейл часто перебиралась в кровать к гостю мужского пола, при полной осведомленности матери. Мисс Харрис, явно надеялась, используя сексуальные умения дочери, заманить того или иного незадачливого юношу в сети брака. Она потерпела поражение, и Эбигейл, беременная, была брошена. 24-летний Вильям Барлоу рассказал суду следующее: "Впервые я встретил Эбигейл Харрис, когда ее отец пригласил меня и моего друга пообедать с ним в июне 1699 г., затем я часто приходил навестить девушку, ее мать и сестер. Мне был дан свободный доступ к Эбигейл в доме ее отца, я вел себя довольно вольно с ней, часто в присутствии сестры или другого члена семьи целовал и обнимал ее, держал за руку, сажал на колени, трогал ее обнаженную грудь, поднимал юбки и видел ноги. Она разрешила мне трогать ее живот и бедра, я попытался зайти еще дальше, но она оттолкнула меня".

Соотношение между количеством мужчин и женщин в рассматриваемый период было не в пользу представительниц прекрасного пола, а потому гарантией замужества было большое приданое. Обе стороны желали выгадать в браке, а потому условия оговаривались, как в любой деловой операции. Приходилось быть предусмотрительными. Заявления мужчины о своем характере, состоянии и перспективах на будущее нуждались в тщательной проверке. Дальше начинался торг. Двумя основными пунктами брачного контракта являлись приданое, приносимое женщиной, и сумма выплаты на ее содержание в случае смерти мужа. Приданое невесты обычно равнялось трехгодовому доходу от поместья мужа. В свою очередь, между размером приданого и количеством денег, которые женщина будет получать, если станет вдовой, тоже существовала связь. Дело о разводе богатой лондонской пары, Анны и Чарльза Норвос, является иллюстрацией типичного брачного соглашения. Жена в качестве приданого принесла 7 тыс. фунтов, а ее содержание определялось в 700 фунтов.
   Установленное приданое невесты отдавалось отцу жениха. "3 тыс. фунтов в золоте от невестки" - записал Джон Эвелин в своем дневнике.
   Дочери Ральфа Джозелина получили в приданое по 240-500 фунтов. К тому времени, как выходила замуж младшая, у отца и матери дела шли очень даже неплохо. Конечно, во многих семьях девушки не имели такого приданого, которое позволяло бы выбрать мужа по их запросам. Приведем в пример историю одной девушки.
   "Мой отец был торговцем и неплохо зарабатывал; он считал, что природа и так не обделила меня, одарив красивой внешностью, а значит, мне не хватало только образования, чтобы я могла считаться настоящей леди. Он послал меня в пансион, где я научилась танцевать и петь, играть на виоле, клавесине, органе и гитаре. Я умела делать фигурки из воска, расписывать стекло, печь, готовить соусы и конфеты и многое другое. Мой отец умер и оставил мне всего 300 фунтов, такое приданое не позволяло мне иметь достойного мужа. Состоятельный мужчина, если он еще и образованный человек, хочет получить жену с хорошим приданым, женщину его круга. Тот человек, например честный торговец, которого удовлетворят мои 300 фунтов, скорее предпочтет жену, понимающую в ведении хозяйства, чем умеющую танцевать, петь и делать конфеты. А то наследство, которым наградила меня природа - моя красота, не принесло мне счастливого замужества. Владелец магазина не захочет иметь жену, на которую можно только любоваться".
   Таким же сложным был вопрос о содержании жены после смерти мужа. В то время как обладавшие землей люди обычно оговаривали его в завещании - доходы с переделенных владений выделялись для ежегодных выплат вдове, - для класса предпринимателей такой подход был вряд ли уместен. Никого не привлекала перспектива заморозить капитал, вложив его в землю (доход с нее составлял только 4-5 процентов от стоимости), когда существовала возможность осуществления более прибыльных, хотя и рисковых, торговых операций. Лондонский купец мог обязаться оставить своей вдове определенную сумму, оговоренную в контракте, которую попечители вкладывали в ценные бумаги. По лондонской традиции вдова в любом случае наследовала одну треть имущества мужа (или половину, если он не имел детей).
   Если жена владела собственностью, которую доверила управлению попечителей еще до свадьбы, она могла переложить заботы о ней на мужа. Определенную сумму женщина получала из ее приданого. Энн Норвос, например, получила в свое распоряжение 500 фунтов. Как и многие обеспеченные дамы, она к тому же получала от мужа деньги "на булавки" - ежегодно выплачиваемые суммы, уходившие на ее личные расходы. Эти выплаты вызывали некоторое недовольство общества, т. к. воспринимались как опасная тенденция к появлению женской независимости. "Отдельные кошельки у мужа и жены, - негодует "наблюдатель",- по нашему мнению, так же нелепы, как отдельные постели".
   Как видим, отношения между новобрачными в начале XVIII в. во многом зависели от финансового состояния будущих супругов. Только тогда, когда вопрос о брачном контракте был решен, могли проявляться какие-то признаки романтической любви, давались клятвы верности, женщине дарили кольцо и букеты цветов. В описаниях потерянных или украденных колец, напечатанных в газетах, можно найти следующие фразы гравировок: "Двое, соединенные Богом в одно", "Чистая любовь никогда не исчезнет". Обручальное кольцо, которое могло быть украшено драгоценными камнями, надевали на третий палец левой руки во время церемонии. Только тогда духовная, романтическая и финансовая связь воссоединялись. В Англии для людей обоих полов существовала традиция приветствовать друг друга поцелуем в губы. Возникшее новшество обращаться ко второй половине по имени было предлогом жарких споров в иерархическом обществе, ожидавшем почтительного отношения женщины к мужу.
   По закону того времени права супругов не были равны. Если мужчина убивал свою жену, он должен был быть повешен как уголовный преступник. Если женщина убивала мужа, ее обвиняли в государственной измене и сжигали заживо.
   В день свадьбы новобрачная теряла свои права свободной женщины, которые были одинаковыми с мужскими. До этого момента она могла владеть собственностью, завещать ее по своему усмотрению, заключать контракты, подавать в суд. Но замужняя женщина испытывала ряд притеснений в правах, ее ставили в один ряд с несовершеннолетними, душевнобольными и лицами, объявлявшимися вне закона. Хотя она занимала позицию превосходства над своими незамужними сестрами, но была абсолютно подчинена мужу. Толкователь закона Блэкстоун следующим образом оценивает ее положение: "По закону муж и жена являются одним человеком, таким образом, женщина перестает существовать как юридическое лицо и действует только по протекции мужа".
   Если женщина заводит роман на стороне, ее любовник считается покусителем на собственность мужа: "Соблазнение чужой жены признается наихудшим видом кражи". Но благодаря меркантильному характеру века обманутый муж скорее подал бы в суд на обидчика, чем вызвал его на дуэль. Компенсация виновному назначалась такая высокая, что совратитель попадал в долговую яму.
   Если жена получала травму по чьей-то вине, то муж также считался задетым и мог предъявить иск обидчику.
   Бессилие замужней женщины в рамках закона возмущало реформаторов этого века. Героиня романа Дефо Роксана довольно цинично относилась к проблеме: "Сутью брачного контракта является отказ будущей жены от свободы, имущества, власти и всего остального в пользу мужчины; женщина при этом становится фактически рабыней".
   После революции 1688 г. оказалось, что король разрушил соглашение с народом, как подчеркивается в "Двух трактатах о правительстве" Локка. Естественно, возникает вопрос: а не такое ли соглашение существует между мужем и женой? Как острит леди Брут из "Рассерженной жены": "Договор хорош для короля и народа, почему же он плох для жены и мужа?" "Если все мужчины были рождены свободными, почему женщины считаются прирожденными рабынями?" - вторит Мэри Астелл, но все же советует женам быть покорными: "Вышедшей замуж следует принять как должное абсолютное главенство мужа и свою обязанность подчиняться и угождать ему. Она не должна попытаться разделить власть с мужчиной или просто ставить ее под сомнение, т. к. при попытке освободиться от ярма только сильнее натираются плечи; женщине остается верить в мудрость и доброту мужа. Та, которая не готова справиться с этим, не подходит на роль жены".

Однако ни одно из пособий того времени не дает советов, как стать сексуально привлекательнее. Неприятный запах изо рта от подпорченных зубов и от давно немытого тела, редкая смена белья были нормой. Это вовсе не мешало сексуальным развлечениям. Было замечено, что даже женщины высшего общества, у которых существовало больше возможностей соблюдать личную гигиену, игнорировали необходимость заботиться о своем теле. Часто половая жизнь прерывалась из-за гинекологических и венерических заболеваний, инфекций мужчин и женщин. Литература предостерегала от излишней активности. 80-летняя Эвелин писала, что "слишком частые объятия портят зрение, ухудшают память, вызывают подагру, параличи, бессилие, изнеживают плоть и укорачивают жизнь". Дефо добавлял к этому списку "испорченность и другие отвратительные пороки характера".
   Высокая смертность населения, поздние браки и ранняя кончина делали долгий союз маловероятным. Многие связи были скоротечны. Судя по продолжительности жизни, мужчина и женщина могли наслаждаться браком в течение 17-20 лет. 50 процентов супружеских пар не достигали даже такого результата. Немногие родители доживали до свадеб своих детей. Каждый четвертый брак оказывался повторным для одного или обоих партнеров. В петиции к палате общин Лондона вдовы заявляли: "Те из нас, кто имел хороших мужей, собираются повторить свой успех; а те, которым попались плохие, собираются попытать счастья еще раз и теперь уже не прогадать".
   Официально освобождением от уз супружества признавалась смерть мужа или жены. Развод короля не повлиял на протестантских реформаторов и остался единственным подобным прецедентом. Новой ступенью свободы личности стала возможность выбирать самому себе пару, что означало ожидание сильных эмоций от брака, а также большее разочарование в случае ошибки. Неизбежно начали происходить размолвки между супругами, а женщины не стеснялись протестовать, когда с ними поступали не по-джентльменски. Несмотря на это, легального развода добиться было сложно, насколько бы ни отвратительно вел себя муж. Разводом назывались раздельная постель и пропитание, но без разрешения выходить замуж снова. Во многих делах, слушавшихся в церковных судах, присутствовали факты измены. Женщина могла обвинить в адюльтере своего мужа, если имела конкретные основания для этого. В обществе, где женщина воспитывалась как низшее, подчиненное мужчине существо, такие основания не всегда находились. Все грязные подробности скандала выставлялись перед судом на всеобщее рассмотрение. Каждая сторона пыталась представить себя в качестве невинной овечки, однако именно на женщине лежала задача убедить мужчин-судей в виновности супруга. Здесь, как нигде больше, ей приходилось играть роль пассивной жертвы, так как малейшие признаки настойчивости могли привести суд к выводу, что она сама спровоцировала поведение мужа.
   Свидетели были жизненно необходимы в таких случаях. В основном ими становились домашние слуги, которые, казалось, проводили все свое время в подглядывании в замочные скважины и подслушивании под дверью. Ни один муж не мог завести роман или побить жену без их ведома. Даже простыни, которые стирала прислуга (хотя и не часто), могли служить доказательством измены. Слуг можно было позвать на помощь, если рукоприкладство мужа переходило все границы. В доме Саммерсов, например, где Джон часто поколачивал свою жену Элизабет, слуга Самуэль Пикард "сладко спал, когда прибежал подмастерье Джона, поднял его и, сказав, что хозяин убивает хозяйку, повлек за собой". Судя по судебным делам, мужчины иногда пытались подкупить слуг, как сделал Джон Чемберс, "желавший скрыть оскорбления, которые он наносил своей жене". К сожалению, многие были рады дать ложные показания за денежное вознаграждение.
   Кроме судебной системы, дававшей больше прав мужчинам, было много других сложностей, делавших развод кошмаром для женщин, у которых не было (или было слишком мало) собственных денег, а процесс становился делом крайне дорогостоящим. Его стоимость - 20 шиллингов. Это двухлетний заработок лондонского рабочего и десятилетний - работавшей женщины. Таким образом, развод был привилегией высшего общества и среднего класса с неплохим доходом. Если жена была в состоянии оплатить процесс, она могла подать в суд заявление на материальную помощь от бывшего супруга, которую ей и предоставляли, если доказывалась ее невиновность. Также стороны могли договориться о расставании между собой и подкрепить это оформлением соглашения у нотариуса, в этом случае женщина тоже получала материальную поддержку. Однако эти деньги очень скоро кончались, а их сумма часто оказывалась неправильно подсчитанной: "Хотя Кристиан утверждает, будто Элизабет в состоянии зарабатывать себе на жизнь, она настолько обессилена и больна из-за побоев мужа, что не может шить; удары по голове испортили ей зрение. Она, скорее всего, не проживет долго без хорошей поддержки".
   Законы об адюльтере не были на стороне женщин. Мужчины за измену не наказывались никак, но для женщин предусматривались тяжелые последствия за любовную связь в браке либо после распада семьи. Денежные выплаты тотчас же заканчивались при малейшем подозрении в измене. Разведенная женщина приговаривалась к жизни в изоляции. Хуже того, она теряла своих детей, которых воспитывал отец, потому что они принадлежали ему так же, как и жена, во всяком случае, пока вырастут. Супруга не имела права видеться с собственным ребенком, даже если отец был признан виновной стороной на суде. Естественно, надо было пережить муки ада, чтобы решиться пойти на развод, но, как ни странно, все больше женщин предпринимали подобные шаги, что можно рассматривать как знак роста сознания собственных прав. Некоторые женщины просто уходили из дома. Газеты были усеяны сообщениями о бегствах супруг и отказами со стороны мужей выплачивать их долги: "Элизабет Стефенсон, жена Джоржа Стефенсона из Фолкен-корт, сбежала от мужа и затем наделала долги с целью разрушить состояние супруга. Джорж Стефенсон публично заявляет, что ни под каким предлогом погашать эти задолженности не намерен". После свадьбы даже "движимое имущество" или предметы домашнего обихода жены становились собственностью мужа. Она владела только "личными принадлежностями", другими словами, своей одеждой. Так что Изабелла Гудьер проявила некоторую отвагу, скрывшись с собственностью мужа: "Изабелла Гудьер, дочь Ричарда Клиффе и жена Аарона Гудьера, купца, 18 месяцев назад покинула кров мужа, забрав товаров на 200 фунтов. Аарон и несколько его знакомых упрашивали Изабеллу вернуться, гарантировав достойный прием и приличное содержание по средствам Гудьера, но она отказалась. Убедительная просьба к купцам и другим людям, как-либо связанным с этой профессией, не иметь никаких дел с вышеназванной Изабеллой, не одалживать ей денег и не продавать товаров. Подобные Действия будут наказываться в соответствии с законом конфискацией кредита, данного миссис Гудьер".
   Женщина, сбежавшая от супруга, практически объявлялась вне закона. Муж мог принудить бедняжку вернуться и привлечь к ответственности людей, давших ей убежище. Он имел право насильно привезти жену домой, запереть в комнате или заключить в сумасшедший дом. Она оставалась под "опекой" мужа и страдала от своей недееспособности. Женщина не заключала контрактов, не получала кредит, не продавала и не покупала собственность. Если ей все же удавалось заработать деньги, ничто не могло помешать мужу отобрать их у нее. Собственность жены после свадьбы уже перешла к супругу, сбежав же, она теряла и ту часть наследства, которую должна была получить, став вдовой.
   Для неотягощенных богатством мужчин не представляло труда бросить свою вторую половину и создать семью с кем-то еще: "Джон Комбс оставил свою жену и поселился с другой женщиной, Элизабет Гвин, около Спитлфилдской ярмарки. Двое приятелей Джона из пивной "Два пивовара" всерьез считали их мужем и женой: "Они пили до 2 часов утра, а затем Джон ложился в постель к Элизабет, которую объявил своей супругой".
   Исчезнуть из семьи и никогда больше не появиться мужчине было несложно. Отряд вербовщиков во флот и армию мог взять его по желанию или насильно. Для некоторых военная служба была замечательной альтернативой браку.
   Если мужчина не возвращался через семь лет, женщине позволялось снова выйти замуж. Но при этом возникали финансовые сложности. Имея возможность повторного замужества, многие среди бедных набожных женщин оставались одинокими и надеялись на помощь прихода. В перенаселенном Лондоне приходы испытывали денежные трудности и потому прикладывали неимоверные усилия по поиску и поимке ветреных мужей, заставляя их затем выполнять свои финансовые обязательства.
   Женщины, вышедшие замуж тайно и не имевшие возможности доказать законность брака, сталкивались с большими трудностями при попытке получить от мужа средства на содержание. Филипс Чэмболт жалуется на своего "жестокого мужа, оставившего ее и ребенка без единого пенса". Когда она обратилась за помощью к свекрови, та выгнала ее вон.
   В качестве последнего способа расторжения брака бедняки могли прибегнуть к публичному саморазводу, продаже супруги, заранее обговоренной сторонами. Точно так же, как при продаже скота, муж "надевает поводок на шею супруги и ведет ее на ярмарку, где в ходе аукциона продает, как если бы она была мерином или молочной коровой". Обычно муж и человек, пожелавший купить его жену, договаривались о снятии с уже бывшего супруга всяких обязательств. Женщина могла стоить сколько угодно - от нескольких пенсов до 5 гиней. Как и при любой сделке, некоторая часть денег отдавалась рыночному клерку. Эта продажа позволяла снова вступить в брак каждому из бывших супругов. Незачем говорить, что все это считалось нелегальным с точки зрения и светского, и церковного суда, а также порицалось в прессе.
   Существовала интересная альтернатива развода. По странному стечению обстоятельств в государстве, где развод был запрещен, можно было заполучить его по специальному акту парламента, который позволял разойтись законно и с правом заключения повторного брака. Такая возможность предоставлялась богатым и власть имущим, чьи жены, не исполнив долг по произведению на свет наследника огромного состояния, завели романы на стороне.
   И все же в привилегированных слоях общества узы брака представлялись вечными. Поэтому молодые мужчины не хотели прощаться с холостяцкой жизнью. Мужчин и так было меньше, чем женщин, да еще женились они с неохотой. В то время как политик и экономист Вильям Петти предупреждал об угасании человеческого рода, женщины беспокоились из-за личной неустроенности. Стародевичество стало новым социальным феноменом и вызвало общественную обеспокоенность. Брак считался сделкой, девственность - ценным товаром, следовательно, старые девы всего-навсего удерживали свое сокровище, никому его не продавая.
   Вопрос стоял настолько серьезно, что родилась петиция, подписанная тремя тысячами незамужних девушек. "Нет нужды напоминать, с каким презрением сейчас относятся к браку, - начинается она, - каждый отвратительный писака города считает своим долгом создать кошмарный пасквиль на эту тему; женитьба выставляется напоказ в суде, высмеивается в театре, все это делается настолько часто, что о данном предмете больше ничего не хочется знать".
   Юноши из высшего и среднего класса пугались расходов на свадьбу и супружеских обязательств. Они чувствовали "отвращение к воплям детей и необходимости качать их колыбельки, но прекрасно чувствовали себя в кафе у Вильса, где весь день напролет могли слушать диспуты о политике людей, не имеющих никакого отношения к этому вопросу, - говорится в обращении. - Молодые люди пугаются даже мыслей о шпильках, акушерках, няньках и других вещах, сопутствующих супружеству, они говорят, что им не по карману иметь супругу, не принимая во внимание свои еженедельные расходы на случайных любовниц, а этих денег было бы более чем достаточно для содержания жены и полдюжины детей".
   Брачный рынок стал настолько оживленным, что некоторые отцы намеренно не допускали на него своих дочерей, не имея возможности или желания обеспечить им приданое (сумма постоянно возрастала). G другой стороны, незамужняя девушка оказывалась тяжелым бременем для семьи. Она даже могла стать прислугой в доме родни. Все это приводило к тому, что женское образование теперь больше нацеливалось на обучение ловле мужей, чем способам заработать на жизнь.
   Только деньги могли обеспечить девушке замужество, и никогда это не было выражено так, как в 1700 г., когда женщины не имели права распоряжаться собой. У них было также две соперницы - вино и падшие женщины. "Стыд и позор. Даже молодые мужчины хватаются за бутылку. Они не думают ни о чем, кроме стакана, а если вдруг вино вдохновит их на "подвиги", на следующей же улице эти пьяницы найдут то, что удовлетворит их аппетит. Это приводит к еще одной проблеме: невыносимому количеству любовниц, которые отвращают мужчин от законных уз брака. Пока все это поощряется и допускается, добродетельная женщина никогда не будет цениться, а супружество - процветать".
   Быстро осознав свою выгоду, правительство ввело налог (1 шиллинг в год) для холостяков и вдовцов старше 21 года.
   В английском языке и сексуальной практике появился термин "старая дева" в его традиционном значении, мастурбация стала считаться новым опасным пороком. Этому вопросу был посвящен трактат-бестселлер "Онанизм, или Ужасный грех саморазрушения", вышедший в 1710 г.
   Таким образом, проявлявшееся со стороны женщин чувство независимости, повышавшиеся цены на заключение брака, процветавшая проституция и т. д. женитьбу не делали чем-то привлекательным и желаемым. Если, конечно, она не выступала в качестве незаконного обряда, совершавшегося в тени собора Святого Павла.

По материалам книги
Морин Уоллер "Лондон. 1700 год"
Смоленск: Русич, 2003

Знаю, знаю!