Larry D. Benson
Турнир в романах
Кретьена де Труа и "Истории Уильяма Маршала"
Большой средневековый турнир, с его рыцарями в сияющей броне, разноцветными аренами и шатрами, и его толпами герольдов, менестрелей и ярких дам, дает общеизвестный образ с его самыми яркими картинами рыцарства в пору его расцвета - в великие дни Первого Крестового похода, или во времена Ричарда Львиное Сердце. Пока существует немного доказательств того, что турниры были обычны в 11 веке. И, несмотря на "благородное и радостное столкновение при Ashby de la Zouche" сэра Вальтера Скотта и его голливудских адаптации, тем не менее, турниры в дни Ричарда Львиное Сердце имели мало изящества и зрелищности, что позднее стали ассоциироваться со спортом.
Это были грубые и кровавые стычки, запрещенные Церковью и сурово пресекавшиеся любым центральной властью, мощной достаточно, чтобы проводить в жизнь свой запрет.
Хотя старые историки, начиная с Leon Gautier, верили, что рыцарство расцвело в 11 и 12 веках, и постепенно угасало впоследствии (1), самая большая характерная форма публичного выражения рыцарских идеалов, турнир, только зарождалась в 11 и 12 веках и впоследствии постоянно развивалась, получив наибольше распространение в 15-м и даже 16-м веках в таких блистательных представлениях как Поле золотой ткани.
Ко времени, когда Генри VIII и Франциск I встретились на Поле золотой ткани, грубый спорт, известный в 12 веке, был развит в торжественный рыцарский фестиваль, скорее щедро поддерживаемый, чем запрещаемый королями и принцами, и принятый даже Церковью.
Так что открытие Бельведера в Ватикане было отпраздновано большим турниром, одним из самых грандиозных, какие видела Италия (2). Как свидетельствует шекспировская ссылка на сэра Бевиса Хамптона (Sir Bevis of Hampton), литература играла важную роль в этом развитии.
Превращение турнира из военной игры в рыцарский спектакль началось в конце 12 века. В этом эссе я намерен ближе рассмотреть этот первый период в истории турнира, чтобы более ясно понять, как это развитие началось и как была в это вовлечена литература. Хотя в этот решающий первый период наши записи так скудны, что, несомненно, невозможно, как я думаю, узнать что-нибудь о тех способах, которыми взаимодействовали жизнь и литература.
Я сосредоточусь на коротком периоде - с 1160-х по 1220-е годы - и на малой части текстов - наших самых ранних описаниях вымышленных турниров в работах Chretien de Troyes (Кретьен де Труа), и в самых ранних описаниях настоящих турниров в L'Histoire de Guillaume le Marechal. (3)
Моя цель - описать, на что были похожи реальные турниры в конце 12 века, какие изменения сделал Кретьен, когда приводил эти турниры в своих романах, и каким образом эти вымышленные турниры влияли на следующее поколение читателей, связанных с настоящими турнирами.
Начнем с Кретьена в конце 12 века, т.к. до этого мы почти не находим записей о турнирах. Игра, вероятно, берет свое начало во Франции во времена царствования Генри I. Существует запись английского рыцаря, едущего во Францию чтобы принять участие в турнирах "in conflictibus Gallicis", как позднее о них отозвался Роджер Вендовер (Roger of Wendover). (4)
Уильям Ньюбарэ (William of Newburgh) говорит, что турниры проводились в Англии при короле Стефене, что Уильям, фактически, считает знаком слабости Стефена, так как его предшественники вплоть до Завоевателя запретили импорт турниров в Англию, также, как это сделал преемник Стефена Генри II. (5)
Но Уильям не дает подробностей, и есть лишь одна запись реального турнира в Европе до второй половины 12 века - в Wurzburg в 1127 году, хотя эта ссылка настолько неопределенная, что может относиться к чему-нибудь совершенно иному. (6) Мы знаем, что в это время турниры должны быть уже очень широко распространены, но нашим единственным доказательством этого является тот факт, что Папа Инносент II (Innocent II) счел необходимым запретить их на Клермотском Соборе в 1130 году. Это - первый из церковных запретов (иногда с угрозой отлучения от церкви), повторявшихся на протяжении 12 и 13 веков, пока, наконец, в 1316 году запрет не был официально снят. (7)
Разумеется, полное молчание летописцев является многообещающим, т.к. оно показывает, насколько были турниры неважны: они были недостойны исторических летописей. Также они были неважны для летописей литературных. Я знаю только одну возможную ссылку на турнир в литературе до второй половины 12 века. Она содержится в Geoffrey of Monmouth's Historia Regum Britanniae (около 1137). В нетипичной, но очень важной главе, Джефри описывает великолепные торжества, которые король Артур устраивает в честь своего возвращения в Британию после завоевания Франции. Первым идет великолепный пир:
Пир уже закончился, все вышли в поле за пределами замка для различных состязаний. Вскоре рыцари затеяли конную игру в форме пародии на битву, дамы смотрели на это со стен, вдохновляя их забаву жгучим пламенем любви. (8)
Это похоже на турнир, и он оказал влияние на последующие литературные турниры. Но здесь нет упоминания оружия или реального боя, а то, что есть, может быть только изображением конных игр, скорее похожих на ludus Troiae, описанной Виргилием среди эпических игр пятой книги Энеиды, которая могла вдохновить на такой пассаж. (9)
Эта конная картина, для которой у нас нет адекватного названия, хотя она и сливается с более поздним бугуртом, является старой немецкой забавой, дожившей до 12 века. Наиболее заметным примером был большой Hoffest, который устроенный императором Фредериком I в Майнце (Mainz) в 1184 году. (10) Если это то, что описывал Джефри (как я подозреваю), то мы не имеем упоминания о турнире в Historia.
Есть в той же главе также сомнительная ссылка на турнирный бой, сомнительная в следствие того, что она встречается только в другой версии Historia. Согласно этому тексту, пока некоторые рыцари принимали участие в той шутовской битве,
другие состязались в боксе, поединках, метании тяжелых камней, а еще одни играли в шахматы, кости и разные другие игры. (11)
Если другой текст отражает идею Джеффри, то мы должны заключить, что для него поединок занимал место, где-то между кулачным боем и игрой в кости. Когда Вэйс перевел этот пассаж в своей Roman de Brut, он уменьшил количество конных показов двумя пунктами "Некоторые пошли поучаствовать в бугурте и показать своих быстрых лошадей", ll. 10525-26), оставив от поединков только один пункт ("Другие пошли состязаться"[escremir], l. 10527), обратив свое внимание вместо этого на изысканные развлечения - песни, танцы, музыку и рассказывание историй, да на игры - он явно рассматривал это действо как большой куртуазный фестиваль, а не как турнир (12). Но другие романисты поколения Вэйса - авторы романов об Eneas, Thebes, и Troie - включали турниры в свои работы.
Эти авторы точно знали о турнирах. Автор Roman de Thebes часто использует глаголы "биться на поединке", "сражаться на турнире", оно он использует их почти всегда в отношении реального боя, и никогда - для описания забав. (13) Автор Roman d'Eneas имел абсолютную возможность описать турнир в числе эпических игр пятой книги Энеид, которая включает ludus Troiae, что более поздние переводчики трактовали как турнир. Но этот романист сжимает всю пятую книгу только в шесть пунктов, но не делает и намека на турнир. (14) Даже в следующем поколении немецкий переводчик Roman d'Eneas Генрих ван Вельдекен (Heinric van Veldeken), который был на Hoffest в Майнце, где проводился в тот день турнир после большого конного показа, не упоминает о турнирах. (15)
Авторы romans d'antiquite не игнорировали турниры из-за какого-либо страха перед анахронизмами, и, вероятно, не из-за религиозных предубеждений к ним. Они игнорировали их потому, что турниры не были неотъемлемой частью жизни аристократии, которую отражали и идеализировали их работы.
Конечно, их покровитель, если считать правдой, что все эти авторы работали под покровительством Генри II (16) - имел слабый интерес к турнирам. Более того, как мы знаем, Генри никогда не участвовал в турнирах, даже когда он был молод, и за 40 лет своего правления он решительно проводил в жизнь запрет на турниры в Англии, хотя, подобно его предшественникам, он позволял их в своих Французских владениях, вероятно потому, что они там слишком сильно прижились, чтобы их можно было подавить.
Генри не был необычен в этом отношении. В его время, как написал Джордж Дьюби (Georges Duby), турниры были предметом страсти не королей и принцев, а класса молодых безземельных и часто безответственных рыцарей - juvenes. (17) Генри, по-видимому, не возражал против желания молодых развлекаться таким образом, пока они ездили за этим на материк. Его собственный сын, коронованный принц, молодой король Генри, совершил выдающийся тур по континентальным турнирам. Тем не менее, подавление турниров в Англии показывает, что Генри не считал их необходимой частью рыцарской жизни, и неудивительно, что литературные работы, написанные под его патронажем, игнорируют турнир, несмотря на их растущую популярность.
Турнир действительно становится более популярным в последние годы правления Генри для следующего поколения - пример собственного сына Генри показывает резкое изменения отношения. В последней половине 12 века турниры стали страстным увлечением не только juvenes, но и отпрысков королевской семьи, таких как молодой король Генри и Уильям, Шотланский Лев (William the Lion of Scotland), и могущественных феодальных магнатов, таких как граф Philip of Flanders и граф Baldwin of Hainault. На турнире в Lagni-sur-Marne в 1179 году, в числе участников были молодой король Генри, герцог Бургундский и 19 графов из Англии, Нормандии, Фландрии и Анжу. (18) Столь благородные особы были способны вести огромную свиту на поле: у молодого короля было 86 рыцарей (из которых 16 были флагоносцами) в Lagni-sur-Marne, а граф Baldwin of Hainault вывел на турнир в 1175 году две сотни рыцарей и 1200 пеших солдат. (19)
Вследствие этого, характер турнира изменился. То, что должно было быть сравнительно мелкой забавой безземельных рыцарей и младших кастеллянтов, теперь становится искусным занятием, в котором доминировали богатая знать. Об этом говорит рыцарь-трубадур Bertran de Born. В одном из своих sirventes, написанных в это время, он горько жалуется на увеличивающееся количество богатых аристократов, которые теперь выходят на турниры и таким образом лишают бедных рыцарей добычи, которая в противном случае должна достаться им. (20) Мы не можем сомневаться в весомости слов Бертрана, поскольку слышим ту же самую жалобу в следующем столетии. (21) Хотя нет сомнений в том, что поколение после Генри II в Англии и Луи VII во Франции наблюдало растущую популярность турнира среди высших слоев аристократии.
В 1194 году король Ричард впервые легализовал турнир в Англии. Одновременно с этим он обложил участников такими высокими налогами (от 20 марок за графа до двух марок за безземельного рыцаря), что стало ясно, что он был более заинтересован в росте годового дохода, чем в поддержке спорта. (22) Хотя спортивный энтузиазм графов и баронов, несомненно, играл некоторую роль в достижении того, что короли, подобные Ричарду, хотя и неохотно, теперь были готовы дозволить турниры.
Тот же самый класс аристократии, который теперь с энтузиазмом культивировал турнир, покровительствовал, также новому поколению романистов. Вэйс и последующие авторы romans d'antiquite пользовались правами королевского покровительства. Первые и наиболее значительные из нового поколения романистов, Chretien de Troyes, и Gautier d'Arras, получили приют менее роскошный, чем у графини Марии Шампаньской (Marie of Champagne) и графов Филипа Фландрийского (Philip of Flanders), Baldwin of Hainault, и Thiebaut of Blois. Это были те же самые аристократы, которые так рьяно поддерживали турниры.
И действительно, граф Philip of Flanders, покровитель Кретьеновского le Conte du graal, Baldwin of Hainault, поддерживавший Gautier's Ille et Galeron и Thiebaut of Blois, еще один благодетель Gautier, были среди самых активных участнков турниров своего времени. Хотя, сама Мария, разумеется, не спонсировала турниры, ее муж, граф Генри, был спонсором большого турнира в Lagni-sur-Marne в 1179 году, а рыцари ее дома были так же активны в спорте, как их сотоварищи во Фландрии или Анжу. (23) Поэтому ничего нет удивительного в том, что в работах Кретьена и Gautier мы находим самые ранние описания турниров.
Эти первые литературные турниры, как мы можем заметить, имеют небольшую повествовательную важность. Турнир не является неотъемлемой частью раннего романа. Ничего нет в поэтических версиях Тристана, и в собственном Yvain Кретьена (Chretien). И даже когда турниры появляются, в них нет изложения важных фактов об индивидуальных боях - судебных дуэлях, случайных столкновениях и дурных обычаях, что наиболее интересно. С точки зрения истрии, турниры можно было легко исключить без большого вреда для повествования. Так случилось с Ille et Galeron, где описание турнира заменено в одном манускрипте коротким отчетом о битве без серьезного влияния на повествование, или его структуру. (24)
Турниры включены в романы Кретьена не как часть чудес, которые формируют рассказы, а как часть определения жизни аристократии. Они, как мы увидим, находятся среди самых реалистических элементов в рассказах Кретьена, таким образом, помогая определить повседневную реальность, которую мы сравниваем с чудесами. Для Кретьена реальностью была жизнь знати, как он и его покровители знали ее. В жизни его покровителя, графа Филипа Фландрийского, турнир был очень важным делом, и правдоподобное изображение жизни знати непременно включало описания этой деятельности.
У Кретьена не было литературных прецедентов для этих описаний. Поэтому он должен был срисовывать прямо с жизни. К счастью, у нас есть некоторые детальные отчеты о настоящих турнирах времен Кретьена, включая те, которые он сам мог наблюдать, т.к. граф Филип принимал в них участие, когда Кретьен писал свой "le Conte du graal" под покровительством Филипа. (25) Они содержатся в "L'Histoire de Guillaume le Marechal", поэтической биографии известного Уильяма Маршала (William the Marshal). Уильям был почти идеальным примером juvenes - младший сын без земли или перспектив копил то, что он мог заработать мечом. Его меч заработал ему большую долю в турнирах по всей северной и западной Франции с 1166 по 1185 годы. Он заслужил такую славу, что граф Филип предложил ему 500 фунтов в год, если тот пойдет к нему на службу. Герцог Бургундский сделал такое же предложение, как и граф Bethune, который также предлагал ему одну из своих дочерей. Король Генри II сделал его наставником юного короля Генри в рыцарских делах, а, когда молодой король вел своих рыцарей во Францию, чтобы сделать турне по турнирам, Уильям был лучшим из рыцарей и наиболее доверенным советником.
После смерти Уильяма в 1219 году, его сын и его старый товарищ по оружию, Jean d'Erlee, поручили менестрелю (которого тоже звали Жан) написать его биографию, которая была закончена в 1226 году. Т.к. турниры, описанные Жаном Менестрелем, происходили более, чем полвека назад, и ,т.к. эти свидетельства основывались в большей степени на воспоминания о Уильяме, сообщенные его сыном и Jean d'Erlee, мы должны подходить к этим свидетельствам с большой осторожностью.
Мы должны сосредотачиваться на фактах больше, чем на способе, которым факты поведаны, следить за типичными событиями больше, чем за необычными, а также привлекать все, что можно, из других записей, чтобы подтвердить то, что мы узнаем из поэмы. С такими предосторожностями мы можем отвлечься от этих сообщений (которые являются самыми ранними нашими описаниями реальных турниров и нашими единственными свидетельствами о настоящих турнирах в 12 веке), фактически очистив представление о том, на что были похожи турниры, когда Уильям и граф Филип сражались на них, а Кретьен писал о них. Далее следует резюме, основанное, главным образом, на биографии Уильяма Маршала, написанной Жаном Менестрелем.
В дни Уильями турнир мало отличался от настоящего боя. (26). Это было генеральное сражение между двумя армиями - двумя феодальными лордами и их отрядами, состоявшими из их личной свиты и наемников. (27) Самые маленькие турниры предполагали участие только лишь двух отрядов рыцарей, по 20-30 человек в каждом. В турнирах побольше другие лорды и их отряды могли присоединяться либо к вызвавшим, либо к принявшим вызов. Так с каждой стороны могли оказаться сотни рыцарей.
В дополнение к рыцарям, было большое количество скавайров и пеших воинов. Некоторые могли присоединиться к битве: часто с луками и стрелами, еще чаще - с мечами и булавами, атакую упавших рыцарей, порою подрезая стремена, чтобы вызвать падение. (28) Других держали в резерве, чтобы бой не вышел из-под контроля, как это часто случалось, или помещались в засаду в близлежащем городе или лесу в готовности атаковать неосторожных всадников.
Целью борьбы, как и большинства реальных столкновений того времени, была добыча: пленные для выкупа, лошади и экипировка. (29) Хотя самообладание могло быть потеряно, и раны со смертями были нередки (использовались обычные доспехи и оружие), участники знали, что мертвый не заплатит выкупа. Поэтому скорее стремились взять в плен, чем причинить вред противнику. Каким образом проводилось пленение - не имело значения. Не было никакого акцента на технике, как это было позднее с ломающимися копьями, и никакой ерунды по поводу честной игры - нападать вдвоем или втроем на одного было наиболее действенным. (30)
Любимая уловка графа Филипа Фландрийского заключалась в том, чтобы не планировать принять участие в турнире, а просто наблюдать со своим отрядом, как зрители. Затем, когда обе стороны были истощены, Филип и его свежие рыцари могли примчаться, хватая в беспорядке пленных. Это была, скорее, превосходной остроумной тактикой, чем неспортивным поведением, и молодой король, по совету Уильяма, однажды применил ту же хитрость против Филипа и его Фламандцев. (31)
Существовали несколько правил, которые отличали турнир он настоящего боя. Правда, они были не всегда заметны и не имели официальной поддержки. (32)
Турнир проводился в заранее оговоренных месте и времени, например, и общее перемирие было заметно до и после боя.
Существовала нейтральная территория, lices (огороженное место), где могли находится пленники и добыча, и где изнуренные и раненые могли найти убежище, если им удалось это сделать до того, как их схватили.
По крайней мере, в теории турнир был дружеской битвой, с ограничениями и условиями выкупа, хорошо понятными и иногда устанавливаемыми заранее.
Турнир устраивался на открытой местности. В "Histoire" место проведения турнира обычно устанавливалось не у опреденного города, а между двумя городами (entre Anet e Sorel). Рыцари могли собираться за день до турнира, расквартировываясь в одном из городов. Обычно случались некоторые предварительные бои,"турнирные вечерни", чтобы примирить рано приехавших. Но настоящий турнир начинался на следующее утро.
Обычно проводились предворительные бои, commencailles, на которых, хвастаясь, отдельные рыцари могли выходить за рамки званий, чтобы вызвать чемпионов противоположных сторон на поединок. Но эти бои не имели большого значения. Турнир сам по себе был чистым melee, генеральной битвой.
Он начинался с того, что рыцари выстраивались в два противостоящих ряда для начальной сшибки на копьях. Когда битва возобновлялась, ее продолжали со свежими копьями, которые подавали сквайры, или, что было чаще, с мечами и булавами. Битва продолжалась до ночи, или пока одна сторона не оказывалась полностью повержена.
Если рыцаря сбрасывали с коня, его противник мог схватить его коня и отвести в lices, где вручал своим сквайрам и пехоте для охраны, пока он будет в драке.
Если сброшенный с коня рыцарь был оглушен или ранен при падении, его противник, или его сквайры и пехота, могли схватить его и оттащить в lices, чтобы оставить под охраной, пока он не договорится о выкупе.
Если он не был оглушен или ранен при падении, сквайры и пехота могли атаковать булавами и вколачивать в него покорность, пока его товарищи, или его собственные пехотинцы не поспешат на помощь.
Излюбленной тактикой Уильяма Маршала был захват и лошади, и всадника одновременно. Он мог броситься в драку и схватить поводья лошади противника, вырывая их из руки всадника. Затем он мог рвануть назад настолько сильно, насколько возможно, держа поводья в вытянутой руке за пределами досягаемости бесполезного меча пленника.
Уильям мало обращал внимания на оружие, зная, что достаточно лишить всадника поводьев, чтобы заставить его оставаться в седле. Когда Уильям проделывал это с противником, имевшим собственную пехоту, он пытался устроить засаду на него в деревне. Уильям захватывал поводья противника и скакал прямо через ряды пехотинцев, буксируя своего беспомощного пленника за собой. Но, так как они скакали по деревенской улице, его пленник, подтянувшись, ухватился за трубу, торчавшую из крыши дома, и выдернул себя из седла. Уильям погрозил ему, не оглядываясь, буксируя лошадь, теперь уже без седока, за собой.
Он остановил свою лошадь, чтобы приказать своим сквайрам присмотреть за пленником. "Каким пленником?" - спросили они, и только тогда Уильям повернулся, чтобы увидеть, что его драгоценная добыча сбежала. (33) Но он не расстроился, а просто рассмеялся. Вильям имел большую долю "веселой жестокости", характерной для молодых рыцарей того времени, и, кроме того, он знал, что лошади и седла тоже ценились.
Как показывает этот инцидент, турнир не ограничивался жесткими границами. Он мог простираться на всю сельскую местность, а также на улицы близлежащих деревень.
Хотя, теоретически, lices были нейтральной территорией, Уильям заботился о том, чтобы его пленники надежно охранялись. (34) И, хотя, теоретически, перемирие наблюдалось по окончании турнира, в действительности ни один рыцарь не оставался в безопасности, пока не оказывался среди друзей в собственном жилище.
На одном турнире Уильям и его приятели возвратились на свои квартиры в город и подсчитали свои приобретения и потери. Главным образом, потери были на стороне товарищей Уильяма. Тогда они увидели раненого рыцаря, оглушенного и почти упавшего с коня, приближавшегося к ним. Обрадовавшись, Уильям вскочил в седло, помчался прочь, подхватил теряющего сознание рыцаря, засунув полностью одоспешенную фигуру под мышку, и прискакал к ожидающим его друзьям. "Вот", - сказал он, бросая бедного парня к их ногам, - "что может покрыть ваши долги".(35)
На закате турнир завершался, хотя лидеры разных отрядов могли договориться о стычке на следующий день. Вечер после турнира был посвящен договорам о выплате выкупов и обсуждению событий дня. Лидеры решали, кто выиграл pris , "славу" турнира, обычно, скорее, моральный, чем материальный, приз.
Было также много питья и общения до хрипоты(36), но не было формальных развлечений, кроме боя. И, хотя, лидеры могли развлекать своих людей и любых посетителей, которые заглянут, не устраивалось общих пиров. И ни один из лидеров, даже тех, кто организовывал турнир, не чувствовал долга гостеприимства по отношению к тем, кто их сопровождал.
Таким образом, турнир в 12 веке был жестокой стычкой без соблюдения формальностей. И не было ничего церемониального и зрелищного, чем славились более поздние турниры. Мало обращали внимание на рыцарскую честь, если это не касалось выплаты долгов. Церковь была против этих турниров, и моралистам, таким как Jacques de Vitry, составляло мало труда доказать, что турниры были очень похожи на рассадник семи смертных грехов. (37)
Государство было не менее жестко настроено по отношению к турнирам. Какую бы опасность они не несли душам участников, угроза, которую они несли общественному порядку и безопасности, была более очевидной и непосредственной. Любое большое собрание вооруженных людей было потенциально опасно для короны.
Даже когда не было угрозы королевскому авторитету, всегда была опасность того, что игра может выйти из-под контроля и превратиться в малую гражданскую войну, как это случилось в 1170 году, когда турнир между отрядами Baldwin of Hainault и Godfrey of Louvain превратился в кровавую резню.(38)
Кроме того, случайная смерть была нередкостью, и ни один король не мог допустить, чтобы его драгоценные рыцари впустую тратили свои жизни на турнирах, а не в войнах монарха. Сын Генри II, Джефри Бретанский (Geoffrey of Brittany), был только одним из многих знатных рыцарей, убитых в турнира за эти годы.
Тем не менее, это был спорт. Профессиональный спорт, разумеется. Тот, в котором многие лучшие рыцари того времени, такие как Уильям Маршал, сколотили себе состояние. Но для участников он нес также и большое удовольствие. Главное впечатление о турнирах, которое можно получить из L'Histloire de Guillaume le Marechal - это неистово хорошее настроение и то, что Уильям и его друзья полностью собой наслаждались.
Более подробно и иллюстрации http://www.sb.pp.ru/his/his006.htm
