SHERWOOD-Таверна

SHERWOOD-таверна. Литературно-исторический форум

Объявление

Форум Шервуд-таверна приветствует вас!


Здесь собрались люди, которые выросли на сериале "Робин из Шервуда",
которые интересуются историей средневековья, литературой и искусством,
которые не боятся задавать неожиданные вопросы и искать ответы.


Здесь вы найдете сложившееся сообщество с многолетними традициями, массу информации по сериалу "Робин из Шервуда", а также по другим фильмам робингудовской и исторической тематики, статьи и дискуссии по истории и искусству, ну и просто хорошую компанию.


Робин из Шервуда: Информация о сериале


Робин Гуд 2006


История Средних веков


Страноведение


Музыка и кино


Литература

Джордж Мартин, "Песнь Льда и Огня"


А ещё?

Остальные плюшки — после регистрации!

 

При копировании и цитировании материалов форума ссылка на источник обязательна.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Брак в Англии

Сообщений 1 страница 10 из 10

1

Брак в Англии начала XVIII века

   Тысячи лондонцев даже не знали, законным ли является их брак, и вообще, какой брак считается законным.

   У реки Флит Дитч в Лондоне, засоренной сточными водами с отбросами, утонувшими щенками и кошками, в лабиринте из аллей, известных как Флитские линии, в начале 18 века было расположено 40 Домов бракосочетания. На зданиях вывешивались таблички с изображением женской руки, вложенной в мужскую, и надписями: "Здесь заключаются браки". Партнеры по бизнесу, священники и владельцы таверн, вместе рассылали по городу мальчишек и разных уличных бездельников навязывать свои услуги прохожим. Женщины при этом проявляли особое упорство, хватая людей за рукава и спрашивая: "Сэр, не хотите ли зайти и жениться?"
   Заинтересовавшаяся идеей сочетания браком парочка проводилась в здание, например, в самый известный Дом бракосочетания "Рука и перо" у Флитского моста. Растрепанная женщина с журналом для регистрации сопровождала жениха и невесту через пропитанный табачным дымом и запахом пива коридор в комнату, переделанную в часовню. Если даже на улице в это время наступал вечер, стрелки на комнатных часах все равно показывали девять утра, так как по закону брак можно было заключать только с 8 утра до полудня. Пасторами, заключавшими брак, были или низложенные священнослужители, или бывшие узники Флитской тюрьмы.
   Кто бы ни являлся в качестве пастора, он обязательно приносил поддельное свидетельство о браке с королевским гербом, но без печати и с пробелами для имен, вступающих в союз. Эти документы любезно предоставлял чиновник уполномоченного часовни Флитской тюрьмы и даже вносил данные о подпольном браке в регистрационный журнал тюрьмы, чтобы они казались официальными.
   Дома бракосочетаний являлись доходными коммерческими предприятиями, идеальным местом для обхода указа 1694 г., постановившего взимание налогов с брачных услуг, что подразумевало наличие штампа на каждом документе и свидетельстве. Подпольные браки разрушали попытки государства забрать брачный бизнес у церкви. Во Флитской тюрьме, например, даже сдавались тюремные камеры священнослужителям для проведения церемоний бракосочетания без всяких ограничений, налогов и санкций. Согласно закону 1696 г., штраф за проведение незаконных бракосочетаний составлял 100 фунтов. Но так как некоторые из священников все равно должны были сидеть в тюрьме из-за долгов, для них это не имело большого значения, и они не упускали возможности подзаработать. В подпольных церемониях, естественно, игнорировались основные требования англиканской церкви к проведению обряда.
   По канону 1604 г., браки должны были заключаться открыто, в приходе, с публичным оповещением о предстоящем событии за три недели до торжества. Альтернативой этому было получение от церковных властей разрешения с государственной печатью. Однако большинство лондонцев предпочитало подпольные услуги, несмотря на их незаконность. В 1700 г. 2251 брак (примерно треть от обычного числа) праздновался в убогих условиях Флита. Желавшие заключить союз шли туда непрерывным людским потоком из обедневших приходов. Некоторые приезжали чуть ли не из Хертфоршира и Эссекса. Были среди них и люди с положением, но подавляющее большинство составляли ремесленники, рабочие, извозчики, лодочники, торговцы, держатели гостиниц и бродяги, купившиеся на обещание низких плат за услуги.
   Некоторые таили коварные намерения. Например, если дядя хочет расписаться с племянницей, он обращается во Флит; женщина, соблазненная чарами сводного брата, наверняка станет клиенткой подобного рода заведения. Сюда же приходят слуги и подмастерья, не имевшие права вступать в брак из-за статуса безработных; вдовы, не желающие делиться деньгами и привилегиями с новыми мужьями; отчаявшиеся парочки, которым отказали в приходах из-за крайней бедности; моряки, сходившие на берег в городе-порту, чтобы наспех заключить один или несколько браков. Фактически у многих совершенно разных людей могла возникнуть причина для прихода во Флит и пополнения рядов тайно вступающих в брак.
   Перед бракосочетанием проходили короткие переговоры по поводу расценок и на молитвенник ложились монеты (обычно 2 шиллинга 6 пенсов, из которых 6 пенсов - чаевые для мальчишки, подыскавшего клиента, небольшая сумма на оплату аренды, все остальное - выручка пастора). Свидетельство о браке и его регистрация взвинчивали цену до 7 шиллингов 6 пенсов. Для рабочего - это недельный заработок, но законный брак стоил еще дороже. Явная щедрость владельца помещения неудивительна. Он извлекал огромные прибыли из следующих за церемонией шумных празднеств, продажи свадебных пирогов (по 6 пенсов за штуку) и предоставления за шиллинг кровати нетерпеливым новобрачным.
   Так как и священники, и держатели таверн занимались почти одним и тем же прибыльным бизнесом, то некоторые из них даже становились партнерами. При разделе выручки пастору доставалось 20-30 фунтов в год, а хозяину таверны - все деньги, выкаченные из жениха. Не всегда жениху с невестой и пастору удавалось достичь соглашения по вопросу цены. Ожесточенный спор иногда переходил в драку. Бывало и так, что пары не имели нужного количества денег и уходили ни с чем.
   Но обычно находился компромисс: чтобы совершить сделку, можно заложить свадебное кольцо или отказаться от свидетельства и остаться "наполовину женатыми".
   Дешевизна здесь обязательная черта бракосочетания, так же, впрочем, как быстрота и секретность: "Без лишней траты времени, сложностей и осведомления друзей".
   С потрепанным молитвенником в руке, распространяя запах перегара, пастор наспех проводил сокращенную версию брачной службы. Церковный канон требовал доскональности, но здесь она была неуместна. Можно было обойтись и без формальностей, лишь бы не забыть записать фамилии новобрачных, конечно, если брак не тайный и нуждается в учете. Сведения можно внести какие угодно, и благодаря фальсификации даты будущий ребенок становился законным. Далеко не все указывается в журнале регистрации, но карманная книжка пастора хранит эти тайны: "Они четыре года жили как муж и жена, но ухитрились испросить свидетельство без даты" или "Женщина была на последних сроках беременности и учинила драку с не пожелавшим закрыть на это глаза свидетелем".
   Вольное изменение дат рождения, смерти и вступления в брак проходило безнаказанно, хотя закон карал за подобные преступления штрафом в 100 фунтов. Для создания вида законности Дом бракосочетания вел журнал, которым, кстати, можно было воспользоваться в своих целях. Какая девушка застрахована от незапланированной беременности? Благо есть куда обратиться, чтобы избежать презрения друзей и соседей. За полкроны можно купить абсолютно любое свидетельство. Причем суд не в силах что-либо доказать, т. к. всегда найдется уйма свидетелей, присутствовавших на свадьбе и готовых, всего за несколько пенсов, подтвердить истинность любого факта.

+2

2

В 1700 г. законы и обычаи вступления в брак были настолько противоречивы и запутаны, что тысячи лондонцев не были уверены в законности своего супружеского статуса, да и не знали, что такое правомерный брак вообще. Согласно смутным представлениям, при свидетелях должно произноситься что-то типа "Я, Джон, беру тебя, Анну, в жены", после чего пара провозглашается мужем и женой перед лицом Бога. Для большинства семейных пар такого обряда, признанного и одобренного соседями, было достаточно. По церковным канонам данный брак считался нерасторжимым и связывающим людей навеки. Государственный закон, однако, закреплял права на собственность только тем супругам, которые прошли публичную церемонию, иначе ни муж, ни жена не могли претендовать на состояние своей половины, а их дети не вступали в права наследования.
   Еще большая путаница происходила, когда постановление, выпущенное государственным судом, отвергалось церковью, т. к. эти две инстанции никогда не действовали сообща. Подобное обращение с законом делало его малопонятным для народа. Небольшая оговорка типа "Я, Анна, беру тебя, Джона, в мужья, если мой отец даст на то согласие", спасала эту Анну от каких-либо обязательств в будущем и удовлетворяла ее на данный момент.
   Для самого простого люда делом особой важности казался обмен пары символическими предметами: кольцами или половинками одной монеты; это закрепляло союз и вносило характер формального контракта. "Его звали Стивом, а ее - Марией. Он впервые в жизни ухаживал за женщиной, а полюбив ее, свято верил, что она его не предаст и не обманет. Стив надел кольцо на палец избранницы со словами: "Я дарю тебе его в знак священного союза, да будет оно залогом твоей верности". И Мария ответила: "Я буду твоей женой, и только твоей". Но церковь не признавала таких даров, а устное соглашение без свидетелей не подтверждалось ею.
   Корни существовавшей путаницы уходили в средневековье. Церковный вариант брачной церемонии появился в XV в. В годы реформации брак перестал быть причастием, но сохранил характер нерасторжимого духовного акта. Считалось, что присутствие священника делало церемонию официальной. В то время как англиканская церковь не обновляла закон средних веков, католическая Европа предложила некоторые инновации на Тридентском (Триентском) соборе.
   Республика еще более запутала вопрос введением в 1650 г. понятия "гражданский брак". Теперь многие считали лишним обращаться к церкви при вступлении в брак. Реставрация все вернула на круги своя; англиканская церковь вновь обрела власть. Последствием данного эксперимента стало появление инакомыслящих, желавших вершить дела по-своему. Они женились в собственных часовнях или специальных домах.
   Брачное законодательство 1694-1696 гг. принесло новые проблемы. Впервые государство заявило о своих правах на вмешательство в брачный обряд, обложив его налогом. Результатом стали негодование, желание бороться с системой, а следовательно, неоплата лицензий и свидетельств. Еще больший поток лондонцев устремился во Флит.
   Несмотря на официальный запрет государства, подпольно осуществлявшиеся браки продолжали считаться церковью действительными и нерасторжимыми, если соблюдалось основное требование: вступившие в брак не должны быть близкими родственниками. Началом брачного возраста считались 14 лет для юношей и 12 лет для девушек. До достижения 21 года жениху и невесте требовалось согласие родителей или опекунов. Из-за отсутствия контроля над подпольными браками и ведением регистрации система регистрации была подвержена злоупотреблению. Женщина, например, могла узаконить своего ребенка и избежать позора, выскочив замуж за первого встречного. Имел место и обмен женами, зачастую удивительно нахальный: "В прошлый вторник двое мужчин поменялись женами, с которыми прожили по 12 лет. В тот же день, к общему удовольствию, браки были узаконены во Флите. Мужья вручили друг другу своих жен и вместе отпраздновали событие".
   Один священник записал как-то в своей карманной книжке, что подозревает новобрачных в принадлежности к женскому полу, и на самом деле есть свидетельства о подобных союзах. Сезар де Соссюр, иностранец, гостивший в Лондоне, описал в послании своей семье следующую форму злоупотребления: "Женщина, вступающая в брак, освобождается от долгов, так что, оказавшись в трудной ситуации, грозящей тюремным заключением, она попросту находит холостяка, там уже давно пребывающего, который за три гинеи рад будет на ней жениться. Зовут священника, и он без промедления заключает союз, ведь во Флите на это не нужны ни санкции, ни объявления. Далее распивается бутылка пива или вина, выдается свидетельство и новоиспеченная жена уходит, чтобы больше никогда не увидеть своего мужа. Когда же приходят кредиторы, она предоставляет свой брачный документ, и арестовать ее становится невозможным. Да и мужа не привлечешь к ответственности за ее долги, он и так уже в тюрьме из-за неплатежеспособности. Вот такую изощренную хитрость позволял провернуть закон того времени.
   Многие все же полагали, что если женщина выходит замуж при помощи уловок, муж за ее долги не отвечает. Жалко, что в законе это конкретно не указывалось. Суды были переполнены исками о подпольных браках, однако если один из партнеров хотел отказаться от супружества, другому было очень сложно доказать, что секретный обряд вообще имел место.
   Особую проблему представляло двоеженство. "Частая практика многоженства с легкостью скрывалась", - писал француз Генри Миссон, интересовавшийся английскими обычаями. Однажды удалось поймать одну такую правонарушительницу, с которой поступили довольно сурово: "Марию Стоукс, она же Эдварде, судили за вступление в брак с двумя мужчинами; первый из них был Томас Адаме, с которым она сошлась пять лет назад и расписалась 15 июля в церкви Святого Джеймса. Вторым избранником оказался Себастьян Джаджс, свадьба с которым пришлась на 5 ноября этого же года. Она же заявила, что вышла замуж за Вильяма Брауна. С Джаджсом женщина продержалась только одну ночь, убежав от него наутро, а с Адамсом прожила 8 дней. Затем Мария заключила союз с Вильямом Картером. Всего получается 4 супруга. Спустя, полгода она попала на Бинсолгейт, где ее уверили, что она спокойно может выйти замуж еще раз, так как давно отбыла срок за предыдущие браки. В конце концов, она оказалась особого рода шлюхой, выкачивавшей деньги из своих мужей, а потом сбегавшей от них. Ее признали виновной". Женщину приговорили к смерти.
   Несмотря на последствия, подпольная женитьба оставалась неимоверно популярной. Одной из ее самых темных сторон являлась возможность заманить и выкрасть богатого наследника или наследницу. "Отсюда и получались свадьбы между лакеями и достопочтенными молодыми дамами, чей союз потом, естественно, был не из легких", - отмечает Миссон. Часто при похищении в ход шли спиртное и наркотики: юные наследницы и богатые вдовы просыпались утром уже женами незнакомых им мужчин, успевших воспользоваться бессознательным состоянием невольных невест в своих похотливых целях.
   Даниель Дефо с горечью писал о существовании "всевозможных хитростей и уловок для похищения молодых женщин и передачи их в руки негодяев и шулеров-скандалистов. Завещанное состояние представляло смертельную опасность". Свободные женщины того времени спокойно гуляли по Лондону, в то время как за наследницей, по словам Дефо, осуществлялся строгий надзор; она вынуждена была вести жизнь узницы из-за осаждавшей ее своры мошенников, плутов, картежников и других подобного рода людишек. Осмелься она выйти на улицу, ее схватят, впихнут в карету и увезут, а дальше парень в облачении священника завершит церемонию священным соглашением на брак невесты, на грудь которой на всякий случай наведен пистолет.
   Однажды такую наследницу, которой в год выплачивалось 200 фунтов плюс 600 отдавалось в личное распоряжение, выманили из дома друзей и выдали замуж во Флите без ее согласия. Потом проводился поиск преступников, которые "так варварски воспользовались юной леди, что в данный момент она лежит без сознания". И покуда Бассет и его люди заведовали бизнесом, такие браки были вполне возможны. Только в 1753 г. подобной мошеннической деятельности положит конец Закон о браке.
   Даже когда заключался брак по обоюдному согласию, люди пытались обойти закон. Некоторые отрицательно воспринимали необходимость оглашения помолвки перед свадьбой, считая это возмутительным вмешательством в личную жизнь. "Оглашение предстоящего брака не одобряется на данный момент никем. Кому захочется, чтобы их связь делали всеобщим достоянием, когда за гинею все можно устроить удобно и без шума, - писал Миссон. - И священник не очень-то этому противится. Таким образом, они покупают право жениться в уединении с небольшим количеством друзей в качестве свидетелей".
   Многие лондонцы чувствовали неловкость из-за принародного оглашения будущего брака. Происходило это событие во время утренней службы в воскресенье, когда все жители Лондона посещали церковь. Обычно все прекрасно знали, что жених и невеста еще до свадьбы занимались сексуальными играми не с одним партнером и, естественно, что такие парочки стремились избежать издевок и всезнающих ухмылок прихожан. Выходившие замуж из корыстных соображений, в свою очередь, не хотели слышать, что об их поступке думают другие.
   Расценки на церковные услуги можно было узнать прямо в церкви и затем положить деньги на молитвенник, не забыв о свадебном кольце. Дорого стоил документ о согласии родителей или опекунов для несовершеннолетних новобрачных. В Кентербери, где располагалось большинство лондонских приходов, разрешение пожениться без особого шума стоило 10 шиллингов, а желавшим вступить в брак позже полудня, как было установлено каноном, приходилось платить 20 шиллингов. Хэмпфри Прайдо обвинял епископов, потакавших игнорированию канонов, в продажности. Однако простых людей такое поведение священников вполне устраивало, и они вступали в брак поздно ночью в собственной спальне. Конечно, были и такие, отмечает Миссон, которым хотелось сделать из своей свадьбы общественное зрелище.
   Люди среднего класса, проявлявшие экстравагантность в публичном справлении свадьбы (что случалось довольно редко), приглашали определенное количество друзей и родственников; все надевали одежду новую или просто лучшую из той, что имели. Мужчины сопровождали женщин к экипажам, затем эта процессия направлялась к церкви, где и происходило венчание. После пиршества, танцев и веселья, продолжавшихся двое суток, молодые ехали в деревню и замечательно проводили там время.
   Невеста 1700-х годов не одевалась в белое, предпочитая яркие разноцветные шелка, если могла это себе позволить. Подвязки, игравшие важную роль в постельной церемонии, представляли собой элегантные шелковые ленты, которые завязывались под коленом. Популярным цветом был голубой, возможно, из-за ассоциаций с Девой Марией. Однако красные и белые подвязки тоже носили. Подружки невесты и гости щеголяли позолоченными розмарином и лавром. Розмарин, присутствовавший как на свадьбах, так и на похоронах, погружался в ароматическую воду. Дорожка, по которой проходили молодые, устилалась тростником.
   В книге "Десять преимуществ брака" Афра Бен насмехается над огромными затратами отдельных пар на свадьбу. Жена может так сорить деньгами в магазинах, что "вовсе не удивляет горячее желание женского пола выйти замуж, а также найти второго мужа сразу же после потери первого". "Так как на свадьбу нельзя было пригласить всех,- продолжает она, - эта милая Венера вывозилась за границу и показывалась всем друзьям и знакомым мужа. Да! Весь мир должен узнать, какая они замечательная пара и как хорошо ладят! Для этого молодожены каждый день надевают свои лучшие наряды и гуляют по улицам города с нежным лепетом, не забывая уделять пристальное внимание домам всех своих знакомых: наблюдают ли за ними?" Появляется понятие "медового месяца" - месяца, который молодые проводят вдвоем.
   Большинство жителей Лондона среднего сословия, за которыми любил наблюдать Миссон, справляло свадьбы с гораздо меньшей пышностью, избегая больших затрат и шумихи: "Жених, будущий муж, и невеста, будущая жена, сопровождаемые отцом с матерью или людьми, прислуживающими им в комнате, в компании с двумя друзьями жениха и двумя подружками невесты идут ранним утром, с разрешением в кармане, к господину кюре и его помощнику; рассказывают им о своем деле. На пониженных тонах и при закрытых дверях проводится церемония. Кюре вознаграждается гинеей, а его помощник - кроной. Молодожены тихо выходят на улицу и разными дорогами (пешком или в экипаже) добираются до таверны, находящейся далеко от их жилья, или дома верного друга; там наслаждаются ужином и возвращаются домой под вечер спокойно, как невинные ягнята

+1

3

Одной из причин такой секретности было желание избежать шума и непристойных выкриков толпы, которая могла собраться под окнами молодых. Отделаться от нее можно было только с помощью денег и спиртного. "А если прибудут еще и барабаны со скрипками, то эти люди точно останутся до рассвета, - саркастически добавляет Миссон, - и будут создавать кошмарный грохот, пока не получат хотя бы пенс". Однако, несмотря на подобную скромность во время самого процесса венчания, дома обрядов было предостаточно: "Когда приходит время молодым ложиться спать, друзья жениха снимают с невесты подвязки, предварительно ослабленные так, чтобы любопытная рука не могла слишком приблизиться к коленке. Когда с этим покончено и подвязки прикреплены к шляпам франтов, подружки отводят невесту в спальню, раздевают и укладывают в кровать. Жених, разоблачившись с помощью друзей в другой комнате, приходит в ночной рубашке к своей супруге, окруженный сестрами, тетями с матерью и друзьями, и без дальнейших церемоний ложится в постель. Друзья жениха берут чулки невесты, а подружки невесты чулки жениха и садятся около кровати, у ног молодоженов, и бросают чулки так, чтобы они попали на головы жениха и невесты. Если мужские чулки, брошенные подружкой, падают на голову мужа, это означает, что эта девушка сама скоро выйдет замуж; такие же выводы делаются по женским чулкам, брошенным мужчиной". При раздевании невесты подружки должны вытащить все свои шпильки и булавки. Если остается хоть одна, это очень плохой знак для виновницы происшедшего: она не выйдет замуж до празднования Троицы.
   Кружева невесты, ленты и банты распределяются среди гостей, и последние носят их на шляпах несколько недель. Таким же образом раздают перчатки. Некоторые невесты не снимали этот предмет туалета вплоть до первой брачной ночи, так как этот процесс символизировал потерю девственности. В конце концов паре предлагали снадобье, состоявшее из молока, вина, яичного желтка, сахара, корицы и мускатного ореха. Они пытались залпом проглотить это, чтобы "избавиться от беспокойной компании".
   К 1700 г. Лондон зарекомендовал себя в качестве брачного рынка для всех слоев общества. Элита приезжала в город по весне, чтобы остаться там на сезон. Это предоставляло возможность подходящему холостяку встретить потенциальную невесту, не принадлежавшую к его замкнутому сельскому кругу. Говоря о более простых людях, Лондон можно назвать магнитом для тысячи иммигрантов, юных людей, покинувших дом в возрасте 10-17 лет в надежде стать подмастерьями, слугами с проживанием в доме хозяина или рабочими - они, в свою очередь, также находили себе пару в столице.
   Брак действительно приравнивался к торгу. Циники называли его "смитфилдской сделкой", имея в виду известное место продажи лошадей в Лондоне: "Женитьба на самом деле стала простой продажей; отцы привозят своих дочерей в Смитфилд, как делали бы это с лошадьми, и продают их тем, кто предложит наивысшую цену".
   Подгоняемые своими амбициозными матушками, юные девушки яростно боролись друг с другом в попытке заполучить мужа. И не без причины. При соотношении 10 мужчин на 13 женщин последние определенно находились в невыгодном положении. Тщетно Д. Дефо убеждал их не бросаться на мужчин, ему пришлось признать огромную притягательную силу денег. Героиня его произведения Молль Флендерс реалистична во взглядах: "На сегодняшнем рынке наш пол занимает невыгодное положение: если у молодой женщины есть красота, происхождение, воспитание, мудрость, благоразумие, манеры, скромность (все в больших количествах), но при этом нет денег, то она никто. Ничто не красит женщину так, как деньги". Дефо осуждает брак по расчету, считая его эквивалентом жесткого изнасилования и затеей, не приносящей счастья: "Спросите девушку, зачем она выходит замуж, ответом будет - хочу стабильности... Спросите мужчину, зачем он женится - из-за денег... Как мало принимается во внимание первейший и необходимейший компонент системы - любовь, без которой брак... никогда не будет счастливым".
   Брак был дорогим удовольствием, мужчины женились по большей части тогда, когда это позволяло их финансовое положение. Младший сын аристократов или дворян наследовал обычно мало, если вообще получал что-нибудь, поэтому, прежде чем начать думать о женитьбе, он тратил некоторое время на начало профессиональной или деловой карьеры. Если он все-таки женился, его супруга приносила солидное приданое, позволявшее ему жить соответственно его воспитанию. Обычно младший сын женился в возрасте 30 лет на женщине моложе его лет на 10.
   Для торговцев тоже было важно укрепить свое положение, прежде чем брать в дом жену. В своем произведении "Законченный торгаш" Дефо осуждает ранний брак как очень непродуманный шаг. Он отмечает: "Сейчас пошла традиция заводить жену и магазин одновременно, но такие ранние браки редко бывают удачными". Дефо предупреждает, что преждевременный брак распадается, т. к. молодой человек "растрачивает свое состояние, истощает свой бизнес и вообще несет одни расходы". Мудрый продавец книг Джон Дунтан откладывал собственный брак до тех пор, пока не понял, что его "торговля сможет обеспечить двоих".
   Разница в возрасте между мужем и женой определялась состоянием супруга. Чем выше социальная ступень, тем моложе была невеста: девушка из богатой семьи могла получить приданое от отца и не нуждалась в откладывании замужества. Люди среднего и низкого достатка должны были прежде накопить денег на брак и, соответственно, заключали его позже. Это происходило примерно в 25-30 лет. Уроженки Лондона выходили замуж где-то в 21 год, на несколько лет раньше, чем иммигрантки, ждавшие до 25 лет. Бедная девушка ничего не могла предложить будущему мужу, кроме своей работы, пара до конца жизни оставалась безденежной, так что в задержке не было никакой нужды.
   День Святого Валентина имел в то время особое значение. Для Сезара де Соссюра это явно было чем-то новым: "14 февраля, или день Святого Валентина, - праздничный день для молодых людей. Мне кажется особенно забавным то, что юноша может в этот день попросить совершенно незнакомую девушку быть его подругой, а она откажет только в том случае, если у нее уже кто-то есть. Эта традиция лежит в основе многих браков". В высшем свете ухаживаний было мало, а браки заключали родители пары и юристы. Герой сатирического произведения Генри Филдинга "Маскарад" не видит нужды во флирте: "Я увидел свою жену в первый раз всего за час до свадьбы. Я обратился к ее отцу, ее отец к своему адвокату, а адвокат изучил мое состояние... сделка была заключена. Зачем молодым людям общаться до того, как они приступят к раздеванию?"
   Там, где была замешана собственность, невинность будущей невесты становилась важнейшей частью переговоров по поводу брака. Мужчина хотел быть уверенным, что его наследник будет законным. Некоторые считали добрачный секс одним из самых омерзительных преступлений: "Для мужчины сделать шлюхой женщину, на которой он собирается жениться, означает осквернить собственную постель, загрязнить собственное семя, ввести бастардов в собственный род; это признак самого дурного вкуса", - пишет Дефо в книге "Разврат во браке, или Супружеский бордель". Однако многим юношам и девушкам удивительно много разрешалось в экспериментах с сексом до свадьбы. Панталоны еще не были изобретены, и женщины ничего не носили под юбками, так что барьеров для мужской похоти не существовало. Ласки, или сексуальные игры парочек обычно прекращались незадолго до совершения полового акта. Часто все происходило в присутствии других женщин, матери, сестер или друзей. В некоторых случаях посредине кровати между молодыми людьми устанавливалась доска, но при этом они могли лежать вместе и получать удовольствие хоть всю ночь. Эти ласки необязательно приводили к замужеству, девушка могла заниматься сексуальными играми с несколькими мужчинами до свадьбы.
   Но все-таки это было опасной затеей, которой можно было злоупотребить либо неправильно истолковать ее. Например, дело, слушавшееся в суде консистории, показывает печальные последствия таких игр. В лондонской семье Харрисов сестры Эбигейл и Кларисса спали вместе, что было обычной вещью среди незамужних сестер и неженатых братьев. Однако ночью Эбигейл часто перебиралась в кровать к гостю мужского пола, при полной осведомленности матери. Мисс Харрис, явно надеялась, используя сексуальные умения дочери, заманить того или иного незадачливого юношу в сети брака. Она потерпела поражение, и Эбигейл, беременная, была брошена. 24-летний Вильям Барлоу рассказал суду следующее: "Впервые я встретил Эбигейл Харрис, когда ее отец пригласил меня и моего друга пообедать с ним в июне 1699 г., затем я часто приходил навестить девушку, ее мать и сестер. Мне был дан свободный доступ к Эбигейл в доме ее отца, я вел себя довольно вольно с ней, часто в присутствии сестры или другого члена семьи целовал и обнимал ее, держал за руку, сажал на колени, трогал ее обнаженную грудь, поднимал юбки и видел ноги. Она разрешила мне трогать ее живот и бедра, я попытался зайти еще дальше, но она оттолкнула меня".

+1

4

Дело Харрисов показывает, что мать играет гораздо более активную роль в организации замужества дочерей, чем отец. Молль Флендерс приводит типичную ситуацию: "А что касается отца, это был человек, занятый общественными делами и добычей денег, редко появлявшийся дома, думавший об обогащении, оставлявший остальные заботы жене". Естественно, последнее слово было за отцом, так как он распоряжался деньгами.
   С приближением нового века тенденция к свободе отношений достигла устрашающих пропорций: участились внебрачные беременности и рождались бастарды. Очень часто молодые люди женились только тогда, когда женщина беременела. Мужчина, не выполнявший свой долг, т. е. не доводивший дело до свадьбы, преследовался приходскими священниками и обязывался поддерживать женщину, зачавшую от него, материально. Одна из десяти английских невест была уже беременна на день своей свадьбы.
   Конечно, страх перед беременностью, бесчестием и позором, неодобрением семьи, друзей и соседей сдерживал распущенность. Контрацепция ограничивалась презервативами, которые изготавливались из кишок овец (они составляли 9,5 дюйма в длину и 3 дюйма в ширину и завязывались лентой). Так как их доставляли из Франции, они стоили довольно дорого и не могли быть доступны простым людям. Презервативы использовались практически исключительно как защита от венерических заболеваний, а не для предотвращения беременности. Замужние женщины иногда прибегали к аборту, когда не могли допустить пополнения семейства. В медицинских книгах предлагалось множество тайных рецептов избавления от нежелательной беременности. Было широко известно, что снадобье, изготовленное из руты, способствовало сокращениям матки.
   Значимость родительского согласия и благословения на брак определялась состоянием семьи. Таким образом, аристократическая молодежь была самой ограниченной в плане свободы выбора. Конечно, случалось кому-то к 25 годам потерять одного либо обоих родителей, тогда женщины, находившиеся в таком положении, характеризовались как перешедшие "в собственное распоряжение". Мужчины и женщины, которым исполнился 21 год, и, следовательно, согласие отца и матери не требовалось, все же обычно советовались с родителями по поводу брака. Например, каждая из четырех дочерей пастора из Эссекса Ральфа Джозелина привела домой своего жениха для знакомства и одобрения родителей, хотя девушки уже несколько лет сами зарабатывали себе на жизнь, работая в Лондоне. Жениться без родительского совета было не принято. В своем дневнике Элизабет Фреке часто упоминает о собственной вине перед отцом в том, что она вышла замуж без его согласия. Она видит причину своих последующих несчастий в этом необдуманном поступке: "Я провела три ужасных года в Лондоне, где два раза у меня случились выкидыши и где я потеряла 2560 фунтов из своих 6764. И, насколько я помню, я не видела и пяти фунтов из них (да и с компании моего мужа мало что имела), а это было немалым огорчением для меня, вышедшей замуж исключительно по любви, без ведома и согласия моих друзей". В этот период слово "друзья" обозначало влиятельных людей - работодателей и других, кто предоставлял покровительство, - чье одобрение пытались снискать и мнение которых много значило при выборе супруга (супруги) или для достижения карьеры.
   Существовали различные мнения по поводу предоставления молодым людям свободы в выборе второй половины. Нонконформисты, например Дефо, считали такую привилегию лучшим рецептом супружеского счастья, в основе которого лежат дружба и любовь. Джон Динтон, работавший над феноменом "эмоционального индивидуализма" и давший обществу первую колонку личных объявлений в "Афинском Меркурии", советовал молодым людям "покоряться выбору родителей, если только они не видят наверняка, что он сделает их несчастными".
   Даже имея при выборе мужа свободу, девушки все равно не могли позволить себе быть слишком разборчивыми, так как они рисковали остаться одинокими, отказав одному-двум поклонникам. Одна из первых феминисток Мэри Астелл, которая сама не была замужем, понимала эту ситуацию так: "На самом деле нельзя сказать, что женщина выбирает - все, что ей позволено, это принять или отвергнуть то, что предлагают". К девушкам относились, как к ограниченным созданиям, нуждавшимся в руководстве. Не случайно книга лорда Галифакса "Совет дочери", которая отстаивала необходимость вмешательства друзей и родственников в выбор девушкой супруга, стала несомненным бестселлером в высшем свете того времени. И все же, каково бы ни было родительское давление, свадьба не могла состояться без обоюдного согласия сторон. "Новый свод обязанностей человека" определял права и обязанности детей. Если родитель заставляет из корыстных побуждений свое чадо жениться (выходить замуж) без любви и без малейшего намека на будущее счастье, нельзя ждать от детей повиновения. Таким образом, если "родители предлагают детям то, что они никак не могут принять и что осуждают другие люди, вне всякого сомнения, дети могут отказать; если отказ будет сделан с достоинством и скромностью, он не сможет считаться греховным непослушанием".
   В качестве последнего средства для убеждения своих своенравных детей повиноваться их желаниям родители могли использовать деньги. По традиции, в том случае, когда "дочь лондонца выходит замуж при его жизни без его согласия, свою долю наследства она не получает, если только отец не простит ее до своей смерти". На практике лишь небольшая часть лондонцев исключала своих детей из завещаний за свадьбу без родительского согласия, а юристы были снисходительны, когда рассматривали подобные дела. Корыстная сущность брака была признаком этого века. Иностранцы, такие как Сезар де Соссюр, отмечали у англичан одержимость жаждой наживы. "Подтверждением тому, что они очень любят богатство, может служить их первой же вопрос о незнакомом им человеке, которого вы упомянули: "Он богат?"
   Брак был основным средством передачи имущества и одним из самых надежных путей получения денег. Неизбежным становился соблазн жениться для финансовой выгоды. Чем выше социальный статус пары, тем меркантильнее могли быть мотивы их брака. В книге "Некоторые размышления о браке" Мэри Астелл так описывает интерес к невесте в высшем обществе: "Первый вопрос - что она принесет? Сколько акров земли? Сколько денег наличными?"
   Порой детям было трудно противостоять принуждению родителей жениться по расчету. Один молодой человек в отчаянии писал в "Афинский Меркурий": "Господа, сжальтесь надо мной, мне нужна помощь. Одна старая-престарая женщина говорит, что любит меня. У нее есть поместье, приносящее 100 фунтов в год, но она - закоренелая пьяница. Мой отец убежден, что я должен жениться на этой богатой старухе, а я видеть ее не могу. Я очень молод и все сердцем люблю девушку примерно моего возраста, у которой нет денег, но она - очень хорошая хозяйка, может сама зарабатывать себе на жизнь и не против выйти за меня замуж. Отец яростно возражает против нашего брака, и все из-за того, что у этой алкоголички так много денег. Молю вас, подскажите, что я могу сделать в такой ужасной ситуации..." Некоторые советовали юноше "затягивать с решением, пока он не станет старше и получит право самому выбирать жену".
   Автор колонки считает, что отец должен жениться на богатой женщине сам, но наверняка "молодой любовник ее больше устроит". Как бы то ни было, парню предлагали "отказываться делать то, что требует отец, но так деликатно, как только он может, и привлекать друзей отстаивать свои интересы".
   Несмотря на все финансовые маневры, романтическая любовь все же не исчезла. Ее все так же представляли идеальной, а письма, дневники и эпитафии показывают, что многие молодые люди - даже после свадьбы - влюблялись друг в друга. В этом идеале любви не было места страсти. Дефо полагал, что "плох тот муж, который использует свою жену как шлюху", и что похоть "приносит сумасшествие, отчаяние, разрушение семьи, бесчестие, самоубийства и убийство незаконнорожденных детей". Общеизвестно было, что непостоянство страстей способно сбивать человека с правильного пути. Люди стремились заключать браки с представителями своего круга и перенимать склад семьи своих родителей. Для супругов было достаточно доброты друг к другу. Любовь, конечно, вещь замечательная, но совместимость характеров и религиозных чувств, а также финансовые интересы все-таки играли более важную роль в вопросе о браке.
   У лондонцев всегда была репутация прагматистов, поэтому неудивительно, что меркантильность часто брала верх над романтикой. Дефо описывает, как мужчины буквально шли на аферу, подавая себя как достойную партию для богатой невесты, даже если у них не было собственного состояния. Многие обращались к свахе, чтобы заполучить богатую жену: "Элизабет Вилди среди друзей и знакомых считается свахой, т. е. человеком, который зарабатывает тем, что помогает людям обоих полов найти супруга с состоянием... Когда Элизабет проживала в моем доме, то рассказала мне, что ей пообещал 1000 фунтов мистер Спенсер за то, чтобы его женили на вдове сэра Джона Сан-Албана".
   Мужчинам среднего класса необходимы были деньги, потому они рассчитывали на приданое жены (иногда выплачивавшееся в рассрочку), позволяющее создать собственное новое дело или развивать уже существующий бизнес. Дефо и сам получил 3700 фунтов как приданое, когда женился на Мэри Тафли в 1684 г., - деньги, которые он потерял в рисковых деловых операциях, о чем горько сожалел

+1

5

Соотношение между количеством мужчин и женщин в рассматриваемый период было не в пользу представительниц прекрасного пола, а потому гарантией замужества было большое приданое. Обе стороны желали выгадать в браке, а потому условия оговаривались, как в любой деловой операции. Приходилось быть предусмотрительными. Заявления мужчины о своем характере, состоянии и перспективах на будущее нуждались в тщательной проверке. Дальше начинался торг. Двумя основными пунктами брачного контракта являлись приданое, приносимое женщиной, и сумма выплаты на ее содержание в случае смерти мужа. Приданое невесты обычно равнялось трехгодовому доходу от поместья мужа. В свою очередь, между размером приданого и количеством денег, которые женщина будет получать, если станет вдовой, тоже существовала связь. Дело о разводе богатой лондонской пары, Анны и Чарльза Норвос, является иллюстрацией типичного брачного соглашения. Жена в качестве приданого принесла 7 тыс. фунтов, а ее содержание определялось в 700 фунтов.
   Установленное приданое невесты отдавалось отцу жениха. "3 тыс. фунтов в золоте от невестки" - записал Джон Эвелин в своем дневнике.
   Дочери Ральфа Джозелина получили в приданое по 240-500 фунтов. К тому времени, как выходила замуж младшая, у отца и матери дела шли очень даже неплохо. Конечно, во многих семьях девушки не имели такого приданого, которое позволяло бы выбрать мужа по их запросам. Приведем в пример историю одной девушки.
   "Мой отец был торговцем и неплохо зарабатывал; он считал, что природа и так не обделила меня, одарив красивой внешностью, а значит, мне не хватало только образования, чтобы я могла считаться настоящей леди. Он послал меня в пансион, где я научилась танцевать и петь, играть на виоле, клавесине, органе и гитаре. Я умела делать фигурки из воска, расписывать стекло, печь, готовить соусы и конфеты и многое другое. Мой отец умер и оставил мне всего 300 фунтов, такое приданое не позволяло мне иметь достойного мужа. Состоятельный мужчина, если он еще и образованный человек, хочет получить жену с хорошим приданым, женщину его круга. Тот человек, например честный торговец, которого удовлетворят мои 300 фунтов, скорее предпочтет жену, понимающую в ведении хозяйства, чем умеющую танцевать, петь и делать конфеты. А то наследство, которым наградила меня природа - моя красота, не принесло мне счастливого замужества. Владелец магазина не захочет иметь жену, на которую можно только любоваться".
   Таким же сложным был вопрос о содержании жены после смерти мужа. В то время как обладавшие землей люди обычно оговаривали его в завещании - доходы с переделенных владений выделялись для ежегодных выплат вдове, - для класса предпринимателей такой подход был вряд ли уместен. Никого не привлекала перспектива заморозить капитал, вложив его в землю (доход с нее составлял только 4-5 процентов от стоимости), когда существовала возможность осуществления более прибыльных, хотя и рисковых, торговых операций. Лондонский купец мог обязаться оставить своей вдове определенную сумму, оговоренную в контракте, которую попечители вкладывали в ценные бумаги. По лондонской традиции вдова в любом случае наследовала одну треть имущества мужа (или половину, если он не имел детей).
   Если жена владела собственностью, которую доверила управлению попечителей еще до свадьбы, она могла переложить заботы о ней на мужа. Определенную сумму женщина получала из ее приданого. Энн Норвос, например, получила в свое распоряжение 500 фунтов. Как и многие обеспеченные дамы, она к тому же получала от мужа деньги "на булавки" - ежегодно выплачиваемые суммы, уходившие на ее личные расходы. Эти выплаты вызывали некоторое недовольство общества, т. к. воспринимались как опасная тенденция к появлению женской независимости. "Отдельные кошельки у мужа и жены, - негодует "наблюдатель",- по нашему мнению, так же нелепы, как отдельные постели".
   Как видим, отношения между новобрачными в начале XVIII в. во многом зависели от финансового состояния будущих супругов. Только тогда, когда вопрос о брачном контракте был решен, могли проявляться какие-то признаки романтической любви, давались клятвы верности, женщине дарили кольцо и букеты цветов. В описаниях потерянных или украденных колец, напечатанных в газетах, можно найти следующие фразы гравировок: "Двое, соединенные Богом в одно", "Чистая любовь никогда не исчезнет". Обручальное кольцо, которое могло быть украшено драгоценными камнями, надевали на третий палец левой руки во время церемонии. Только тогда духовная, романтическая и финансовая связь воссоединялись. В Англии для людей обоих полов существовала традиция приветствовать друг друга поцелуем в губы. Возникшее новшество обращаться ко второй половине по имени было предлогом жарких споров в иерархическом обществе, ожидавшем почтительного отношения женщины к мужу.
   По закону того времени права супругов не были равны. Если мужчина убивал свою жену, он должен был быть повешен как уголовный преступник. Если женщина убивала мужа, ее обвиняли в государственной измене и сжигали заживо.
   В день свадьбы новобрачная теряла свои права свободной женщины, которые были одинаковыми с мужскими. До этого момента она могла владеть собственностью, завещать ее по своему усмотрению, заключать контракты, подавать в суд. Но замужняя женщина испытывала ряд притеснений в правах, ее ставили в один ряд с несовершеннолетними, душевнобольными и лицами, объявлявшимися вне закона. Хотя она занимала позицию превосходства над своими незамужними сестрами, но была абсолютно подчинена мужу. Толкователь закона Блэкстоун следующим образом оценивает ее положение: "По закону муж и жена являются одним человеком, таким образом, женщина перестает существовать как юридическое лицо и действует только по протекции мужа".
   Если женщина заводит роман на стороне, ее любовник считается покусителем на собственность мужа: "Соблазнение чужой жены признается наихудшим видом кражи". Но благодаря меркантильному характеру века обманутый муж скорее подал бы в суд на обидчика, чем вызвал его на дуэль. Компенсация виновному назначалась такая высокая, что совратитель попадал в долговую яму.
   Если жена получала травму по чьей-то вине, то муж также считался задетым и мог предъявить иск обидчику.
   Бессилие замужней женщины в рамках закона возмущало реформаторов этого века. Героиня романа Дефо Роксана довольно цинично относилась к проблеме: "Сутью брачного контракта является отказ будущей жены от свободы, имущества, власти и всего остального в пользу мужчины; женщина при этом становится фактически рабыней".
   После революции 1688 г. оказалось, что король разрушил соглашение с народом, как подчеркивается в "Двух трактатах о правительстве" Локка. Естественно, возникает вопрос: а не такое ли соглашение существует между мужем и женой? Как острит леди Брут из "Рассерженной жены": "Договор хорош для короля и народа, почему же он плох для жены и мужа?" "Если все мужчины были рождены свободными, почему женщины считаются прирожденными рабынями?" - вторит Мэри Астелл, но все же советует женам быть покорными: "Вышедшей замуж следует принять как должное абсолютное главенство мужа и свою обязанность подчиняться и угождать ему. Она не должна попытаться разделить власть с мужчиной или просто ставить ее под сомнение, т. к. при попытке освободиться от ярма только сильнее натираются плечи; женщине остается верить в мудрость и доброту мужа. Та, которая не готова справиться с этим, не подходит на роль жены".

+1

6

Возможно, самым неприятным было то, что собственность женщины после брака переходила в абсолютное владение мужа. Он мог все промотать, оплатив свои игорные долги, потерять в деловых операциях, просто не давать денег на жизнь жене и детям. Когда Элизабет Фрике вышла замуж без согласия отца, он все же, несмотря на обиду, выделил ей приданое - закладную на поместье. Муж Элизабет быстро продал ее владение. "Это было подлостью с его стороны, - восклицает она, - потому что таким образом я оказалась выброшена на улицу и не знала, куда приклонить мою бедную голову". Муж мог выкинуть супругу из дома, вполне возможно, купленного на ее деньги.
   Казалось, в вопросах брака все было против женщины. Однако имелись некоторые проблески надежды.
   К 1700 г. начала появляться тенденция к финансовой независимости слабого пола. Подтверждение тому - выделяемые мужем карманные деньги. Брачный контракт мог предусмотреть для жены некоторую собственность "для самостоятельного использования и распоряжения", однако по согласованию с супругом. Или же женщина могла до свадьбы вверить собственность попечителям, которые затем выплачивали ей определенный доход. Супружеские конфликты, часто рассматривавшиеся в суде, сводились к постоянным спорам по поводу денег, особенно когда жена закрывала доступ к ее личным средствам. Мужья категорически отрицали такое право женщин. Супруг Элизабет Фрике, например, запугивал свою половину, угрожал физической расправой и бросал ее вместе с детьми на годы, иногда без содержания, и все из-за того, что Элизабет не собиралась передавать ему от сына контроль над доверительной собственностью. Женщина могла быть подвергнута угрожающему жизни насилию, с целью заставить ее уступить требованиям мужа. Он мог даже заключить супругу в исправительный дом, что, кстати, практиковалось довольно часто. Рассказывали, что парикмахер Томас Холл бил свою жену Мэри, пока у нее не случился выкидыш, кидал ее одежду в огонь и пытался сжечь саму несчастную, подбивал детей от предыдущего брака оскорблять ее и уже собирался определить ее в сумасшедший дом, когда Мэри не выдержала издевательств и отдала ему документы на свое поместье.
   Даже в том случае, когда жена обеспечивала мужу хорошее состояние, она не могла ожидать от него благодарности и человеческого отношения. Энн Феррас жаловалась, что ее супруг Вильям получил несколько сотен фунтов приданого и заложил ее драгоценности, при этом она "содержала семью на собственные деньги, не видя от него ни шиллинга. Несмотря на все это, Феррас жестоко оскорблял Энн, а разорив до конца, бросил благоверную и переключился на проституток".
   Развод супругов Чамберсов из-за жестокости мужа показывает и другую крайность. Джон Чамберс не признавал детей от предыдущего брака своей жены Элизабет. Им было запрещено посещать мать в доме на улице Ломбард. Узнав, что дочка Анна пришла туда тайно, Чамберс "впал в ярость, швырнул беременную жену на ночной столик, затем ударил несколько раз и, оставив ее лежать на полу, отправился искать Анну. Девочка сумела сбежать".
   Суть проблемы состояла в том, что Элизабет "не хотела давать отчет об имуществе своего предыдущего мужа", которое наследовали ее дети.
   К насилию все в стране уже привыкли. Власти пригвождали нарушителей к позорному столбу или публично пороли на улицах. Преступников вешали. Родители секли детей, мастера - учеников, хозяйки - слуг. На фоне этого побои жены мужем не казались чем-то экстраординарным. Считалось, что он имел право наказывать ее. Но времена менялись, брак стал толковаться как договор со взаимными правами и обязанностями. Будучи главой семьи, супруг все же не должен злоупотреблять своей властью. В его обязанности входили любовь, верность и забота, в ее - покорность и послушание. Поведение жесткого и неверного мужа обществом стало осуждаться.
   Положение женщин, может быть, и было подчиненным по отношению к мужчинам, но, в общем, они могли постоять за себя и отвечали той же монетой, которую получали. Как всегда, распределение власти в семье зависело от характеров супругов. Пьеса Рейвенкрофта "Лондонские рогоносцы" с юмором представляет жен, верховодящих своими мужьями. Хитрость в том, чтобы заставить мужчин думать, что они сами руководят семьей. Эдвард Чемберлен в своей Angliae Notitia даже утверждает, что "положение женщин в стране на самом деле лучшее в мире, а все из-за доброй души англичанина, который относится к ним с нежностью и уважением, дает им лучшее место за столом, да и везде, всегда предлагает им свою руку, не заставляет изнурительно работать и не подвергает испытаниям. Именно поэтому жены в Англии - самые счастливые в мире".
   Конечно, читательницы "Справочника настоящей леди" Ханны Вулли осознавали, что находятся не в самой плохой ситуации, как признает один из его героев: "Я ненавижу все, что принесла старая Англия, кроме нрава английского мужа и свободы английской жены".
   Как и многие иностранные приезжие, Сезар де Соссюр был поражен английским шовинизмом. Ему понравилось, что англичанки не разделяли презрительного отношения своих мужей к чужестранцам, даже наоборот, предпочитали их лондонским мужчинам. Как раз это не особенно удивляло, так как "англичане не балуют своих женщин вниманием, предпочитая их обществу азартные игры и пьянство". Сезара де Соссюра также поразило спокойное отношение семейных людей к неверности: "Если англичане и не ревнуют своих жен, то те платят им тем же. Узнав, что у супруга есть любовница, жена не впадает в отчаяние, наоборот, если будет на то желание мужа, она ведет себя вежливо с соперницей, к тому же она, возможно, тоже утешит себя дружком; таким образом, и муж и жена будут счастливы".
   Другой иностранец, Бит Луи де Мюраль, так сообщает о своих наблюдениях: "Большинство мужей имеет любовниц. Некоторые приводят их домой и сажают за один стол с супругой, однако ни к чему плохому это не приводит. Мне кажется, они могли бы и в постель улечься втроем, хотя не уверен, что такая мысль уже не пришла кому-то из них в голову. После всего этого англичане могут хвастаться, что у них самые замечательные жены в мире".
   Новобрачные обязательно являлись обладателями "Шедевра Аристотла" - самого продаваемого сексуального руководства. Следуя нравам этого века, книга описывает любовные отношения без намека на их греховность и без психологических тонкостей. Автор не дает ни описания, ни иллюстраций сексуальных позиций - это можно было найти в "Позах" Эритайна. Предполагалось, что каждая пара просто хочет иметь детей - бесплодие признавалось непозволительной вещью (применительно к женщине). "Шедевр Аристотла" - это четкое руководство по "воспроизводству населения": "Когда муж и жена, желая иметь детей, собираются воспользоваться тем, что природа создала именно для этих целей, было бы правильно побаловать свое тело чем-нибудь тонизирующим, чтобы оно стало сильным и гибким, а воображение - сладкими мечтами, это поможет подняться к вершинам возбуждения и радости. Печаль, горе и сожаление чужды Венере - если во время сношения произойдет зачатие, такие эмоции только повредят ребенку".
   Половые органы мужчины и женщины, по мнению автора, не отличаются друг от друга, "нет большого различия между полами", т. к. "реакции женского клитора сходны с явлением эрекции у мужчин". Как и другие популярные руководства того времени, "Шедевр Аристотла" утверждает, что женщина способна к многократным оргазмам, и это должно поощряться. В своей акушерской книге миссис Джейн Шарп осмеливается предположить, что "клитор встает и опадает точно так же, как и мужской половой орган, и, возбуждаясь, приносит женщине удовольствие от совокупления. Если же ничего подобного не происходит, зачатия никогда не получится".

+1

7

Однако ни одно из пособий того времени не дает советов, как стать сексуально привлекательнее. Неприятный запах изо рта от подпорченных зубов и от давно немытого тела, редкая смена белья были нормой. Это вовсе не мешало сексуальным развлечениям. Было замечено, что даже женщины высшего общества, у которых существовало больше возможностей соблюдать личную гигиену, игнорировали необходимость заботиться о своем теле. Часто половая жизнь прерывалась из-за гинекологических и венерических заболеваний, инфекций мужчин и женщин. Литература предостерегала от излишней активности. 80-летняя Эвелин писала, что "слишком частые объятия портят зрение, ухудшают память, вызывают подагру, параличи, бессилие, изнеживают плоть и укорачивают жизнь". Дефо добавлял к этому списку "испорченность и другие отвратительные пороки характера".
   Высокая смертность населения, поздние браки и ранняя кончина делали долгий союз маловероятным. Многие связи были скоротечны. Судя по продолжительности жизни, мужчина и женщина могли наслаждаться браком в течение 17-20 лет. 50 процентов супружеских пар не достигали даже такого результата. Немногие родители доживали до свадеб своих детей. Каждый четвертый брак оказывался повторным для одного или обоих партнеров. В петиции к палате общин Лондона вдовы заявляли: "Те из нас, кто имел хороших мужей, собираются повторить свой успех; а те, которым попались плохие, собираются попытать счастья еще раз и теперь уже не прогадать".
   Официально освобождением от уз супружества признавалась смерть мужа или жены. Развод короля не повлиял на протестантских реформаторов и остался единственным подобным прецедентом. Новой ступенью свободы личности стала возможность выбирать самому себе пару, что означало ожидание сильных эмоций от брака, а также большее разочарование в случае ошибки. Неизбежно начали происходить размолвки между супругами, а женщины не стеснялись протестовать, когда с ними поступали не по-джентльменски. Несмотря на это, легального развода добиться было сложно, насколько бы ни отвратительно вел себя муж. Разводом назывались раздельная постель и пропитание, но без разрешения выходить замуж снова. Во многих делах, слушавшихся в церковных судах, присутствовали факты измены. Женщина могла обвинить в адюльтере своего мужа, если имела конкретные основания для этого. В обществе, где женщина воспитывалась как низшее, подчиненное мужчине существо, такие основания не всегда находились. Все грязные подробности скандала выставлялись перед судом на всеобщее рассмотрение. Каждая сторона пыталась представить себя в качестве невинной овечки, однако именно на женщине лежала задача убедить мужчин-судей в виновности супруга. Здесь, как нигде больше, ей приходилось играть роль пассивной жертвы, так как малейшие признаки настойчивости могли привести суд к выводу, что она сама спровоцировала поведение мужа.
   Свидетели были жизненно необходимы в таких случаях. В основном ими становились домашние слуги, которые, казалось, проводили все свое время в подглядывании в замочные скважины и подслушивании под дверью. Ни один муж не мог завести роман или побить жену без их ведома. Даже простыни, которые стирала прислуга (хотя и не часто), могли служить доказательством измены. Слуг можно было позвать на помощь, если рукоприкладство мужа переходило все границы. В доме Саммерсов, например, где Джон часто поколачивал свою жену Элизабет, слуга Самуэль Пикард "сладко спал, когда прибежал подмастерье Джона, поднял его и, сказав, что хозяин убивает хозяйку, повлек за собой". Судя по судебным делам, мужчины иногда пытались подкупить слуг, как сделал Джон Чемберс, "желавший скрыть оскорбления, которые он наносил своей жене". К сожалению, многие были рады дать ложные показания за денежное вознаграждение.
   Кроме судебной системы, дававшей больше прав мужчинам, было много других сложностей, делавших развод кошмаром для женщин, у которых не было (или было слишком мало) собственных денег, а процесс становился делом крайне дорогостоящим. Его стоимость - 20 шиллингов. Это двухлетний заработок лондонского рабочего и десятилетний - работавшей женщины. Таким образом, развод был привилегией высшего общества и среднего класса с неплохим доходом. Если жена была в состоянии оплатить процесс, она могла подать в суд заявление на материальную помощь от бывшего супруга, которую ей и предоставляли, если доказывалась ее невиновность. Также стороны могли договориться о расставании между собой и подкрепить это оформлением соглашения у нотариуса, в этом случае женщина тоже получала материальную поддержку. Однако эти деньги очень скоро кончались, а их сумма часто оказывалась неправильно подсчитанной: "Хотя Кристиан утверждает, будто Элизабет в состоянии зарабатывать себе на жизнь, она настолько обессилена и больна из-за побоев мужа, что не может шить; удары по голове испортили ей зрение. Она, скорее всего, не проживет долго без хорошей поддержки".
   Законы об адюльтере не были на стороне женщин. Мужчины за измену не наказывались никак, но для женщин предусматривались тяжелые последствия за любовную связь в браке либо после распада семьи. Денежные выплаты тотчас же заканчивались при малейшем подозрении в измене. Разведенная женщина приговаривалась к жизни в изоляции. Хуже того, она теряла своих детей, которых воспитывал отец, потому что они принадлежали ему так же, как и жена, во всяком случае, пока вырастут. Супруга не имела права видеться с собственным ребенком, даже если отец был признан виновной стороной на суде. Естественно, надо было пережить муки ада, чтобы решиться пойти на развод, но, как ни странно, все больше женщин предпринимали подобные шаги, что можно рассматривать как знак роста сознания собственных прав. Некоторые женщины просто уходили из дома. Газеты были усеяны сообщениями о бегствах супруг и отказами со стороны мужей выплачивать их долги: "Элизабет Стефенсон, жена Джоржа Стефенсона из Фолкен-корт, сбежала от мужа и затем наделала долги с целью разрушить состояние супруга. Джорж Стефенсон публично заявляет, что ни под каким предлогом погашать эти задолженности не намерен". После свадьбы даже "движимое имущество" или предметы домашнего обихода жены становились собственностью мужа. Она владела только "личными принадлежностями", другими словами, своей одеждой. Так что Изабелла Гудьер проявила некоторую отвагу, скрывшись с собственностью мужа: "Изабелла Гудьер, дочь Ричарда Клиффе и жена Аарона Гудьера, купца, 18 месяцев назад покинула кров мужа, забрав товаров на 200 фунтов. Аарон и несколько его знакомых упрашивали Изабеллу вернуться, гарантировав достойный прием и приличное содержание по средствам Гудьера, но она отказалась. Убедительная просьба к купцам и другим людям, как-либо связанным с этой профессией, не иметь никаких дел с вышеназванной Изабеллой, не одалживать ей денег и не продавать товаров. Подобные Действия будут наказываться в соответствии с законом конфискацией кредита, данного миссис Гудьер".
   Женщина, сбежавшая от супруга, практически объявлялась вне закона. Муж мог принудить бедняжку вернуться и привлечь к ответственности людей, давших ей убежище. Он имел право насильно привезти жену домой, запереть в комнате или заключить в сумасшедший дом. Она оставалась под "опекой" мужа и страдала от своей недееспособности. Женщина не заключала контрактов, не получала кредит, не продавала и не покупала собственность. Если ей все же удавалось заработать деньги, ничто не могло помешать мужу отобрать их у нее. Собственность жены после свадьбы уже перешла к супругу, сбежав же, она теряла и ту часть наследства, которую должна была получить, став вдовой.
   Для неотягощенных богатством мужчин не представляло труда бросить свою вторую половину и создать семью с кем-то еще: "Джон Комбс оставил свою жену и поселился с другой женщиной, Элизабет Гвин, около Спитлфилдской ярмарки. Двое приятелей Джона из пивной "Два пивовара" всерьез считали их мужем и женой: "Они пили до 2 часов утра, а затем Джон ложился в постель к Элизабет, которую объявил своей супругой".
   Исчезнуть из семьи и никогда больше не появиться мужчине было несложно. Отряд вербовщиков во флот и армию мог взять его по желанию или насильно. Для некоторых военная служба была замечательной альтернативой браку.
   Если мужчина не возвращался через семь лет, женщине позволялось снова выйти замуж. Но при этом возникали финансовые сложности. Имея возможность повторного замужества, многие среди бедных набожных женщин оставались одинокими и надеялись на помощь прихода. В перенаселенном Лондоне приходы испытывали денежные трудности и потому прикладывали неимоверные усилия по поиску и поимке ветреных мужей, заставляя их затем выполнять свои финансовые обязательства.
   Женщины, вышедшие замуж тайно и не имевшие возможности доказать законность брака, сталкивались с большими трудностями при попытке получить от мужа средства на содержание. Филипс Чэмболт жалуется на своего "жестокого мужа, оставившего ее и ребенка без единого пенса". Когда она обратилась за помощью к свекрови, та выгнала ее вон.
   В качестве последнего способа расторжения брака бедняки могли прибегнуть к публичному саморазводу, продаже супруги, заранее обговоренной сторонами. Точно так же, как при продаже скота, муж "надевает поводок на шею супруги и ведет ее на ярмарку, где в ходе аукциона продает, как если бы она была мерином или молочной коровой". Обычно муж и человек, пожелавший купить его жену, договаривались о снятии с уже бывшего супруга всяких обязательств. Женщина могла стоить сколько угодно - от нескольких пенсов до 5 гиней. Как и при любой сделке, некоторая часть денег отдавалась рыночному клерку. Эта продажа позволяла снова вступить в брак каждому из бывших супругов. Незачем говорить, что все это считалось нелегальным с точки зрения и светского, и церковного суда, а также порицалось в прессе.
   Существовала интересная альтернатива развода. По странному стечению обстоятельств в государстве, где развод был запрещен, можно было заполучить его по специальному акту парламента, который позволял разойтись законно и с правом заключения повторного брака. Такая возможность предоставлялась богатым и власть имущим, чьи жены, не исполнив долг по произведению на свет наследника огромного состояния, завели романы на стороне.
   И все же в привилегированных слоях общества узы брака представлялись вечными. Поэтому молодые мужчины не хотели прощаться с холостяцкой жизнью. Мужчин и так было меньше, чем женщин, да еще женились они с неохотой. В то время как политик и экономист Вильям Петти предупреждал об угасании человеческого рода, женщины беспокоились из-за личной неустроенности. Стародевичество стало новым социальным феноменом и вызвало общественную обеспокоенность. Брак считался сделкой, девственность - ценным товаром, следовательно, старые девы всего-навсего удерживали свое сокровище, никому его не продавая.
   Вопрос стоял настолько серьезно, что родилась петиция, подписанная тремя тысячами незамужних девушек. "Нет нужды напоминать, с каким презрением сейчас относятся к браку, - начинается она, - каждый отвратительный писака города считает своим долгом создать кошмарный пасквиль на эту тему; женитьба выставляется напоказ в суде, высмеивается в театре, все это делается настолько часто, что о данном предмете больше ничего не хочется знать".
   Юноши из высшего и среднего класса пугались расходов на свадьбу и супружеских обязательств. Они чувствовали "отвращение к воплям детей и необходимости качать их колыбельки, но прекрасно чувствовали себя в кафе у Вильса, где весь день напролет могли слушать диспуты о политике людей, не имеющих никакого отношения к этому вопросу, - говорится в обращении. - Молодые люди пугаются даже мыслей о шпильках, акушерках, няньках и других вещах, сопутствующих супружеству, они говорят, что им не по карману иметь супругу, не принимая во внимание свои еженедельные расходы на случайных любовниц, а этих денег было бы более чем достаточно для содержания жены и полдюжины детей".
   Брачный рынок стал настолько оживленным, что некоторые отцы намеренно не допускали на него своих дочерей, не имея возможности или желания обеспечить им приданое (сумма постоянно возрастала). G другой стороны, незамужняя девушка оказывалась тяжелым бременем для семьи. Она даже могла стать прислугой в доме родни. Все это приводило к тому, что женское образование теперь больше нацеливалось на обучение ловле мужей, чем способам заработать на жизнь.
   Только деньги могли обеспечить девушке замужество, и никогда это не было выражено так, как в 1700 г., когда женщины не имели права распоряжаться собой. У них было также две соперницы - вино и падшие женщины. "Стыд и позор. Даже молодые мужчины хватаются за бутылку. Они не думают ни о чем, кроме стакана, а если вдруг вино вдохновит их на "подвиги", на следующей же улице эти пьяницы найдут то, что удовлетворит их аппетит. Это приводит к еще одной проблеме: невыносимому количеству любовниц, которые отвращают мужчин от законных уз брака. Пока все это поощряется и допускается, добродетельная женщина никогда не будет цениться, а супружество - процветать".
   Быстро осознав свою выгоду, правительство ввело налог (1 шиллинг в год) для холостяков и вдовцов старше 21 года.
   В английском языке и сексуальной практике появился термин "старая дева" в его традиционном значении, мастурбация стала считаться новым опасным пороком. Этому вопросу был посвящен трактат-бестселлер "Онанизм, или Ужасный грех саморазрушения", вышедший в 1710 г.
   Таким образом, проявлявшееся со стороны женщин чувство независимости, повышавшиеся цены на заключение брака, процветавшая проституция и т. д. женитьбу не делали чем-то привлекательным и желаемым. Если, конечно, она не выступала в качестве незаконного обряда, совершавшегося в тени собора Святого Павла.

По материалам книги
Морин Уоллер "Лондон. 1700 год"
Смоленск: Русич, 2003

+1

8

Всё конечно интересно, но на сколько известно, что XVII век это уже не средневековье

0

9

Знаю, знаю!

0

10

Семейное и наследственное право.
(1066 — 1584 гг.)
История средневекового государства и права., Ливанцев К

Заключение брака, его действительность, личные отношения супругов регулировались каноническим правом. Но имущественные отношения супругов, правовое положение замужней женщины и детей определялись "общим правом", закреплявшим главенство мужа и отца в семье. Движимое имущество жены переходило к мужу; принадлежащая ей недвижимость находилась в управлении и пользовании мужа и возвращалась ее родственником после ее смерти в случае бездетности брака. Подарки, сделанные жене, в этом случае, возвращались мужу. Фактически жена была лишена дееспособности: она не могла самостоятельно участвовать в договорах и сделках, не могла завещать свое имущество.

В низших слоях феодального общества замужняя женщина имела дееспособность: во многих городах и графствах Англии она имела права на управление своим имуществом, на заключение договоров и даже на самостоятельные занятия торговлей.

Положение внебрачных детей было очень тяжелым, они не имели никаких прав не только в отношении отца, но и матери: даже узаконенные их последующим вступлением в брак родителей было запрещено.
(Пояснение. Узаконить ребёнка от свободной женщины не запрещалось. Запрет касался детей, рожденных женщиной, состоящей в браке.)
Иерархический и ограниченный характер права собственности сказался и на права наследования.

Держания непосредственно от короля в пользу так называемых "головных держателей" (баронов) и держателей этих последних переходили к их наследникам. В конце XII  в. появилось право первородства (майорам), в результате которого держания (феодалы) стали переходить к старшему сыну. В случае отсутствия прямых наследников феод возвращался сеньору.

В рассматриваемый период "общее право" не знало наследования по завещанию.

Движимое имущество переходило по наследству в ином порядке. При наличии у наследодателя жены и детей движимая собственность делилась на три части: жена и дети получали по одной трети, а оставшаяся треть ("доля мертвого") поступала церкви.

В отношении движимого имущества допускалось наследование по завещанию.

Источник

+3